Значит, епископ отправился на Саутгемптон-роу. Миссис Андерхилл поняла это с такой уверенностью, словно сама последовала за ним туда. Он наверняка ходил на сеансы Мод Ламонт, надеясь отыскать доказательства существования жизни после смерти, доказательства того, что его дух будет продолжать жить в некоей известной ему форме. Что его ждет не полное исчезновение, а лишь простое изменение формы бытия. Все христианские учения, постигнутые им в ходе жизни, не дали ему такой уверенности, и в отчаянии он обратился к помощи медиума с ее постукивающим столом, левитацией и эктоплазмой. Но и это еще не так страшно – гораздо страшнее были мучительные сомнения и слабость духа, и Айседора отлично понимала, что ее муж познал смертельный страх, глубокое душевное одиночество, даже пустоту, всепоглощающий источник отчаяния. Но ходил он туда тайно и даже после убийства Мод Ламонт не заявил о себе. Он позволил, чтобы третьим неизвестным клиентом ошибочно сочли Фрэнсиса Рэя, позволил погубить его репутацию, а теперь еще и репутацию Питта…
Гнев и презрение к мужу вспыхнули в миссис Андерхилл обжигающей болью, охватившей все ее существо. Внезапно она опустилась на его стул, и газета снова упала на стол, по-прежнему открытая на зловещей заметке. Эта заметка доказывала, что Фрэнсис Рэй не мог быть тем третьим клиентом, но слишком поздно, чтобы избавить его от горя или от осознания того, что вся его жизнь потеряла смысл, опороченная перед теми, кто любил и воодушевлял его. А главное, слишком поздно, чтобы помешать ему принять непоправимое решение добровольного ухода из жизни.
Сможет ли она когда-нибудь простить Реджинальда за то, что он позволил этому произойти, за его подлейшее малодушие?
И что же ей теперь делать? Ведь сейчас Реджинальд едет на Саутгемптон-роу, намереваясь уничтожить свидетельство своей причастности к этому делу. Должна ли она хранить ему верность?
Айседора полагала, что он вел себя преступно бесчестно. Да, лицемерие отвратительно, однако оно разрушало в основном самого епископа, не причиняя серьезного вреда никому из окружающих. Гораздо ужаснее было то, что муж позволил подозревать в этом грехе Фрэнсиса Рэя до тех пор, пока окончательно не погубил его, – это стало последней каплей несчастья, переполнившей горькую чашу скорби Рэя и сокрушившей его дух, погубившей, вероятно, не только его жизнь, но и веру в справедливость. Правда, миссис Андерхилл не считала, что Господь отвергнет навеки страдальца или страдалицу, сломавшихся, возможно, лишь в роковой момент под невыносимой тяжестью свалившихся на них испытаний.
И ничего уже не исправить. Рэй погиб. Смертный грех его ухода уже не изменишь. Даже если Церковь, закрыв глаза на случившееся, похоронит его со всем почтением, позволив ему упокоиться с миром, это все равно не изменит правды.
Айседора колебалась. Какой же глубины может достичь ее преданность? Долго ли она будет покорно следовать за мужем по пути его безумного малодушия? Нет, всему есть предел. Нельзя заодно с ним позволить погубить и собственную душу.
И тем не менее она прекрасно понимала, что, если бросит Реджинальда сейчас, он воспримет это как предательство.
Знал ли муж, кто убил Мод Ламонт? Можно ли даже вообразить, что он убил ее сам? Безусловно, нет! Нет! Ограниченный, исполненный самомнения и снисходительности, поглощенный лишь собственными чувствами, он совершенно не замечал ни радостей, ни страданий окружающих людей. Пусть Реджинальд труслив. Но на откровенный грех он не способен, он просто не мог бы совершить заведомо противозаконный проступок и скрывать его всю оставшуюся жизнь. Даже он не мог бы оправдать убийство Мод Ламонт, вне зависимости от того, чем она его шантажировала.
Но возможно, епископ знал, кто и почему мог решиться на убийство. И полиция должна узнать всю правду. Миссис Андерхилл понятия не имела, как связаться с Питтом в Специальной службе и кто назначен новым начальником на Боу-стрит. Ей необходимо было поговорить с кем-то знакомым. Это дело было достаточно мучительным и без того, чтобы пытаться объяснить его какому-то чужому человеку. Она могла обратиться к Корнуоллису. Он поможет ей понять, как действовать дальше.
Теперь, приняв решение, Айседора уже не колебалась. Едва ли имело значение, во что она одета, – просто надо успокоиться и говорить разумно, говорить только известную ей правду, а Джон уже сделает необходимые логические выводы. Нельзя позволить проявиться гневу, или презрению, или охватывающей ее горькой обиде. Нельзя поддаваться эмоциям. Она должна поговорить с капитаном как с умным, сведущим человеком – не более того. Без всякого намека на те более нежные чувства, которые мог испытывать каждый из них.
Корнуоллис оказался на месте, но проводил какое-то совещание в своем кабинете. Миссис Андерхилл спросила, нельзя ли подождать, когда он освободится, и примерно через полчаса констебль проводил ее в кабинет, где Джон уже ждал ее, встав из-за письменного стола и выйдя на середину комнаты.
Констебль закрыл за ней дверь, и она смущенно остановилась.
Помощник комиссара полиции уже приоткрыл рот, собираясь произнести традиционное приветствие, а заодно дать себе время освоиться с ее столь неожиданным визитом. Но еще не успев ничего сказать, он заметил страдание в ее глазах.
– Что случилось? – спросил Корнуоллис, шагнув ей навстречу.
Айседора оставалась у двери, сохраняя дистанцию между ними. Надо было вести себя крайне сдержанно, не теряя самообладания.
– События сегодняшнего утра привели меня к мысли о том, что мне известен третий клиент, посетивший Мод Ламонт в тот вечер, когда ее убили, – спокойно начала она. – В газете написали, что в ежедневнике медиума его обозначили в виде загадочного рисунка, похожего на маленькую букву «f», накрытую дугой.
Теперь все пути к отступлению были отрезаны. Теперь ей придется идти до конца. Что Джон может подумать о ней? Что она вероломна? Вероятно, для него это самый страшный человеческий грех. Нельзя предавать своих близких, как бы ни сложились обстоятельства. Женщина пристально посмотрела на капитана, но не смогла понять, о чем он думает.
Он же взглянул на кресло, словно намереваясь предложить ей присесть, но, внезапно передумав, спросил:
– Так что же случилось?
– Полиция напечатала в газете заявление, что Мод Ламонт узнала личность того человека, – ответила Айседора. – Что она шантажировала его и что в ее доме остались важные бумаги. А еще появились новые сведения, полученные мистером Питтом от преподобного Фрэнсиса Рэя. – Ее голос невольно дрогнул при упоминании имени несчастного Рэя, и рвущийся наружу гнев, несмотря на все ее отчаянные усилия сдержаться, засверкал в ее глазах. – Теперь установить его личность будет просто.
– Верно, – согласился Корнуоллис, задумчиво нахмурившись, – суперинтендант Уэтрон сообщил об этом в прессу.
Миссис Андерхилл глубоко вздохнула. Как бы ей хотелось успокоить трепещущее от волнения сердце и унять головокружение – этот естественный отклик организма на то, что она решилась сделать!
– Прочитав это заявление за завтраком, мой муж вдруг совершенно побелел, – продолжила она. – А потом встал и, отменив назначенные на утро встречи, ушел из дома…
В таком изложении история звучала абсурдно, точно Айседоре самой хотелось верить, что Реджинальд в чем-то виновен. Она не могла ничего доказать – лишь высказать свои предположения. Ни одна жена, любящая своего мужа, никогда не пришла бы к такому выводу. Корнуоллис наверняка поймет это и… станет презирать ее! Мог ли он подумать, что она пытается найти предлог для ухода от Реджинальда?.. Ужасное положение! Надо дать ему понять, что она действительно уверена в этом и что лишь постепенно и неохотно пришла к такому заключению.
– Он болен! – порывисто добавила женщина.
– Сожалею, – тихо произнес капитан.
Он выглядел совершенно смущенным, не зная, уместно ли выразить ей более глубокое сочувствие.
– Он боится, что умирает, – поспешно продолжила миссис Андерхилл. – Более того, смертельно боится. Полагаю, мне давно следовало бы догадаться. – Теперь ее речь уже неслась неудержимым потоком, слова срывались с губ, сливаясь друг с другом. – Все симптомы проявлялись очень явно. Если б я только могла распознать их! Но мне так и не удалось это. Он так вдохновенно читал проповеди… иногда… с такой убедительной силой… – Она говорила искренне – по крайней мере, так ей помнилось, – однако ее голос неожиданно дрогнул. – Но на самом деле он не верит в Бога. Теперь, когда вера могла бы стать для него столь важной, он усомнился в том, что его ждет в мире ином. Именно поэтому он отправился к медиуму – хотел попытаться связаться с духом покойного человека, любого покойника, просто хотел узнать, что загробная жизнь действительно существует.
Теперь Джон выглядел ошеломленным. Айседора поняла это по выражению его лица, застывшему взгляду, очертаниям губ. Он не представлял, что ответить ей. Что лишило его дара речи – жалость или отвращение?
Сама она испытывала такие же смешанные чувства из-за того, что Реджинальд был ее мужем. Как бы далеки они ни были друг от друга в мыслях или привязанностях, их по-прежнему связывали долгие годы семейной жизни. Возможно, если б она больше любила мужа, то смогла бы помочь ему? Вероятно, глубина любви, которой жаждала ее душа, совершенно не касалась епископа, но и общечеловеческая доброжелательность могла бы выстроить мостик через разделяющую их пропасть, чтобы протянуть ему руку помощи!
Однако теперь было слишком поздно.
– Разумеется, когда мисс Ламонт узнала его, у нее появился повод для шантажа, – еле слышно произнесла женщина, чувствуя, как вспыхнули ее щеки. – Епископ англиканской церкви ходит на спиритические сеансы, ища доказательства жизни после смерти! Она могла выставить его на посмешище. Могла погубить его жизнь…
Произнося последние слова, миссис Андерхилл вдруг осознала, насколько они верны. Мог ли ее супруг решиться на убийство ради спасения репутации? Поначалу она ничуть не сомневалась, что это невозможно… но права ли она? Если б его репутация погибла, что осталось бы у него в жизни? Насколько серьезно болезнь и страх смерти повредили его способность здраво мыслить? Страх способен извратить практически все, и только любовь могла бы победить его… но любил ли Реджинальд хоть что-то с подлинной силой?