Почему она не спросила о том, что действительно имело значение: «Он виновен?»
– К сожалению, за первым взрывом последовал второй, гораздо более мощный, – сказал Джон. – Они оба погибли. От того дома мало что осталось. Мне очень жаль.
Погибли? Реджинальд погиб? О такой возможности миссис Андерхилл не подумала. Ей следовало бы ужаснуться, испытать чувство утраты, мучительной опустошенности. Да и жалость тоже выглядела бы вполне уместной – но только не чувство избавления!
Айседора закрыла глаза – не для того, чтобы попытаться скрыть горестный взгляд, а чтобы Корнуоллис не заметил ее замешательства, огромного облегчения, охватившего ее из-за того, что теперь не придется видеть страдания опозоренного Реджинальда, его унижение, осуждение его коллег и все последствия мучительного крушения его жизни. За этим, вероятно, последовали бы длительная, изнуряющая болезнь и все тот же неизбывный страх смерти. А вместо всего этого он столкнулся со смертью совершенно неожиданно, не успев даже ничего осознать.
– Станет ли теперь вообще известна настоящая причина его прихода туда? – открывая глаза, спросила женщина, взглянув на капитана.
– Мне неизвестно никаких причин для ее поиска, – ответил тот. – Выяснилось, что Мод Ламонт убила ее экономка. Кажется, несколько лет тому назад ее сестра имела трагический опыт обращения к медиуму, стоивший ей жизни. Самоубийство сестры никогда не переставало терзать мисс Форрест, но до недавнего времени она верила в сверхъестественные способности Мод Ламонт. По крайней мере, так объяснил мне Питт. – Опустившись перед миссис Андерхилл на колени, Джон завладел ее онемевшими руками. – Айседора…
Впервые он назвал ее просто по имени.
Внезапно ей захотелось плакать. Она испытала настоящее потрясение, столь близко и остро ощутив его сердечную симпатию. Слезы невольно заполнили ее глаза и полились по щекам.
Преодолев странную растерянность, Корнуоллис подался вперед и успокаивающе обнял Айседору, прижавшись щекой к ее волосам, позволяя ей выплакаться и внушая чувство надежной и ободряющей близости. Она быстро оправилась от потрясения, но еще долго наслаждалась его объятиями. А еще как будто бы почувствовала, что ему тоже не хочется прерывать их близость.
Питт и Наррэуэй вновь встретились на платформе вокзала перед отправлением поезда на Теддингтон. Лицо Виктора озаряла жесткая улыбка: он все еще смаковал удовольствие, испытанное им во время встречи с Уэтроном, когда сообщил ему о завершении этого расследования и передаче дела в ведомство уголовной полиции.
– Корнуоллис сообщит миссис Андерхилл, – коротко сказал Томас.
Его мысли уже устремились к теддингтонскому коронеру и тонкой ниточке надежды на то, что при вскрытии тела Рэя не оправдаются его худшие страхи.
Разговоры во время путешествия на поезде, видимо, не привлекали ни Питта, ни его начальника. Утренняя трагедия вымотала обоих мужчин, пострадавших как физически, так и эмоционально. Томас испытывал к епископу, по меньшей мере, смесь сострадания и отвращения. Слишком уж понятно выразились страхи этого священника, будь то боязнь физических страданий и полного уничтожения или психологического унижения. Но восхищения этот человек отнюдь не вызывал. И жалость к нему не подпитывалась уважением.
Лина Форрест пробуждала иные чувства. Питт не мог одобрить того, что она сделала. Она убила Мод Ламонт в приступе мести и ярости, не ради того, чтобы спасти свою или чью-то жизнь, – во всяком случае, это не входило непосредственно в ее намерения. Хотя, возможно, она и надеялась, что избавляет людей от гибельного заблуждения. Но этого они никогда уже не узнают.
Однако Лина досконально спланировала все с особой изобретательностью и, осуществив задуманное, вполне охотно вводила в заблуждение полицейских, позволяя им подозревать невинных людей.
Тем не менее Томас сочувствовал страданиям, пережитым ею за долгие годы после смерти сестры. Да и подозревали они других клиентов в убийстве мисс Ламонт только потому, что она дала им реальную причину ненавидеть и бояться ее. Эта особа действовала с исключительной жестокостью, пользуясь трагедиями и уязвимыми слабостями людей ради собственного обогащения.
Питт догадывался, что Корнуоллис испытывал подобные чувства. А вот о раздумьях Наррэуэя он не имел ни малейшего понятия и не собирался выяснять их. Если после всех этих неприятностей он, Томас, сможет вообще работать в Лондоне, то, скорее всего, происходить это будет под началом Наррэуэя. Поэтому Питт предпочел неведение, избежав возможной досады или даже презрения к начальнику.
В молчании мужчины доехали до Теддингтона и продолжили хранить его дальше, приближаясь к Кингстону. Грохот поезда затруднял любые разговоры, да они и не испытывали никакого желания обсуждать ни события прошлого, ни возможные будущие проблемы.
Сойдя на станции в Кингстоне, они наняли двуколку до морга, где проводилось вскрытие. Должности Виктора оказалось достаточно, чтобы практически немедленно завоевать внимание сильно раздраженного врача. Это был крупный курносый мужчина с поредевшей шевелюрой. В молодости он, видимо, слыл красавцем, но сейчас черты его лица изрядно погрубели. Он с крайней неприязнью уставился на двух этих побитых и грязных представителей политической полиции.
Наррэуэй ответил ему невозмутимым пристальным взглядом.
– Не представляю, что могло так заинтересовать Специальную службу в почтенной жизни этого несчастного старика, – ехидно бросил врач. – Хорошо еще, что у него остались только друзья и родным не придется страдать из-за всего этого! – Он нервно махнул рукой в сторону помещения, где, вероятно, проводились вскрытия.
– К счастью, ваше воображение – или отсутствие оного – не имеет никакого значения, – холодно бросил в ответ Виктор. – Нас интересует только ваше мастерство как эксперта судебно-медицинской экспертизы. Итак, какова причина смерти мистера Рэя, по вашему мнению?
– Мое мнение может быть основано только на фактах, – парировал медэксперт. – Он умер от отравления дигиталисом. В малых дозах этот препарат замедляет работу сердца, но в данном случае доза вызвала полную его остановку.
– В какой форме его приняли? – спросил Питт.
Ожидая ответа, он опасался, как бы его собственное сердце не выскочило из груди. От слов врача так много зависело, что Томас даже на миг малодушно усомнился, нужна ли ему полная определенность.
– В виде порошка, – без колебаний ответил медик. – Раздавленные таблетки, вероятно, добавили в малиновый конфитюр, почти наверняка запеченный в каком-то пироге. Его съели совсем незадолго до смерти.
– Что? – потрясенно произнес Питт.
Врач взглянул на него с нарастающим раздражением:
– Прикажете мне еще раз все повторить для вас?
– Если это достаточно важно, то повторите! – резко сказал Наррэуэй и повернулся к своему коллеге: – Что вас не устроило в малиновом конфитюре?
– У него он закончился, – ответил Томас. – Рэй как раз в тот день извинялся передо мной. Сказал, что больше всего любит малиновый джем и недавно доел последнюю банку.
– Малиновый джем я ни с чем не перепутаю! – порывисто воскликнул эксперт. – Он остался практически непереваренным. Бедняга умер почти сразу после того, как съел его. И также, бесспорно, этот джем послужил начинкой для выпечки. Возможно, у вас есть какое-то иное замечательное свидетельство, но я не представляю, как вам удастся убедить меня, что он не решил перед сном порадовать себя малиновым пирогом со стаканом молока. Причем дигиталис находился именно в варенье, а не в молоке. – Он глянул на Питта с испепеляющим отвращением. – Хотя почему это имеет хоть какое-то значение с точки зрения Специальной службы, я также не представляю. В сущности, я не нашел ничего, что могло бы даже отдаленно иметь отношение к вашим политическим делам.
– Мне нужен письменный отчет о вскрытии, – приказным тоном произнес Наррэуэй. Он вопросительно посмотрел на Питта, и тот кивнул в ответ. – Укажите также время и причину смерти, подчеркнув, что убивший его дигиталис находился в малиновой начинке пирога. Мы подождем.
Ворча что-то себе под нос, врач направился к двери, оставив полицейских одних.
– Итак? – спросил Виктор, как только медик удалился за пределы слышимости.
– У него в доме точно закончилось малиновое варенье, – решительно повторил Томас. – Но перед моим уходом к нему как раз приехала Октавия Кавендиш, привезя ему корзинку с угощением. В ней, должно быть, и лежали пироги с малиновым конфитюром!
Он пытался подавить вспыхнувшую с новой силой надежду, казавшуюся слишком преждевременной, слишком хрупкой. А тяжесть поражения могла быть по-прежнему сокрушительной.
– Спросим у Мэри-Энн, – сказал Питт. – Она вспомнит, что доставала из корзинки и подавала Рэю. И я уверяю вас, что в тот день в доме не пекли никаких пирогов с вареньем.
– О, я понял! – страстно воскликнул Наррэуэй. – Понял. И когда мы получим отчет о вскрытии, он не сможет отказаться от него.
Медэксперт вернулся через пару минут с запечатанным конвертом. Виктор взял его, вскрыл и внимательно прочитал все от начала до конца, пока врач следил за ним сердитым взглядом, обидевшись, что ему не доверяют. Начальник Специальной службы презрительно взглянул на медика. Сам он не доверял никому. Его работа требовала скрупулезной проверки. Ошибка, излишняя доверчивость, одно слово могли стоить многих жизней.
– Благодарю, – удовлетворенно сказал он и положил отчет в карман, после чего быстро направился к выходу, и Питт без промедления последовал за ним.
Вернувшись на станцию, они дождались очередного поезда на Лондон. Следующая остановка должна была быть в Теддингтоне, а там уже было рукой подать до дома Рэя.
Внешне дом никак не изменился. В саду прекрасно смотрелись залитые солнцем яркие цветы, выращенные с любовью, но в живописной беспорядочности. Гвоздики захватили часть дорожек, насыщая воздух своим пряным ароматом. На мгновение трудно было даже представить, что Рэй больше никогда не выйдет в свой сад.