– А еще из него получается отличный пыточный инструмент.
– Возможно, тебе просто померещился тот человек.
– Возможно. – Я уже готова была поверить в это, даже надеялась, что так оно и есть. – Но если мы ничего не сделаем, они убьют этого мужчину.
Прад, которого я по-прежнему держала на мушке, посмотрел на пистолет:
– Думаешь, сможешь захватить то помещение? Ну, тогда желаю удачи.
– Тут должно быть еще какое-нибудь оружие.
– Так и есть, но ничего более мощного, и в любом случае нас всего лишь двое.
– До того ты говорил со всем кораблем. Я слышала твой голос. Можешь сделать так, чтобы они услышали меня отсюда?
Прад кивнул и показал мне что-то на пульте. Это был планшетник: человек наклонялся и говорил в него. Прад сказал, что так экипаж мог обращаться к пассажирам и персоналу в случае учебной тревоги или ЧП. Для корабля-тюрьмы с замороженными пассажирами и небольшой командой эта система не требовалась, но ее так и не демонтировали.
Прад покрутил несколько ручек настройки, проверяя, работают ли они.
– Что ты хочешь им сказать?
– Что мы уничтожим корабль отсюда. Будет лучше, если ты убедишь меня, что мы действительно в состоянии это сделать.
– Уничтожить корабль, – повторил Прад, будто я сказала что-то на странном иноземном языке.
– Уничтожить его или убить всех на борту. Смотря что проще. Это можно проделать?
– Я понял. Зачем уничтожать корабль?
– Иначе мы поубиваем друг дружку. Мы солдаты, Прад. Военнослужащие враждующих сторон – лучшие из нас!
– И ты думаешь, что лучший способ установить мир – пригрозить, что мы уничтожим корабль?
– Я знаю солдат, Прад. Я сама солдат. Они не станут слушать никаких логических доводов. Не тогда, когда появился шанс выплеснуть злобу. Если они чувствуют то же, что и я, для них прошло всего несколько часов с того момента, как мы дрались друг с другом.
Прад объяснил мне, что подобный корабль трудно уничтожить в одиночку. Все системы проектировались с таким расчетом, чтобы этого не допустить.
Но я не собиралась сдаваться.
– Выпусти воздух или пригрози, что сделаешь это. Должен быть способ.
– Нет, – сказал Прад. – Нет никаких внятных причин, почему ты вообще должна этого захотеть. Мы можем вручную запечатать отсеки по одному и сбросить давление. Но не отсюда, и это займет не один час.
– Тогда мы зададим либо слишком высокую температуру, либо слишком низкую. Или остановим колеса, чтобы все очутились в невесомости.
– И опять, нужно много времени, даже если это удастся сделать отсюда.
– Не важно, что мы можем и чего не можем. Важно, в чем мы сможем их убедить. Помоги мне найти слова, и я заставлю их поверить, что говорю серьезно.
Прад покачал головой:
– Не думаю, что это возможно.
Я снова продемонстрировала ему пистолет, напоминая об истинной природе наших взаимоотношений.
– Я не собираюсь ждать, пока они разорвут друг друга на куски.
– И поэтому предпочтешь сперва убить меня?
– Просто предложи то, что сработает.
Прад секунду подумал и сказал, что может включить сигнал тревоги, который услышат во всех коридорах и помещениях. Будет мигать свет и выть сирена. Одна из процедур отработки действий в аварийной ситуации – но солдаты этого не поймут.
– Давай делай, – распорядилась я.
Прад положил планшетник и что-то набрал на пульте. Включилась сирена. Ее вой становился то сильнее, то тише, напомнив мне сигнал атаки. На стенах замигали красные огоньки. На экранах мы видели, что люди в других помещениях слышат сигнал. Они принялись озираться. Даже у человека, стоящего спиной к камере, дернулась голова.
– Хочешь поговорить с ними сейчас?
– Подождем пару минут. Так будет лучше.
Это были долгие две минуты. Наконец я наклонилась и обратилась к кораблю:
– Меня зовут Скар. Я знаю, что вы меня слышите. Я солдат. До наступления перемирия я дралась с вами. Я понятия не имею, как очутилась на этом корабле и что с ним произошло. Но я знаю, что у нас неприятности. – Я перевела дыхание. Мне бы, конечно, хотелось иметь больше времени, чтобы обдумать свою речь, но сейчас главное – сделать все возможное. – Со мной здесь член команды по имени Прад. Прад сильно дергается из-за нынешней ситуации. Говорит, что мы должны принимать сигналы маяков ФлотНета, а ни хрена. Шиш с маслом, а не сигналы. Говорит, что в гиберкапсулах куча мерзлых тел – куда больше, чем полагается, с учетом того, сколько мы предположительно пробыли здесь. Сейчас мы с Прадом контролируем некоторые системы жизнеобеспечения корабля. Я держу Прада под прицелом, и я попросила его сделать кое-что. О чем я тебя попросила, Прад?
Прад склонился к планшетнику:
– Раскачать гиперядро. Гиперядро мы используем, чтобы разогнать двигатели для прыжка. Если не задействовать глушители, ядро перейдет в сверхкритическое состояние за четыре-пять минут. Оно сдетонирует, и корабль… ну, не будет никакого корабля.
– Уяснили, народ? Мы – тикающая часовая бомба, которой осталось четыре-пять минут до взрыва.
Я завладела их вниманием – теперь в этом не приходилось сомневаться. Там были не только люди в серебристом – солдаты и отребье, как я, – но и члены команды в черной форме. Что бы ни считал Прад, мне казалось, что их меньше двадцати.
– Я не техник, – продолжала я. – Я разбираюсь в оружии, а не в прыжковых кораблях. Но мы не можем продолжать драться. Пока это не прекратится, я не позволю Праду перевести ядро в безопасное состояние. На «Капризе» три колеса. Те, кто воевал за Центральные Миры, переходят на первое, считая от носа корабля. Те, кто воевал за Периферийные Системы, – на второе. Все остальные – члены команды, гражданские, каждый, кто не был солдатом, – вы занимаете третье колесо. Как только сделаете это, решите, кто будет говорить от вашего имени. Мне плевать, как вы будете решать, главное, чтобы выбрали кого-то одного.
– Осталось меньше четырех минут, – сказал Прад.
– Давайте пошевеливайтесь. Всех, кого вы поймали, оставьте на месте, вне зависимости от того, чего они, по вашему мнению, заслуживают. Отныне чтоб ни у кого даже волоска с головы не упало.
Я не надеялась, что они просто встанут и отправятся выполнять мои приказы. Вообще-то, я ждала, что они усомнятся в моей искренности. Они знали, что у них есть несколько минут на обдумывание.
Но у меня было в запасе еще кое-что:
– Возможно, вы не верите в серьезность моих намерений. Возможно, вы не верите, что я расстанусь с жизнью, лишь бы добиться своего. Вы ошибаетесь. Меня бросили умирать уже после заключения мира, оставили валяться с медленной пулей, прогрызающей дорогу к моему сердцу. Это несколько меняет восприятие жизни. По моим ощущениям, мне почти нечего терять. Возможно, мы пробыли здесь уже не один год. И знаете что? Если бы кто-то собирался нас спасать, он бы уже был тут. А значит, надо выкарабкиваться самим. Если мы намереваемся выжить, нам нужно кооперироваться. Мир подписан. Война окончена.
– Три минуты, – сказал Прад.
Они еще не двинулись по своим колесам. Но я чувствовала их неуверенность. Они задумались над тем, насколько далеко я готова зайти. Некоторые стали озираться по сторонам. Стоит одному сдвинуться с места – и остальные повалят следом.
Я продолжала поглядывать на человека, в котором заподозрила Орвина. Он так и не повернулся ко мне лицом.
Пора остановиться, решила я, – чтобы не переборщить с речью. Я коснулась пальцем губ, веля Праду помалкивать, а он в этот самый момент показал мне два пальца, сообщая, сколько минут осталось.
Я пожалела, что оставила свет мигать, а сирены – завывать, после того как огласила свои требования. Без них было бы круче. Но, возможно, я и так уже сделала все, что было в моих силах. Мне казалось, что я говорила правду, даже когда лгала. Уничтожить корабль было нельзя, если только Прад мне не соврал, но я совершенно серьезно говорила, что не желаю умирать на условиях толпы.
Они зашевелились. Двинулись по одному, по двое, по трое, а потом все превратилось в поток. Прад потянулся было, чтобы выключить сирену, но я его остановила. Пускай думают, что гибель близка.
– Они сейчас начнут сталкиваться друг с другом по пути в разные колеса, – прошептал Прад. – Будут новые неприятности.
– Но меньше, чем если бы все остались там, где сейчас.
– Ты считаешь это верным решением?
– Ситуация все еще паршивая. Но чуть менее паршивая, чем несколько минут назад.
Конечно, я понимала, что это лишь временная мера. Не все солдаты поймут, куда им идти. Куда отправляться предателю или дезертиру, в первое колесо или во второе? Некоторые гражданские, возможно, творили вещи похуже, чем любой солдат. Их ненависть друг к другу может быть такой же сильной.
Я ничего не могла с этим поделать.
– Кажется, они повелись, – сказал Прад. Его потряхивало от облегчения.
Я пока сомневалась, но результат уже был неплохим. Правда, возможно, разойтись по разным колесам было попросту безопаснее всего, ведь люди еще не разобрались, что к чему.
Главное – я наметила отправную точку. На корабле стало свободнее, и смертельные враги оказались в разных колесах.
А еще я права насчет Орвина. Я успела разглядеть его лицо, когда он повернулся, выходя из комнаты.
Он действительно был там.
Людям в кольцах понадобилось некоторое время, чтобы уладить менее серьезные разногласия и выбрать трех представителей. В это время, где-то от часа до шести, Прад продолжал изучать состояние корабля.
Вот что нам удалось узнать.
«Каприз» перенес непонятно чем вызванное отключение энергии и теперь пытался восстановить все свои системы. Из примерно тысячи спящих в гиберкапсулах, с которыми корабль двинулся в путь, двести сорок путешествия не пережили. Обширные части корабля все еще оставались обесточенными или страдали от периодических сбоев питания. Это было плохо, но имелись и хорошие новости. Корабль мог предоставить, а также получить с помощью переработки достаточное количество воды и пищи, чтобы поддерживать жизнь всех присутствующих людей неограниченно долго, если мы введем нормированное распределение. Это, может, не очень приятно, но зато никому не придется голодать. Имелось и достаточно энергии для обогрева. На тюремном корабле не было ни кроватей, ни отдельных кают, не считая отведенных членам команды. Но нашлись сотни запасных комплектов тюремной одежды, из них можно было соорудить подобие постелей. Некоторые устроились в гиберкапсулах, обеспечивающих кое-какую приватность. Другие предпочли защищенность общих спален. Мы могли есть и пить, мыться и пребывать в тепле. Большинству из нас – солдатам – случалось жить и в худших условиях.