– Вообще-то, я хотел с вами поговорить насчет этой тысячи дней. Возможно, мне удастся выиграть немного времени.
Но на лице Прада не было того ликования, которого можно было бы ожидать при подобном повороте. Даже напротив. Похоже, он знал, что его предложение обойдется нам слишком дорого.
– Ты нашел способ остановить потерю памяти? – спросила я, не решаясь строить предположения.
– Нет. Ни остановить, ни даже замедлить. Этот процесс, как я и говорил, протекает в основном хаотично, и я не могу проникнуть в архитектуру достаточно глубоко, чтобы высказаться определеннее.
– Тогда я не понимаю, что ты предлагаешь, – сказал Спрай.
– Все очень просто, – ответил Прад. – Я искал на корабле другую основу, на которую можно было бы перенести долговременную память. Это было непросто! Планшетники бесполезны – они предназначались для стюардов и уборщиков на звездном лайнере класса люкс. Скафандры, спасательные шлюпки и челноки немногим лучше в этом плане, хотя у них есть определенная информационная емкость, которую мы можем использовать. Я уже начал копировать в них разделы памяти. Но это не выход. В лучшем случае мы скопируем в них от трех до четырех процентов еще не затертых разделов.
Я закрыла глаза:
– И это все? Максимум, на который мы можем рассчитывать? Три-четыре процента?
– Нет, не все.
– А что? – спросила Йесли.
– Запоминающее устройство другого вида, но очень уязвимое и рассредоточенное.
– Продолжай, – кивнула я.
– Медленные пули. Те из вас… те из нас, у кого они есть…
– Все нормально, Прад. Мы знаем, что ты – член экипажа, не надо об этом напоминать каждые пять минут.
– Я просто хотел сказать, что у большинства выживших имеются медленные пули. Они не предназначены для хранения больших объемов информации, но все-таки довольно вместительны. На данный момент существенная часть их хранилищ заполнена военно-биографическими сведениями. Вы удивитесь тому, как это много.
– Так что ты предлагаешь? – спросил Спрай. Мураш наблюдала за нами. Интересно, насколько она улавливала суть разговора и понимала наши трудности?
– Моя идея проста, – сказал Прад. – Мы заменим сведения в пулях информацией из памяти корабля. Это будет нетрудно. После поисков нашей подруги Мураш я уже знаю, как связываться с пулями при помощи планшетника. Я могу вызвать на планшетник информацию, содержащуюся в пуле, но могу также изменить ее – стереть и записать новую. С пулями можно связываться безболезненно, без хирургических процедур.
Я представила себе фотографии родителей, осязаемую нить, связывающую меня с прошлой жизнью, и покачала головой:
– Нет. Так нельзя. Пули – это все, что у нас есть.
– Мы должны подумать об этом, Скар. Память корабля разваливается на куски, а каждый из нас может сохранить часть ее внутри собственного тела.
– Каждый из тех, у кого есть медленная пуля, ты хотел сказать.
– Есть еще медленные пули в телах тех, кто умер в гибернации, и их немало. У нас есть инжекторы – ты видела один из них, когда толпа держала того мужчину. Их достаточно. Старые пули можно извлечь, стереть с них информацию и имплантировать их живым. – Прад энергично взмахнул рукой. – Я охотно поставлю такую пулю себе, из солидарности.
– Очень благородно с твоей стороны, Прад.
– Спасибо, Скар.
– Возьми свое благородство и засунь его себе в жопу. Что пуля значит для тебя? Я тебе скажу. Ничего она для тебя не значит. Мы знаем, кем ты был и остался – гребаным членом экипажа.
Что-то во мне сломалось. Я не могла остановиться.
– Я вовсе не хотел обесценить твой опыт, Скар. Я знаю, что ты была на войне…
– Ты ничего в этом не понимаешь, Прад. Тебе никогда не приходилось драться, не приходилось получать сомнительные приказы, не приходилось видеть, как твоего друга разрывает на куски, не приходилось думать, не превысил ли ты полномочия при встрече с противником. Ты не предатель, не военный преступник, не спекулянт с черного рынка. Ты – гребаный трусливый корабельный техник, ты удирал от опасности, когда я тебя увидела. Ты был ничтожеством и им остался.
Прад смотрел на меня со смесью ужаса и замешательства, словно все еще надеялся, что это шутка. Я понимала, что хватила лишку, что я несправедлива к нему. Он не был трусом – просто человеком, который пытался выжить. Все мы делаем то же самое, разве не так?
Во взгляде Мураш недоумение смешивалось с разочарованием, как будто она была о нас лучшего мнения.
Но теперь, раз я уже начала, какая-то часть меня требовала продолжать.
– Моя пуля – все, что у меня есть, Прад. Я не жду, что гражданский, такой как ты, поймет это. Ты не жил моей жизнью. Мне вообще не полагалось быть на этой сраной войне. Я стала ни в чем не повинной жертвой политической коррупции. Но даже после того, как меня мобилизовали, я не делала ничего плохого. Я выполняла приказы, я отдавала их, но никогда не переходила черту. Я была хорошим солдатом – и вообще не должна была оказаться в этой жопе, на корабле-тюрьме!!!
– Хватит, Скар, – сказала Йесли. – Прад всего лишь предложил нам вариант.
– Это не вариант. Мы не прикоснемся к пулям. – Я схватилась за грудь, как будто они могли попытаться отнять мою пулю прямо сейчас. – Не сейчас. И никогда.
Прад медленно кивнул, поднял руки и попятился, словно сдаваясь. Я знала: того, что я наговорила, так просто не исправить, если вообще можно исправить. Возможно, я все испортила. С момента пробуждения Прад для меня находился ближе всего к понятию «друг», и я сожгла эту дружбу в мгновенной безрассудной вспышке гнева.
Но я не собиралась отрекаться от своих слов. Только пуля связывала меня с моим прошлым. Я не могла от нее отказаться.
– Мы нашли его, – сказала Йесли, прервав мой неглубокий, беспокойный сон.
– Орвина?
– А кого же еще? – Йесли улыбнулась, и я попыталась найти в себе силы на ответную улыбку. Вот что отныне нас ждет. Надо учиться находить радость в малом – например, в поимке беглеца. Теперь наши жизни будут измеряться не тем, как они улучшаются, а тем, как быстро или медленно они ухудшаются.
– Я рада.
– Он довольно слаб, – добавила Йесли, – ведь все это время он сидел в одиночестве, без пищи и воды. Надо, чтобы ты на него посмотрела, – действительно ли это тот самый человек, как ты говоришь.
– Это точно он.
– И все равно тебе придется поучаствовать. Мы же должны подать пример и сделать все как полагается. У тебя есть причины ненавидеть его, как и у всех нас, после того, что случилось с Кроулом. Но мы должны быть выше жажды мести. Сделать все в соответствии с процедурой, дать ему возможность изложить свою точку зрения…
Йесли осеклась, словно осознав, насколько нелепо звучат ее слова.
– Все нормально. Можешь обыскать меня и убедиться, что я без ножей.
Я должна была бы торжествовать. Но с момента его побега так много всего изменилось… Слишком много мы узнали от Мураш. Я нехорошо обошлась с Прадом. И я ощущала лишь слабое удовлетворение при мысли о том, что очередная задача выполнена и можно переходить к следующей.
Я вымылась и присоединилась к Йесли, Спраю и Сакер с их новым пленным. В той самой комнате, где мы разговаривали с Мураш. Я подумала: возможно, стоит позвать и ее, чтобы она взглянула на ситуацию со стороны. Но сейчас нас было здесь всего четверо – и Орвин. Его привязали к стулу, удвоив путы. Орвин выглядел уставшим, и на лице у него были синяки. Глаза красные, веки припухли. Похоже, ему было трудно сосредоточиться.
– Он оказал сопротивление, – сказала Сакер.
– Вижу.
– Это точно Орвин? – спросил Спрай. – Я знаю, что он называл тебя по имени, прежде чем сбежать от нас. Но всегда возможна ошибка.
– Да, – сказала я с безрадостной уверенностью. – Это он. Не существует другого человека с таким же именем, и никто не пытался выдавать себя за Орвина. Это тот самый человек, который вогнал в меня медленную пулю, нацелил ее в сердце и бросил меня умирать.
– Ты собираешься опровергать ее слова? – спросила Йесли.
Орвину было непросто ответить. Шевельнув губами, он выплюнул сгусток крови и выбитый зуб:
– А смысл?
– Не стоит сейчас испытывать наше терпение, – сказал Спрай.
– Ну ладно. – Орвин вздохнул, словно сдаваясь. – Я встречал эту женщину во время войны. Было ли уже объявлено перемирие, не имеет значения. Мы находились на поле боя, отрезанные от центральной власти. Она забрела в мой сектор. Я задержал ее и допросил – рутинные вопросы, – а потом нам пришлось уйти.
– Врешь, скотина!
Орвин вяло пожал плечами:
– Докажи.
– Скар не обязана ничего доказывать, – сказал Спрай. – Она предупреждала нас, что ты опасен, и ты продемонстрировал это, когда убил Кроула.
Орвин улыбнулся:
– Значит, теперь она называет себя Скар? Мне жаль, что с Кроулом так получилось. Но мне ничего другого не оставалось. Мне грозил суд Линча.
– Кстати, о том месиве, которое автохирург оставил от Кроула, когда пытался его прооперировать, – сказала Йесли. – Почему бы нам не сделать тебя следующим подопытным? Тебе, похоже, не помешала бы хирургическая помощь.
– Если вы хотите меня прикончить, я могу предложить более быстрые и легкие способы.
– Так ты этого хочешь? – спросила Сакер. – Казни? Мы можем это устроить, не сомневайся. Нам всем будет проще – не придется делиться с тобой ресурсами.
– Тогда поздравляю. Своей смертью я выиграю для вас несколько дней. – Орвин заставил свои опухшие глаза открыться шире, в насмешливом удивлении. – О, вы думали, я не знаю о состоянии корабля? Вы думали, я совсем глуп и не понимаю, что нас здесь ждет медленная смерть, когда системы корабля начнут отказывать одна за другой? Что помощи ждать не приходится? Что милосерднее всего для всех нас – оставаться в гибернации до тех самых пор, пока проржавевший корабль не развалится вокруг наших заледеневших тел?
– Мы намерены исправить это, – сказала Йесли. – У нас есть план. Корабль поврежден, это правда. Он теряет память с каждым днем и каждым часом. Но он все еще способен поддерживать нашу жизнь, и Прад сказал, что мы, возможно, все еще в состоянии совершить прыжок и достичь другой солнечной системы. У нас даже есть план по сохранению жизненно важных частей памяти. Я говорю тебе это потому, что мы не собираемся умирать и ты своей смертью не окажеш