– Я не это имел в виду. Почему все должны спать? Почему это так важно, черт побери?
На приборной панели замигала лампочка. Клаузен прижала к голове наушники. Через несколько секунд Гонт услышал ее слова:
– Вас поняла, курс три-два-пять. – И еле слышно процедила: – Вот гадство! Только этого нам не хватало!
– Это было не погодное предупреждение, – сказала Неро.
– Что происходит? – спросил Гонт, когда вертолет заложил крутой вираж и море поднялось ему навстречу.
– Тебе беспокоиться не о чем, – буркнула Клаузен.
Вертолет лег на новый курс и выровнялся. Теперь, как показалось Гонту, он летел выше и быстрее – двигатель шумел громче, а на панели засветились индикаторы, прежде остававшиеся темными. Зазвучали тревожные сигналы, но Клаузен выключила их с безразличием человека, привыкшего летать в опасных ситуациях и точно знающего, что́ вертолет способен выдержать, а что́ нет, причем, наверное, даже лучше самого вертолета, ведь тот, по большому счету, всего лишь тупая машина. Справа и слева исполинами на широко расставленных ногах мелькали вышка за вышкой – сперва часто, затем все реже. Видимость ухудшилась, и Гонт мог разглядеть лишь серую морскую равнину, исчерканную пенистыми гребнями волн. Растревоженная ветром вода напоминала шкуру огромного зверя, с жуткой неутомимостью чередующего вдохи и выдохи.
– Смотри! – Неро показала направо. – Это пробойное свечение. Вот черт! Я-то думала, мы его обогнем, не приближаясь.
Клаузен снова развернула вертолет:
– Я тоже. Или мне дали ошибочный курс, или сейчас происходит несколько вторжений.
– И уже не в первый раз. Они всегда вылезают в плохую погоду. Почему?
– Спроси у машин.
Гонт лишь через несколько секунд сумел разглядеть то, что уже заметила Неро. Где-то на границе видимости участок моря словно осветился изнутри – мазком желтоватой зелени на серо-белом фоне. Вспомнилась картинка из полузабытой детской книжки: из моря всплывает сказочный подводный дворец, облепленный светящимися ракушками, окруженный стайками русалок и похожих на драгоценные камни рыб. Но сейчас Гонт ясно понимал: в том, что происходит под желтовато-зеленым мазком, нет ничего даже отдаленно волшебного или таинственного. И его боятся Клаузен и Неро.
– В чем дело? – спросил он.
– Что-то пытается пробиться, – ответила Неро. – То, чего мы рассчитывали избежать.
– Но действует несогласованно, – сказала Клаузен. – Мне так кажется.
Вокруг светящегося пятна шторм бушевал с удвоенной яростью. Море кипело и пенилось. Гонта раздирали два желания. Первое – чтобы вертолет развернулся и дал ему возможность увидеть происходящее под волнами. А второе – оказаться отсюда как можно дальше.
– Это оружие? Или оно как-то связано с войной, о которой вы говорили?
Прямого ответа он не ожидал, уж от Клаузен точно. Поэтому удивился, когда она пояснила:
– Вот так они до нас и добираются. Пытаются пропихнуть эти штуковины через границу. Иногда получается.
– Оно разваливается, – сообщила Неро. – Ты права – для чистого пробоя сигнал слишком слабый. Наверное, большие помехи на границе.
Желто-зеленое пятно с каждой секундой уменьшалось, словно волшебный город снова опускался в глубину. Гонт зачарованно смотрел, как на поверхность вырывается нечто длинное, светящееся, похожее на хлыст. Дернулось, разворачивая кольца, будто ловило что-то в воздухе, и втянулось обратно в пенящийся хаос. Затем медленно потускнело, и штормовые волны приняли обычный вид; тот клочок океана, где возникло свечение, стал неотличим от окружающей поверхности.
Гонт принял решение. Он присоединится к этим людям, примет условия их сделки – какие есть. Не потому, что хочет этого, осознал важность их работы или решил, что у него на эту работу хватит сил, а потому, что в противном случае выставил бы себя трусом и слабаком, не желающим подчинить свою жизнь альтруистической миссии. Он прекрасно понимал, что это нелепый довод, но все же принял его.
Уж лучше казаться самоотверженным, пусть даже мысли о будущем рождают горчайшее чувство отчаяния, потери и несправедливости.
О своем решении Гонт объявил на третий день после пробуждения. В эти дни он почти ни с кем не разговаривал, кроме Клаузен, Неро и Да Сильвы. Остальные работники на этой платформе иногда признавали его существование – в столовой бросали ему пару слов, когда он стоял в очереди, но было ясно, что они не готовы относиться к нему как к полноценному человеку, пока он к ним не присоединится. До тех пор он будет кем-то вроде призрака, застрявшего в мрачном чистилище между измученными живыми и замороженными мертвыми. Гонт их понимал: какой смысл знакомиться с потенциальным товарищем, если тот может в любой момент передумать и вернуться в ящик? Но одновременно испытывал сомнения: а сможет ли он когда-нибудь привыкнуть к новой жизни и стать для них своим?
Он отыскал Клаузен, когда та в одиночестве мыла кружки в подсобке.
– Я принял решение, – сообщил он.
– Какое?
– Остаюсь.
– Хорошо. – Она поставила чистую кружку на полку. – Завтра тебя включат в полное расписание дежурств. Будешь напарником у Неро. На тебе мелкий ремонт оборудования и обслуживание роботов. Приходи в столовую к восьми утра, Неро уже будет там с инструментами и приборами. И позавтракай как следует: работать предстоит без перерыва на обед.
Клаузен направилась к выходу.
– И это все? – удивился Гонт.
Она взглянула на него с удивлением:
– А ты ожидал чего-то другого?
– Вы меня разбудили, сказали, что мир превратился в дерьмо, пока я спал, затем предложили выбор: остаться с вами или вернуться в ящик. И я согласился работать с вами, очень хорошо понимая, что тем самым лишаю себя всякого шанса увидеть что-либо, кроме этого нищего и убогого будущего. Отказываюсь от бессмертия, от всякой надежды на лучший мир. Ты сказала, что у меня впереди… лет двадцать – тридцать?
– Около того.
– Я отдаю вам эти годы! Разве это не стоит сущей малости? Разве я не заслуживаю, чтобы мне просто сказали спасибо?
– Думаешь, ты особенный, Гонт? Обладаешь чем-то таким, о чем мы и мечтать не смели?
– Знай я заранее, ни за что бы не согласился лечь в спячку. Не принял бы таких условий.
– Ну да, ну да. – Она кивнула с таким серьезным видом, словно он выложил железный аргумент, меняющий правила игры. – Я поняла. Ты имеешь в виду, что для всех нас, для остальных, это было легко? Мы уснули, зная, что нас могут разбудить для обслуживания спящих. И благодаря этому знанию у нас по пробуждении не было никаких проблем с адаптацией. Ты это имел в виду?
– Я имел в виду лишь то, что между нами есть разница.
– Если ты действительно так думаешь, Гонт, то ты еще большая мразь, чем я предполагала.
– Ты разбудила меня. Ты выбрала именно меня. Это не случайно. Если сейчас действительно спят два миллиарда человек, то шанс выбрать кого-либо из первых двухсот тысяч – микроскопический.
– Я же говорила: у тебя есть нужные навыки и знания.
– Которыми может овладеть любой, если дать ему достаточный срок. Неро, очевидно, смогла. Да и ты наверняка тоже. Значит, должна быть другая причина. А поскольку ты упорно твердишь, что это я во всем виноват, могу предположить: ты решила меня таким способом наказать.
– По-твоему, у нас есть время на подобные игры?
– Не знаю. Однако с момента пробуждения ты обращаешься со мной, как с врагом. И я пытаюсь выяснить почему. И считаю, сейчас самое время рассказать мне, что происходит на самом деле. Не только о спящих, но и обо всем остальном. О том, что мы видели на море. О причине всего этого.
– Думаешь, ты к этому готов, Гонт?
– А ты как считаешь?
– Никто не был готов.
Следующим утром он подошел с подносом к столу, где сидели три смотрителя. Они уже поели и теперь разговаривали, потягивая из кружек напиток, который здесь согласились называть кофе. Гонт сел с краю и поприветствовал их кивком. Они быстро свернули беседу, допили кофе и ушли, оставив его в одиночестве. С ним никто не заговорил, и лишь один из троицы, проходя мимо, буркнул:
– Ты уж не пойми это превратно.
Интересно, а как можно такое понять?
– Я остаюсь, – негромко произнес он. – Я сам принял решение. Чего еще от меня ждут?
Он молча доел завтрак и отправился на поиски Неро.
– Полагаю, задание тебе дали, – приветливо сказала она, уже одетая для уличной работы. Рука все еще оставалась забинтованной. – Вот, держи. – Она вручила Гонту тяжелый набор инструментов, каску и свернутый комбинезон из светло-коричневой, в пятнах смазки ткани. – Одевайся и приходи к северной лестнице. Высоты боишься?
– Если скажу, что боюсь, это что-то изменит?
– Пожалуй, нет.
– Тогда скажу, что почти не боюсь, если нет риска падения.
– Этого я гарантировать не могу. Но держись рядом, делай, что я скажу, и все будет в порядке.
После возвращения Неро погода немного улучшилась и, хотя все еще дул резкий восточный ветер, серые облака почти рассеялись. Небо заполнилось бледной зимней голубизной, не запятнанной инверсионными следами самолетов. На горизонте тускло поблескивали на солнце металлические верхушки дальних вышек. Чайки и желтоголовые бакланы кружили в теплых потоках воздуха, проносились между массивными опорами и устраивали шумные склоки из-за объедков. Вспомнив, что некоторые птицы живут очень долго, Гонт задумался: а заметили ли они перемены? Наверное, их крошечный мозг вообще не воспринимал существование цивилизации и техники как нечто особенное, поэтому для них этот минимально населенный людьми мир ничем не отличается от прежнего.
Несмотря на холодность коллег, Гонт был в хорошем тонусе и ему не терпелось доказать свою полезность. Он старался не выдавать своего страха, шагая следом за Неро по скользким от пролитой смазки подвесным дорожкам, карабкаясь по лестничным колодцам и наружным лестницам с холодными как лед металлическими ограждениями и перекладинами. У обоих на поясе был страховочный ремень с карабином, но Неро своим за весь день воспользовалась лишь раз или два, и Гонт, чтобы не выглядеть слабаком, следовал ее примеру. То, что она осталась, по сути, однорукой, почти не мешало ей даже на лестницах, по которым она поднималась и спускалась с безрассудной, по мнению Гонта, лихостью.