Медленные пули — страница 92 из 151

– Что значит «не вернется»? Что с ним случилось? Где он?

Юкими посмотрела ему прямо в глаза, призывая серьезно отнестись к тому, что она сейчас скажет:

– Это касается только меня и Коракса.

– Юкими, ты как, ничего? – осторожно спросил отец.

– Да, я в порядке, – ответила девочка, и, по крайней мере в тот момент, так оно и было. Она грустила из-за Коракса, грустила, что больше его не увидит. Впрочем, свой поступок Коракс наверняка запланировал задолго до того, как она проникла на корабль. Он поделился с ней мыслями, позволил положить компаньона в капсулу времени, а перед этим записать свои мысли – мысли, полные горечи, боли, злости: это честь, это секрет, который навсегда останется с Юкими. Что бы ни случилось дальше, какие бы трудности ни поджидали ее семью, Юкими будет знать, что участвовала в чем-то необыкновенном и прекрасном. Ее секрет не раскроется до тех пор, пока моря не отступят, в невозможно далеком будущем Марса, ее родного Марса.

Флайер взлетел, оставив моложавого мужчину на Скрепере. Они взяли курс на Шалбатана-Сити, и отец позволил Юкими сесть у иллюминатора. Прижав нос к стеклу, девочка всматривалась в пролетающую внизу местность: где-то там должно быть озеро, под которым скрылась Стоянка Кроува. Она увидела несколько водоемов, следы шин. Некоторые показались смутно знакомыми, но с высоты, с совершено иного ракурса, Юкими не могла определить точно.

– Ширин возвращается с Венеры, – прервал затянувшееся молчание отец.

– Ой! – только и ответила Юкими.

– Ей жаль, что она не общалась с тобой так часто, как хотелось.

– И мне жаль.

– Юкими, она серьезно. Я видел, как она расстроена.

Девочка ответила не сразу. Она смотрела на проносящуюся внизу землю, думала о Кораксе в водолазном скафандре, о старике и марсианском море. Потом взяла отца за руку.

– Я буду рада видеть Ширин, – сказала она.

После успешной публикации антологии «The Starry Rift» Джонатан Стрэн провел в Сети кастинг произведений для юношества, на тему освоения Марса. Эта новелла – моя попытка, и, хотя сюжет вполне прямолинеен – меня в процессе работы не тянуло выписывать кренделя, – реализовался он в исключительно сложных обстоятельствах. У моего отца в конце лета 2009-го диагностировали последнюю стадию рака и предупредили, что он доживет от силы до весны. Из больницы он вернулся домой на паллиативное лечение, и я старался ездить к нему как можно чаще. В один из таких визитов, когда выдалось несколько спокойных часов, в борьбе с этой вещью у меня случился прорыв. Помнится, отец был рад – его ободряло то, что в абсолютно сюрреалистической ситуации кто-то рядом с ним живет «нормальной» жизнью. Случилось так, что отец умер через несколько недель после того, как мы узнали диагноз, и эта новелла оказалась последним из написанных мною в том году фантастических произведений. Да и в следующем я начал писать далеко не сразу.

В известной степени творчество облегчает жизненные проблемы, но рано или поздно – по крайней мере, судя по моему опыту – проблемы все же берут свое.

Вот черновые заметки к этому рассказу.

«Марс, очень далекое будущее. Уйма диковинной экзотики, прорывных технологий, неожиданных странностей. Сильнейшее чувство уплотнения истории. Слои прежних цивилизаций и поселений, раскопки на руинах прошлого. Юный главный герой. Терраформирование – это хорошо или плохо?»

«Марс – эпицентр человеческой цивилизации, Земля – глухомань. Спустя века возвращаются межпланетные путешественники. Неудачный полет. Марсианский ремонтник. Ветераны войны. Марс перемещен на другую орбиту, у него изменилась гравитация».

«Внеклассный урок по истории, скучающие дети и учитель попадают в беду, пытаясь привести в действие какую-то погребенную древнюю технику. Кто придет им на помощь?»

«Автономные машины для строительства и терраформирования из прошлого. По задворкам Марса ползают загадочные гигантские механизмы, предоставленные самим себе».

«Активный, находчивый главный герой».

«Заяц на роботизированном грузовом дирижабле, у него проблемы».

Среди фоновых деталей этой новеллы, возможно, вы заметите зародыши идей, которые позднее я высказал в романах цикла «Poseidon’s Children».

Учитывая, что случилось в этих книгах с Марсом, полагаю, мы вполне можем считать означенные идеи не относящимися к миру, где происходит действие данного рассказа.

Железный Тактик

Укрытие

Часть первая

«Грань между красотой и ужасом, – подумал Мерлин[14], – очень тонка». Тем более когда имеешь дело с Путем. Как ни соблазнительно было думать, что увиденное ими из иллюминатора катера – лишь мираж, всегда наступал момент, когда загадочный артефакт, именуемый свирелью, начинал мурлыкать, вибрируя в своих металлических креплениях. Свирель ощущала близость Пути и стремилась сделать то, для чего была создана.

Это, похоже, беспокоило всех, кроме Иволги.

– Красников! – изрекла она, произнося незнакомое имя, словно ругательство.

Иволга была самой молодой и самой сообразительной из четырех учеников, согласившихся сопровождать Мерлина в этой командировке. Остальные сперва обрадовались, что она присоединилась к маленькой свите Мерлина; им не терпелось послушать ее догадки касательно Пути и таинственных Пролагающих Путь. Но в тесном катере очарование Иволги развеялось с впечатляющей скоростью.

– Красников? – переспросил Мерлин. – Извини, мне это все равно ничего не говорит. – Он посмотрел на вытянувшиеся лица остальных. – Тебе придется нас просветить, Иволга.

– Красников был… – она на мгновение умолкла, – ну, полагаю, человеком. Он жил десятки килолет назад, задолго до Пролагающих Путь, даже до Расцвета. У него была идея насчет того, как передвигаться быстрее света, не сопряженная ни с червоточинами, ни с тахионами.

– Этого не может быть, Иволга, – сказал долговязый юноша с сальными волосами. Его звали Ткачиком. – Невозможно двигаться быстрее света, если не брать материю с отрицательной плотностью.

– Подумаешь! Ткачик, по-твоему, Пролагающих Путь это волновало бы?

Мерлин улыбнулся и подумал, что проблема с Иволгой вот в чем: когда она на чем-нибудь настаивает, то приводит веские доводы.

– Но Путь, вообще-то, не позволяет путешествовать быстрее света, – сказал другой ученик. – Насколько нам известно.

– Конечно. Я лишь говорю, что Паутина Пути могла быть попыткой создать сеть из труб Красникова, но она сработала не совсем так, как планировали ее создатели.

Мерлин хмыкнул:

– А что такое труба Красникова?

– Зона измененного пространства-времени в форме трубы протяженностью в световые годы. Почти как участок Паутины. Суть в том, чтобы обеспечить путешествия в другие звездные системы, в оба конца, за сколь угодно краткое объективное время.

– Вроде червоточины? – спросил Ткач.

– Нет. Математические формулы абсолютно другие. – Иволга вздохнула и посмотрела на Мерлина в поисках моральной поддержки. Он кивнул ей: продолжай, – понимая, что она уже безвозвратно отстранилась от остальных. – Но там, видимо, есть какая-то хитрость. Ясно, что две смежные трубы Красникова, идущие во встречном направлении, нарушают причинно-следственные связи. Возможно, когда это произошло…

– Они получили что-то наподобие Паутины?

Иволга кивнула Мерлину:

– Не статичную трубу реструктурированного пространства-времени, но движущуюся колонну, мчащуюся лишь чуть медленнее скорости света. Конечно, это тоже было полезно. Корабли могли идти по Пути, пересекать межзвездное пространство в сплошном тау-факторе, а под конец мгновенно сбрасывать скорость, просто выходя из потока.

– Все это очень круто, – произнес Ткачик. – Но если ты такой эксперт, почему не скажешь, как сделать, чтобы свирель работала нормально?

– Вы бы все равно не поняли, – сказала Иволга.

Мерлин уже готов был вмешаться. Напряженные отношения – это одно, но он не желал терпеть перепалок на борту катера. Но тут его спасла перчатка – начала покалывать тыльную часть руки, сообщая о приватном вызове с корабля-матки. Он с облегчением отстегнул привязные ремни и оттолкнулся от четверых юнцов.

– Я скоро вернусь, – сказал он. – Постарайтесь друг друга не придушить, ладно?

Катер был узким, всего сорок метров в длину, и неудивительно, что за четыре дня, проведенные за пределами «Колибри», начались столкновения характеров. Воздух тоже был резким от юношеских феромонов; Мерлин не помнил такого со времен прошлой поездки. Юнцы вырастали и переставали быть его безусловными поклонниками.

Мерлин прошел мимо свирели, установленной вдоль корпуса корабля на металлических креплениях. Этому конусообразному устройству было десять тысяч лет, но его матовая черная поверхность не имела никаких отметин. Оно все еще мурлыкало, словно сытый кот. Чем ближе они подходили к Пути, тем сильнее откликалась свирель. Она хотела освободиться, и вскорости – Мерлин на это надеялся – ее желание должно было исполниться.

Старейшины, конечно же, будут недовольны.

За свирелью располагался узкий проход с прозрачными стенами. Он вел в личные покои Мерлина. Мерлин оттолкнулся и поплыл по проходу; после четырех дней адаптации падать было легко и удобно. Зрелище, конечно, потрясающее. Мерлин, как всегда, притормозил и полюбовался им.

Звезды впереди сбились в кучу, уйдя со своих реальных мест, их яркость и оттенки изменились из-за аберрации, вызванной движением катера. Он шел на скорости в девять десятых световой. В стороне от искаженного звездного скопления висел огромный корабль-поглотитель «Колибри» – народ Мерлина называл его домом. «Колибри» находился слишком далеко, и разглядеть можно было только слепящий голубой огонек на корме. Он напоминал небрежно размазанную звезду. Однако же, кроме тех четырех, что были сейчас с Мерлином, все остальные известные ему люди находились на «Колибри».

А еще там был Путь.

Он располагался в противоположной полусфере неба. Нечто вроде призрачного трубопровода, рядом с которым они летели, – трубопровода в десять тысяч километров шириной и в тысячи световых лет длиной. Путь приглушенно мерцал: это крохотные космические частицы аннигилировали, сталкиваясь с его поверхностью. Большинство столкновений производили пылинки, двигавшиеся со скоростью всего лишь несколько километров в секунду относительно звездной покоящейся системы координат этой части пространства, и казалось, что эти вспышки проносятся мимо с бешеной скоростью, так что глазам было больно. Не просто трубопровод, а прозрачный трубопровод, заполненный мерцающей жидкостью, что текла с пугающей скоростью.

Возможно, вскоре они заново освоят искусство передвижения по нему.

Мерлин пробрался в свою каюту и увидел на консоли комма лицо брата. Они не были близнецами – Коростель был на год младше, – но все-таки очень напоминали друг друга. Почти как смотреться в зеркало.

– Ну? – сказал Мерлин.

– Боюсь, у нас проблемы.

– Дай угадаю. Это связано с Перепелом?

– Ну, капитан не очень-то рад, скажем так. Сперва ты забрал без разрешения свирель, потом катер, а еще у тебя хватило духу не возвращаться, когда старый хрен этого потребовал. – Лицо на экране не улыбалось, но Мерлин понимал, что произвел на брата изрядное впечатление. – Но на самом деле проблема не в этом. Я имею в виду, проблема у нас у всех. Перепел хочет видеть всех старших у себя в переговорной в восемь часов.

Мерлин подумал, что он как раз успеет отпустить свирель и вернуться на «Колибри». Это, конечно, не то же самое, что получить время на проведение комплексных испытаний, но тоже чертовски соблазнительно. Так удобно, что почти подозрительно.

– Я не слыхал, чтобы на горизонте возник какой-то кризис.

– Я тоже, и вот это меня беспокоит. Мы чего-то не учли.

– Хескеры втихаря обогнали нас? Ладно. Надеюсь, я буду пребывать в счастливой деменции, когда они подберутся к нам на расстояние выстрела.

– Главное, прибудь на совещание, ладно? А то проблемы будут у нас.

Мерлин улыбнулся:

– Для чего же еще нужны братья?

Овальная переговорная протянулась на сотни метров внутри бронированного корпуса «Колибри». Освященный традицией старинный стол из красного дерева окружали стены с тщательно выписанными фресками. Концы стола прогнулись от старости, а фрески от времени потемнели и стали цвета сепии. В одном углу проктор медленно восстанавливал художественное произведение, представлявшее собой историческую ценность. С усердием автомата он передвигался от одной сцены к другой, делал цвета ярче, очищал мазки, от времени ставшие размытыми.

Мерлин протиснулся мимо приземистой машины.

– Ты опоздал, – сказал Перепел, уже сидевший на своем месте. – Полагаю, твое путешествие дало результаты? – Мерлин начал было придумывать ответ, но Перепел заговорил опять. – Хорошо. Теперь садись. Если бы я не сделал тебе отдельного выговора, ты бы счел это очень скверным знаком.

Мерлин молча прошел к своему стулу и уселся.

Что же такого серьезного стряслось?

Кроме сухопарого серокожего капитана в переговорной собрались пятнадцать старейшин корабля. Все они, кроме Мерлина, были в полном церемониальном облачении, с медалями и знаками своего ранга. Это был Совет – высший орган корабля, не считая самого Перепела. Один старейшина на каждую дюжину субстарейшин, один субстарейшина примерно на сто членов экипажа. Эти пятнадцать человек представляли около пятнадцати тысяч других людей, работавших, отдыхавших или спавших в обширных помещениях корабля. Бо́льшая часть работ была связана с уходом за двумя сотнями тысяч человек, что лежали в анабиозе, – беженцев из десятков систем. Груз ответственности был тяжким, особенно если учесть, что «Колибри» уже много столетий не встречал других человеческих кораблей. Никто не становился старейшиной по умолчанию, и все присутствующие, включая Мерлина, заслужили право сидеть рядом с Перепелом. Даже, подумал Мерлин, его противники в Совете. Как та же Дрофа. Эта женщина, отличавшаяся холодной красотой, носила черный мундир с воротником-стойкой, украшенный прихотливой черной вышивкой на манжетах и воротнике. Она постукивала пальцами по древнему дереву стола, и ее черные кольца звякали, сталкиваясь друг с другом.

– Мерлин, – сказала она.

– Дрофа. Как дела?

Женщина смерила его ядовитым взглядом:

– Сообщают, что ты взял одну из двух последних свирелей без прямого разрешения Совета, то есть секции по изучению Паутины.

Мерлин открыл было рот, но Дрофа решительно качнула головой:

– Нет. Даже и не думай выворачиваться. Я прослежу, чтобы этого не повторилось. По крайней мере, на этот раз ты вернул ее целой и невредимой. Ведь так?

Мерлин улыбнулся:

– Я ее не вернул. Она все еще там, приближается к Пути. – Он продемонстрировал Дрофе краткую сводку на тыльной стороне кисти. – Я разместил ее снаружи, на автоматизированном дроне.

– Если ты ее уничтожишь… – Дрофа оглядела унылые лица присутствующих в поисках поддержки. – Тебя ждет трибунал, Мерлин. Или что-нибудь похуже. Как всем известно, ты изучаешь свирели только потому, что получаешь возможность отправиться на поиски нелепых приключений.

Перепел кашлянул:

– Деятельность Мерлина мы обсудим позже, Дрофа. Это может показаться чуть менее насущным, когда ты выслушаешь меня.

Завладев общим вниманием, старик понизил голос до едва различимого полушепота:

– Боюсь, у меня на редкость скверные новости.

«Вот оно», – подумал Мерлин.

– Как помнят некоторые из нас, – сказал Перепел, – наши жизни определил один факт. Оглядываясь на пройденный нами путь, мы всегда знаем, что они там, где-то позади. На расстоянии плюс-минус тридцати световых лет, по последним оценкам, но при этом неуклонно приближаются, примерно на один световой год за каждые пять лет корабельного времени. Через полтора столетия мы окажемся в пределах досягаемости их оружия.

Перепел кивнул на стену с фресками – на одну особенно ожесточенную сцену: корабли, ведущие перестрелку над охваченной пламенем планетой.

– Это будет скверно, – объявил он. – В лучшем случае мы сможем уничтожить один-два элемента роя, прежде чем они нас прикончат. Однако мы научились жить с этим, иногда почти не вспоминая о них, по той простой причине, что все это далеко в будущем. Возможно, самые молодые доживут, но меня среди них определенно не будет. И конечно же, мы цепляемся за надежду на то, что завтрашний день укажет неведомый сегодня путь к спасению. Более совершенное оружие или новые физические процессы, дающие возможность выжать из наших двигателей чуть больше, чтобы мы смогли оторваться от врага.

Это было правдой. Они знали об этом на протяжении многих лет. Они каждый день просыпались с этим. Никто ничего толком не знал о хескерах, кроме того что это безжалостные инопланетные киборги откуда-то из центра галактики. Казалось, они стремятся лишь к одному – полностью уничтожить человечество во всех местах, занятых людьми с момента Расцвета. Они действовали с ледяным терпением. Война длилась уже многие килогоды.

Перепел глотнул воды и продолжил:

– Теперь я должен сообщить вам о крайне тревожном открытии.

Над столом вспыхнули звезды: сотни и тысячи звезд рассыпались кружевными узорами, словно пряди водорослей. Это была карта окрестностей – на несколько сотен световых лет в каждую сторону, – и Путь рассекал ее, словно голубой луч лазера. На карте были отмечены и «Колибри», рядом с Путем, и преследующий его рой вражеских кораблей.

А потом впереди, почти рядом с Путем, вспыхнуло новое пятно.

– Вот это тревожное открытие, – сказал Перепел.

– Источник нейтрино? – спросил Мерлин, изо всех сил пытаясь скрыть, что его внимание разрывается надвое.

– Скопление источников у нас на пути, примерно в ста световых годах. Спектроскоп говорит, что они более-менее стационарны относительно окрестных звезд. Значит, это не рой, идущий наперехват, но боюсь, что на этом хорошие новости заканчиваются.

– Хескеры? – спросил Коростель.

– Несомненно. Вероятнее всего, мы движемся прямиком к главному оперативному скоплению, сотням кораблей, эквиваленту наших материнских баз или кольца заводов. Они почти наверняка вооружены до зубов и не собираются позволить нам спокойно пройти мимо. Короче говоря, мы убегаем от одного роя к другому, еще больше первого.

Воцарилось молчание. Старейшины, включая Мерлина, переваривали новость.

– Ну, тогда все, – сказал другой старейшина, белобородый и лысый Жаворонок, руководивший кадетами. – Остается одно – изменить курс.

– Тактически рискованно, – возразил Коростель.

Жаворонок потер красные от усталости глаза. Судя по всему, он уже давно бодрствовал – возможно, был посвящен в эту новость раньше других, застигнутых теперь врасплох.

– Да. Но что еще мы можем сделать?

– Есть один вариант, – сказал Мерлин и увидел, что выведенные на перчатку данные изменились. Датчики, установленные на свирели, наконец-то засекли некую активность. С учетом того, что он собирался предложить, это воистину было иронией судьбы. – Программа ускоренного выхода на Путь. Даже если впереди засада, хескеры не смогут дотянуться до корабля, идущего по Пути.

Дрофа презрительно усмехнулась:

– Тот факт, что лучшие умы Когорты безрезультатно бились над этим на протяжении килолет, не подрывает твоего оптимизма?

– Я лишь сказал, что наши шансы отличны от нулевых.

– Полагаю, можно попытаться отыскать твое супероружие, пока мы здесь?

– На самом деле, – сказал Перепел, снова повышая голос, – есть и третий вариант, о котором я еще не упомянул. Видите карту?

Перепел добавил на нее еще одну звезду, которой прежде не было видно. Она лежала прямо по курсу, всего лишь в нескольких десятках световых лет. Пошевелившись, чтобы создать параллакс, старейшины увидели, что звезда почти в точности совпадает с Путем.

– У нас есть шанс, – сказал Перепел. – Небольшой, но это лучше, чем ничего. В этой системе мало планет: несколько каменистых и один газовый гигант с лунами. Никаких признаков присутствия людей. И все же Путь проходит прямиком через эту систему. Возможно, это случайное совпадение… или Пролагающие Путь хотели включить систему в свою сеть.

Мерлин кивнул. Какой бы обширной ни была Паутина, она все же включала лишь около десяти миллионов звезд. Десять миллионов – вроде бы огромное число, но на каждую звезду сети приходилось сорок тысяч звезд, до которых можно было добраться лишь традиционным способом.

– Далеко до нее? – спросил Мерлин.

– Если мы не изменим курс, – ответил Перепел, – то доберемся туда через несколько десятилетий мирового времени. Вот что я предлагаю. Мы сбросим скорость, остановимся в этой системе и спрячемся в ней. У нас будет тридцать лет до появления хескеров. Будет время, чтобы найти лучшие укрытия и замаскироваться так, чтобы нас не обнаружили.

– Они будут искать нас, – сказал Жаворонок.

– Необязательно, – заметил Перепел. Взмахнув руками, он сжал их, а потом медленно развел в стороны. – Мы можем разделить «Колибри» на две части. Одна будет по-прежнему двигаться вперед с нашей нынешней скоростью, при которой хескеры постепенно нас догонят. Вторая, меньшая, часть резко убавит ход, но ее лучеиспускание будет направлено в противоположную от чужаков сторону. Мы можем точно отрегулировать направление луча, чтобы тот рой, который впереди, тоже не засек его.

– Это… впечатляет, – сказал Мерлин. Теперь он держал руку в перчатке под столом, не желая, чтобы кто-нибудь увидел поступающие на нее плохие новости. – Если ваш стиль – прятаться.

– Стиль тут ни при чем – просто рациональная надежда.

Перепел оглядел переговорную. В этот момент он казался более старым и хрупким, чем подобает капитану. Заострившиеся скулы выпирали на лице.

Заговорил Жаворонок:

– Капитан! Я хотел бы командовать той частью корабля, которая продолжит полет.

Послышались одобрительные шепотки. Жаворонок определенно был не единственным, кто предпочитал не прятаться, даже если большинство пожелает последовать за Перепелом.

– Погодите, – сказала Дрофа. – Если мы отправим людей вперед в качестве приманки, но они будут знать правду, мы рискуем тем, что со временем хескеры тоже узнают это.

– Ничего, мы рискнем, – огрызнулся Перепел.

– Никакого риска, – сказал Жаворонок. – Даю слово, что я лично уничтожу свой корабль, но не допущу, чтобы он достался хескерам.

– Мерлин! – позвал капитан. – Ты с нами?

– Конечно, – сказал Мерлин, выходя из мрачной задумчивости. – Я полностью поддерживаю ваше предложение… так как обязан это сделать. Несомненно, у нас будет время полностью замаскироваться и скрыть свои следы, прежде чем рой пройдет рядом. Только вот одно…

Перепел склонил голову набок и подпер ее рукой, как человек, умирающий от усталости.

– Да?

– Вы сказали, что эта система почти ничем не примечательна. Но разве само присутствие Паутины не делает ее примечательной?

– Нет, – сказал Перепел. Его терпение явно истощилось. – Нет, тут кое-что другое. Небольшая аномалия в соотношении массы и световой мощности звезды. Но я сомневаюсь, что это имеет значение. Смотри на вещи оптимистично, Мерлин. Ты сможешь проводить исследования, пока остальные будут заниматься скучной работой по маскировке. И у тебя будут твои драгоценные свирели, не говоря уже о близости Паутины. И куча времени на все эксперименты, какие ты только сможешь придумать. Я даже уверен: ты сделаешь что-нибудь – и эти две свирели протянут достаточно долго, а тогда…

Мерлин снова посмотрел на свою перчатку, надеясь, что в полученных данных есть ошибка либо что глаза его обманули. Но нет.

– Это одна свирель, – сказал он.

Нагие и переплетенные, Иволга и Мерлин словно парили в космосе, воспламеняя средоточие человеческого тепла между ними. Исчезновение стен маленького корабля было задумано, чтобы удивить Иволгу и произвести на нее впечатление. Мерлин скрупулезно его спланировал. Но вместо этого Иволга начала дрожать, хотя в каюте ничуть не похолодало. Мерлин провел рукой по бедру женщины, ощущая, как ее кожа покрывается пупырышками.

– Это всего лишь фокус, – сказал он Иволге, уткнувшейся лицом ему в грудь. – Снаружи нас никто не увидит.

– Сила и мудрость! Мерлин, мне стало так холодно! Я чувствую себя такой маленькой и уязвимой, словно огонек свечи.

– Но ты со мной.

– Это ничего не меняет. Ну как ты не понимаешь? Мерлин, ты всего лишь человек, а не защищающая меня Божественная сила.

Мерлин недовольно заворчал, но, сознавая, что момент испорчен, вернул стены на место. Звезды по-прежнему были видны, но теперь стал заметен и удерживающий их в каюте корпус из просвечивающего метасапфира, исписанный управляющей графикой.

– Я думал, тебе понравится, – сказал он. – Особенно сейчас, в такой день.

– Просто слишком неожиданно, вот и все. – В ее голосе послышались примирительные нотки. – Кстати, а где оно?

Мерлин отдал кораблю очередную беззвучную команду, избирательно увеличивая карту, пока объект интереса Иволги не очутился в центре внимания. Они увидели корабль-поглотитель, разделяющийся на две неравные части, словно насекомое, проходящее некий завершающий, незапланированный метаморфоз. Шесть лет прошло с тех пор, как было окончательно решено действовать по плану Перепела. За это время Иволга и Мерлин стали любовниками. Перепел же умер.

Что бы ни было поставлено на кон, оказалось, что разделение – это прекрасно. «Колибри» больше не существовало. Его перестройка потребовала титанических усилий, в той или иной степени затронувших всех. Основная масса корабля пришлась на ту часть, которая продолжила двигаться релятивистски. Ее назвали «Варакушка», и она несла примерно треть спящих, наряду с Жаворонком и немногими старейшинами и субстарейшинами, решившими последовать за ним. Стоит ли говорить о том, что бо́льшая часть оружия перешла к Жаворонку не без споров, и главным спорщиком была Дрофа. Но Мерлин не осуждал его за это.

Меньшую часть назвали «Скворец». Это был корабль, рассчитанный всего на одно путешествие, до новой системы. На нем было полно легких многоцелевых судов для внутрисистемных полетов, необходимых для изучения новой системы и поиска самых безопасных укрытий. При внимательном рассмотрении оказалось, что вокруг звезды, которую они теперь называли Умником, вращается шесть планет. Значение имели две: опаленная, лишенная воздуха планета примерно того же размера, что и легендарная Земля, – ее назвали Пепел – и газовый гигант, получивший имя Призрак. Казалось очевидным, что лучше всего прятаться на одной из этих планет, либо на Пепле, либо на Призраке, но окончательное решение еще не приняли. Иволга думала, что Пепел лучше, а Дрофа призывала использовать для убежища плотную атмосферу Призрака. Выбор следовало сделать в обозримом будущем, чтобы закопаться, создать базу и скрыть все следы своей деятельности.

Хескеры могут притормозить и полюбопытствовать, но они не должны ничего найти.

– Ты же был там, да? – спросила Иволга. – Когда это решали.

Мерлин кивнул, вспоминая, какой юной она тогда ему казалась. Последние шесть лет состарили их всех.

– Мы все думали, что Перепел безумен. Потом поняли, что хоть план и безумен, лучшего у нас нет. Все, кроме Жаворонка, конечно.

«Варакушка» теперь летела отдельно; ее факел все еще горел ровно и ясно, изгибаясь в ночи вдоль великой оси Пути. Далеко позади – но гораздо ближе, чем прежде, – мчался рой, продолжая преследовать народ Мерлина.

– Думаешь, люди Жаворонка умрут, да? – спросила Иволга.

– Если бы я думал, что их шансы выше, я был бы там. С Жаворонком, а не с Дрофой.

– Я тоже подумывала о том, чтобы уйти с ним, – сказала Иволга. – Его доводы звучали убедительно. Он считает, что мы все умрем тут, у Умника.

– Возможно, он прав. Но я все еще думаю, что наши шансы чуть-чуть выше.

– Чуть-чуть?

– Мне кое-что не нравится в нашем месте назначения, Иволга. Умник не соответствует модели нормальной звезды. Слишком яркий для своего размера, испускает слишком много нейтрино. Если хочешь надежно спрятаться, не прячься у звезды, выделяющейся на фоне других.

– А если бы Перепел поставил командовать не Дрофу, а тебя, что-нибудь изменилось бы? Или если бы Совет не запретил тебе использовать последнюю свирель?

«Да, что-нибудь могло измениться», – подумал Мерлин. Ему очень повезло, что после того случая он не лишился звания старейшины. Но потеря предпоследней свирели была не худшим из того, на чем пытались сыграть его противники. Устройство до сих пор билось об Путь, но впервые на памяти ныне живущих свирель, кажется, что-то сделала за миг до столкновения и послала к границе череду квантово-гравитационных колебаний. И Путь начал отвечать ей: перед свирелью возникла странная локальная деформация, вроде нескольких ветвей на дереве. Выемка еще продолжала формироваться, когда свирель врезалась в границу.

Мерлину очень хотелось знать, что было бы, если бы столкновение задержалось на несколько мгновений. Вдруг углубление закончило бы формироваться и открыло вход в Путь?

– Вряд ли для меня что-нибудь изменилось бы.

– Говорят, ты ненавидел Перепела.

– У меня были причины не любить его, Иволга. И у меня, и у моего брата.

– Но говорят, что Перепел вытащил вас с Изобилия, спас вам жизнь, когда все остальные погибли.

– Это правда.

– За что же ты его ненавидел?

– Ему следовало оставить нас, Иволга. Не смотри на меня так. Тебя там не было. Ты не поймешь, каково это.

– Может, если поговорить с Коростелем, он скажет больше, – сказала Иволга, отстранившись от него. Несколько минут назад это не значило бы ничего, но теперь это ничтожное изменение в их взаимном местоположении говорило о многом. – Говорят, вы с Коростелем похожи. И внешне тоже. Но сходство не такое уж сильное, как думают.

Часть вторая

– Здесь есть другие тоннели, – сказала Иволга. – Прошло уже несколько лет.

Их катер приземлился на безвоздушной равнине неподалеку от экватора Пепла и покоился теперь на опорной раме, словно выброшенная на берег черная рыба. Умник стоял почти над головой, яростно сияя, отбрасывая резкие тени, подобные чернильным лужицам. Мерлин перешел в ту часть кабины, где сидела Иволга – посмотреть на грубые символы данных, которые она вывела прямо перед собой. Он ощутил ее запах и захотел зарыться губами в ее волосы, повернуть ее лицом к себе, а затем поцеловать, но момент был неподходящим. Подходящего – не было уже некоторое время.

– Ты имеешь в виду пещеры? – переспросил Мерлин.

– Нет, тоннели. – Ей почти удалось скрыть раздражение. – Как я всегда и говорила. Намеренно выкопанные. Теперь ты мне веришь?

Признаки тоннелей просматривались с орбиты в течение первых месяцев после их прибытия к этой звезде. «Скворец» выслал исследовательские группы в дюжину перспективных мест внутри системы и поручил им оценить преимущества каждого, прежде чем принимать окончательное решение. Основные усилия были направлены на Пепел и Призрак – на орбите газового гиганта даже появились космические станции, – но некоторые группы исследовали небесные тела поменьше, вплоть до астероидов и комет. Ни один вариант не отбрасывался, пока его не изучали хотя бы в общих чертах. Были даже группы, работавшие над экстремальными идеями – например, спрятаться в хромосфере Солнца.

«И при всем том, – подумал Мерлин, – они не подпускают меня к оставшейся свирели».

Но Пепел хотя бы позволял ему отвлечься. К главным объектам системы были отправлены спутники-картографы, измерявшие гравитационные поля. Эти данные позволили начертить карты плотности, согласно которым на Пепле имелась загадочная структура – глубокие тоннели, прорезающие планетную кору. Теперь появились и более точные карты, составленные на основе сейсмических данных. На Пепел каждый месяц падали один-два маленьких астероида. Без атмосферы, которая тормозила бы их продвижение, они врезались в планету, пролетая много километров в секунду. Звуковые волны от ударов распространялись по нижележащей каменной породе и, пересекая зоны плотности, превращались в сложный волновой фронт. Через некоторое время они снова достигали поверхности, в тысячах километров от места удара, но точное время появления – его улавливали установленные на поверхности датчики – зависело от маршрута звуковой волны.

Теперь Мерлин видел, что тоннели действительно имеют искусственное происхождение.

– Как ты думаешь, кто их вырыл?

– Этого мы никогда не узнаем. – Иволга нахмурилась, зацепившись за что-то в собственных данных, а потом, похоже, отбросила раздражение – во всяком случае, на некоторое время, чтобы оно не портило ей миг триумфа. – Кто бы это ни был, они прибрались за собой. Нам надо идти вниз.

– Возможно, там мы найдем, где спрятаться.

– Или найдем тех, кто уже прячется. – Иволга взглянула на него с абсолютно серьезным видом.

– Возможно, они позволят нам спрятаться вместе с ними.

Женщина вернулась к своей работе:

– Или захотят, чтобы мы оставили их в покое.

Несколько месяцев спустя Мерлин застегнул иммерсионный костюм, ощущая легкое покалывание в воротниковой зоне – это костюм захватывал спинномозговой нерв. Зрение и равновесие поплыли – момент перцептуального шока, к которому Мерлин так и не смог привыкнуть, – а потом он внезапно оказался в смоделированном царстве Дворца. Ему пришлось признать, что сработано хорошо. Намного лучше, чем в прошлый раз, когда он тестировал смоделированную среду Коростеля.

– Ты хорошо потрудился, – сказал Мерлин.

Изображение Коростеля улыбнулось:

– Я все еще работаю над ним. Подожди, еще увидишь закатное крыло!

Коростель провел его через лабиринт барочных коридоров с высокими сводами, идущих от потайной подземной темницы на другую сторону Дворца. Они поднимались и спускались по винтовым лестницам, пересекали головокружительные внутренние покои, соединенные изящно изогнутыми каменными мостиками, – озаренная закатом искусная работа каменщиков. Настоящий Дворец Вечных Сумерек был уничтожен вместе с остальными признаками цивилизации, когда хескеры сожгли Изобилие. Эту модель разработали в главном лагере на Пепле, но Коростель разослал ее копии по всей системе, туда, где ему могло понадобиться удобное место для дискуссий.

– Заметил какие-нибудь несоответствия? – спросил Коростель.

Мерлин огляделся по сторонам, но вокруг не было ничего, что не совпадало бы с его собственными воспоминаниями. Впрочем, чему удивляться? Коростель всегда отличался более наметанным глазом и вниманием к мелочам.

– Выглядит чертовски хорошо. Но почему? И как?

– Это испытательный стенд. На «Колибри» нам не требовались хорошие симуляционные техники. Но здесь, рядом с Умником, от правильности выбора будет зависеть наша жизнь. А значит, мы должны уметь смоделировать любую гипотетическую ситуацию и пройти ее как реальную.

Мерлин согласился. Тот факт, что тоннели на Пепле оказались искусственными, невероятно осложняло проект укрытия. Их выкопала группа, предположительно отделившаяся от человечества, – Иволга прозвала их Копателями. Ничего толком о них не знали. Несомненно, Копатели стояли на более высоком уровне развития, чем любая часть Когорты, и машины, создавшие густую разветвленную сеть тоннелей, казались неизмеримо чуждыми – но все же недостаточно чуждыми для предположения о том, что их сюда поместили Пролагающие Путь. И потом, Копатели явно были людьми: они оставили надписи на языке, в котором лингвисты усмотрели связи с древним Всеобщим. Одна из тысяч цивилизаций, достигших высот технического прогресса, но не оставивших заметного следа в истории человечества.

– Да и вообще, кто знает, какие пакостные ловушки тут оставили Копатели? – говорил тем временем Коростель. – С помощью симуляции мы хотя бы сможем подготовиться к самым вероятным сюрпризам. – Его молодое изображение пожало плечами. – Так что я начал создавать экспресс-программу восстановления старой технологии. Сейчас нам придется надевать костюмы, чтобы попасть на этот уровень погружения, но примерно через год мы сможем погружаться в симулированную среду так же легко, как переходим из комнаты в комнату.

Они дошли до балкона на закатной стороне Дворца Вечных Сумерек. Мерлин перегнулся через балюстраду, насколько посмел, глядя, как нижние уровни Дворца спускаются к бурному морю. Дворец Вечных Сумерек пересекал экватор Изобилия раз в сутки, перемещаясь вместе с чертой, отделяющей день от ночи. Поэтому солнце Изобилия висело в небе на одном и том же месте; его разбухший диск на две трети уже скрылся за горизонтом. Глубоко в каменном основании Дворца пульсировали механизмы, которые обеспечивали полет строения – никто уже не помнил, когда начался этот полет, – и одновременно создавали защитную сферу, пузырь неподвижного воздуха, притом что Дворец двигался относительно планеты со сверхсветовой скоростью.

Семейство Мерлина владело Дворцом на протяжении тринадцати столетий, со времен краткой Темной Эпохи Изобилия. Оно в числе первых заново открыло полеты и на утлом воздушном судне добралось до основания Дворца. Потом появились другие претенденты, но семейство удерживало свое сокровище на протяжении сорока поколений, пронеся его сквозь две новые Темные Эпохи.

Наконец их коснулась куда более грандиозная война.

Первым прибыл поврежденный корабль-поглотитель Когорты, на несколько лет опередив рой хескеров. На Изобилии смутно помнили о межзвездных перелетах, но к этим первым пришельцам отнеслись с подозрением и паранойей. Лишь семейство Мерлина поверило им… но даже они не до конца приняли во внимание предостережения пришельцев. Вопреки желаниям матери-правительницы, братья позволили взять себя на борт корабля и ввести в курс дел Когорты. Они научились бегло говорить на Всеобщем.

Мерлин и Коростель собирались через несколько месяцев вернуться домой в качестве эмиссаров. Их план был простым. Они убедят мать, что Изобилие обречено. Задача не из легких, но сотрудничество матери жизненно необходимо, если они намерены что-либо спасти. Это позволило бы примирить разнообразные группировки на планете, чего не случалось уже много поколений. В анабиозных отсеках корабля-поглотителя имелись места для спящих, но лишь несколько сотен тысяч, а это означало, что каждый регион должен выбрать лучших. Трудное дело – но впереди были годы.

– Это ничего не изменит, – проговорила их мать. – Нас никто не будет слушать, даже если верить всему, что рассказал Перепел.

– Им придется.

– Ты что, не понимаешь? – сказала она. – Ты воспринимаешь меня как свою мать, но пятьдесят миллионов жителей Изобилия видят во мне тирана.

– Они поймут, – пообещал Мерлин, хоть сам верил в это лишь наполовину.

Но потом случилось немыслимое. Небольшая часть роя подобралась намного ближе, чем все боялись: их засекли лишь тогда, когда враги уже были в системе Изобилия. Капитан корабля-поглотителя принял единственное возможное решение: немедленно сошел с орбиты и бежал в межзвездное пространство.

Мерлин с Коростелем боролись и умоляли, но Перепел не позволил им покинуть корабль. Они сказали ему, что просто хотят вернуться домой. И если они умрут вместе со всеми жителями Изобилия, включая их мать, значит так тому и быть.

Перепел выслушал их и посочувствовал, но все равно отказал. Он заявил, что Когорта нуждается не только в их генах, но и во всем остальном. В их историях. В их надеждах и страхах. В их знаниях, до последней капли, – пусть Мерлин с Коростелем считали эти знания тривиальными, но они могли оказаться чрезвычайно важными. Уже много десятилетий по корабельному времени Когорта не находила других очагов обитания людей. Мерлин с Коростелем были слишком ценными, чтобы отпускать их.

Даже если это означало, что им не дадут доблестно умереть.

Вместо этого они смотрели через камеры, оставленные «Колибри» на спутниках Изобилия, как умирает Дворец Вечных Сумерек, пронзенный неведомым прежде оружием, пробившим его до самого основания и разрушившим машины, что держали его в воздухе. Дворец медленно опустился и проехал по поверхности, оставив жуткий шрам на половине выжженного континента, а затем остановился, разрушенный и перекосившийся.

А теперь Коростель сделал вот это.

– Если ты можешь сделать все это сейчас… – пробормотал Мерлин. Он не окончил фразу, зная, что брат клюнет на наживку.

– Как я уже сказал, через год будет полное погружение. Потом нам понадобится разобраться с отставанием во времени во время связи между разными точками вокруг Умника. Мы даже не можем посылать радиосигналы из страха, что их перехватят хескеры, и в результате нам остаются лишь коммы, расположенные в пределах прямой видимости на разбросанных по системе транзитных узлах. Когда-нибудь маршрутизация добавит большие задержки. Потому нам нужен другой вид симуляции. Если мы сумеем создать подобия…

– Подобия? – перебил его Мерлин.

– Извини. Старый термин, я нашел его в архивах. Еще одна технология, о которой мы на «Колибри» позабыли. Нам нужно научиться создавать убедительные подобия себя, реалистично реагирующие на возможные раздражители. Тогда мы сможем находиться в двух местах одновременно – или в стольких, в скольких пожелаем. Ну а потом ты поглощаешь воспоминания, собранные твоими подобиями.

Мерлин задумался. Многие известные Когорте цивилизации развивали подобные технологии, так что концепция была ему знакома.

– Но это же не мыслящие сущности?

– Нет. До этого им далеко. Подобия – всего лишь программы, умеющие подражать. Искусные имитации. Конечно, если сделать их хорошо, они будут казаться реальными. Позднее…

– Ты думаешь о добавлении сознания?

Коростель настороженно оглянулся. Это, конечно, было рефлекторным действием – в созданной им среде никто не мог их подслушать, – но все же очень красноречивым.

– Это было бы полезно. Если мы сумеем полностью скопировать себя в симуляцию – создать не просто подражание, а понейронное отображение, – спрятаться от хескеров станет намного проще.

– Ты хочешь сказать – превратиться в бестелесные программы? Извини, но это явно тот случай, когда лекарство хуже болезни.

– Постепенно это перестанет казаться таким пугающим, как сейчас. Особенно с учетом того, что другие варианты укрытия кажутся все менее осуществимыми.

Мерлин понимающе кивнул:

– И ты, несомненно, сделаешь все возможное, чтобы они так выглядели, да?

Коростель пожал плечами:

– Если окажется, что тоннели Пепла – наилучшее место для укрытия, так тому и быть. Но не рассмотреть другие варианты будет безрассудно.

Мерлин заметил, что руки брата, лежащие на каменной балюстраде, сжались, выдавая напряжение, которое он пытался скрыть.

– Если ты сделаешь из этого проблему, – сказал Мерлин, – я буду бороться с тобой, хоть ты и брат мне.

Коростель коснулся плеча Мерлина:

– До столкновения не дойдет. К тому моменту, как эти варианты появятся, верный путь будет виден всем нам… включая тебя.

– Верный путь мне уже виден. И он не подразумевает превращения в набор символов внутри машины.

– Ты предпочитаешь самоубийство?

– Конечно нет. Я говорю о варианте, который бесконечно лучше того, при котором мы прячемся. – Он жестко взглянул на брата. – У тебя сейчас куда больше влияния в Совете, чем у меня. Ты можешь уговорить их, чтобы они позволили мне изучить свирель.

– Почему бы тебе не попросить Иволгу?

– Ты прекрасно знаешь почему. Наши отношения изменились. Если ты… а, так вот в чем дело? – Мерлин убрал руку Коростеля со своего плеча. – Что бы ни произошло, это никак не повлияет на твои планы.

– Избавь меня от своего лицемерия, Мерлин. Ты ничем от меня не отличаешься. – Он вздохнул и посмотрел на море. – Я покажу, как ответственно я подхожу к делу, раз тебе так хочется. Ты знаешь, что Дрофа до сих пор изучает возможность устроить замаскированную базу в атмосфере Призрака?

– Конечно.

– Но, вероятно, ты не знаешь, что наши автоматические дроны неважно работают на этих глубинах. Поэтому в следующем месяце мы собираемся на разведку. Мы знаем: внизу что-то есть, нечто такое, чего мы не понимаем. Нужно выяснить, что это.

Мерлин не слышал ни о каких неожиданностях на Призраке, но притворился, будто в курсе.

– Почему ты говоришь мне это?

– Потому что я буду сопровождать Дрофу. Мы подготовили для экспедиции двухместный катер, установили броню, способную выдержать давление в тысячи атмосфер. – Коростель сделал паузу и легонько стукнул пальцем по морю. В воздухе на темно-синем фоне повисли чертежи корабля. Чертежи вращались, вызывая головокружение. – Не особенно сложно. До спуска можно будет переделать еще один корабль. Я с радостью поделюсь сведениями о модификации.

Мерлин внимательно посмотрел на чертежи, запоминая данные.

– Это понукание?

– Называй как хочешь. Я просто говорю, что в моей приверженности великой цели не должно быть сомнений. – Еще одно движение пальцев, и призрачный корабль исчез с неба. – Где во всем этом будет место для тебя – совсем другой вопрос.

Часть третья

Несколько дней Призрак маячил впереди – тучная сфера, окаймленная нежными экваториальными облаками, окруженная лунами и кольцами. Теперь он занимал половину неба. Облака тянулись вверх – замки цвета сливок и охры, в сотни километров высотой. Приближение Мерлина заинтересовало орбитальную станцию. Там желали знать цель его визита. Его брат и Дрофа уже были внизу, в облаках. Зная их примерные координаты, Мерлин направился туда.

Старейшины, обосновавшиеся у Призрака, жаждали отвязаться от Мерлина, и их не потребовалось долго убеждать, чтобы получить собственный корабль. Мерлин доработал его согласно требованиям Коростеля и добавил несколько предохранительных устройств. И нарек корабль «Тираном».

Корпус потрескивал и поскрипывал, переформировываясь для полета в атмосфере. Навигационные координаты становились все точнее. Корабль с Мерлином на борту падал, пронзая облачные слои. Планета не имела четко очерченной поверхности, но в какой-то точке атмосферное давление сравнялось с давлением воздуха изнутри «Тирана». Ниже этой отметки давление и температура равномерно возрастали. Гравитация была неприятной – два g, – более-менее терпимо, если оставаться в кресле.

Метасапфировый корпус снова затрещал, меняя форму. Мерлин спустился на сотню с лишним километров ниже точки, где наружное давление составляло одну атмосферу, и теперь оно было вдесятеро выше. При давлении свыше пятидесяти атмосфер корпусу придется использовать внутренние источники энергии, чтобы избежать деформации. Мерлин изо всех сил старался не думать об этом значении, но не мог не обращать внимания на то, как снаружи меркнет свет, скрытый висящей над головой атмосферой. Внизу все было угнетающе темным, как будто сердце бури наполовину закрывало обзор. Лишь кое-где вспыхивали молнии, на миг озаряя соборы из облаков, лежавшие в сотнях километров внизу, в головокружительных глубинах.

«Будь у нас больше времени, – подумал Мерлин, – мы пришли бы сюда с субмаринами, а не с космическими кораблями…»

Место было таким гнетущим, что даже думать не хотелось о том, что ты задержишься здесь. Но потому именно так и стоило поступить. Плотная атмосфера позволит с легкостью спрятать небольшую летающую базу, скрывая ее инфракрасное излучение. Возможно, им придется спать, пока они прячутся, но это невеликие трудности. Всяко лучше, чем бодрствовать десятилетиями, зная, что за стенами властвуют сокрушительные силы, постоянно стремящиеся раздавить тебя насмерть.

Но, по словам Коростеля, тут было что-то еще. То, что могло помешать использовать Призрак в качестве убежища.

Требовалось узнать, что же это такое.

– Предупреждение, – сказал «Тиран». – Внешнее давление составляет тридцать бар. Вероятность разрушения корпуса в течение пяти минут составляет пятьдесят процентов.

Мерлин выключил систему предупреждения, которая не знала о наращенной броне, но при этом нервировала. Однако Дрофа с Коростелем находились еще ниже, и их навигационный радиомаяк продолжал работать.

Раз они подначивают его спуститься ниже, он сделает это.

– Мерлин? – послышался голос брата, двоившийся и троившийся из-за атмосферных помех. – Ты все-таки решил присоединиться к нам. Иволгу привез?

– Я один. Не вижу смысла подвергать опасности нас обоих.

– Печально. Надеюсь, ты внес изменения в конструкцию, или наш разговор долго не продлится.

– Просто скажи мне, что́ мы ищем внизу. Ты упоминал нечто неожиданное.

Теперь заговорила Дрофа:

– Необычный феномен – область циклически меняющегося давления, которая проносится через атмосферу, словно очень быстрая буря. Мы не знаем, что это такое. Пока мы этого не поймем, нет уверенности, что внутри Призрака можно укрыться.

Мерлин кивнул, внезапно уразумев точку зрения Коростеля. Брату хотелось, чтобы феномен оказался опасным, чтобы приняли его план, а не план Дрофы. Странная позиция, особенно если учесть, что Коростель и Дрофа, как поговаривали, стали любовниками, – но поскольку дело касалось его брата, ничего необычного в этом не было.

– Полагаю, ты уже примерно представляешь, когда мы сможем увидеть эту штуковину.

– И даже не примерно, – сказала Дрофа. – Она приближается к нам и идет по тому же вектору, что и мы. Мы нырнем глубже, чтобы посмотреть на показания приборов в комплексе.

Словно желая подчеркнуть ее слова, корпус затрещал, и тут же взвыла сирена. Мерлин скривился, отключил сигнализацию и направил «Тирана» ко второму кораблю.

Призрак был классическим газовым гигантом, в триста раз больше Пепла. Он состоял в основном из металлического водорода, накрытого океаном из обычного жидкого водорода. Слои облаков, выглядевшие необъятными, – из-за них планета казалась испещренной неяркими цветными полосами – были спрессованы в массу глубиной всего в несколько сотен километров. Меньше одной сотой радиуса планеты – и все же люди не могли спуститься ниже этих холодных слоистых облаков из аммиака, водорода и воды. Дрофа хотела спрятаться в нижнем слое, над переходной зоной, где атмосфера сгущалась в жидководородное море под кристаллическим покровом из гидросульфита аммония и водяного льда.

Теперь Мерлин видел впереди пламя двигателей второго корабля. Оно подсвечивало хмурую облачную громаду, сквозь которую шел корабль. До него было всего несколько километров.

– Ты говорила, что это циклический феномен, – сказал Мерлин. – Что конкретно ты имела в виду?

– Ровно то, что и сказала, – последовал ответ Дрофы, звучавший уже куда отчетливее. – Волна или очаг давления огибает Призрак каждые три часа.

– Это намного быстрее любого циклона.

– Да. – В голосе Дрофы отчетливо слышалась ледяная неприязнь. Ей не нравилось вежливо беседовать с ним. – Именно поэтому мы считаем, что данный феномен достаточным образом…

– Это может быть орбита.

– Что?

Мерлин снова проверил показания приборов и посмотрел, как точки давления перетекают с места на место. Окрашенные в неброские цвета, они напоминали дифракционные узоры на чешуе изящной тропической рыбы.

– Я сказал, что это может быть орбита. Если бы одна из лун Призрака располагалась прямо над верхней частью облачного слоя, ее период обращения как раз составлял бы три часа. А для луны, располагающейся сразу под облачным слоем, как мы сейчас, это время было бы чуть меньше трех часов.

– Ты никак совсем чокнулся? – сказал Коростель. – Орбита? Внутри планеты?

Мерлин пожал плечами. Он уже подумал над этим и приготовил ответ – но Коростель должен был верить, что его брат обдумывает тему по ходу разговора.

– Конечно, я не думаю, что здесь действительно находится луна. Но все же в этом месте может пролегать орбита какого-то объекта.

– Например? – уточнила Дрофа.

– Например, черной дыры. Маленькой. Скажем, в одну десятую массы Пепла, с гравитационным радиусом примерно в миллиметр. До сих пор мы не замечали подобных отклонений в магнитном поле Призрака. В атмосфере этого не ощущается – во всяком случае, в интересующем нас масштабе времени. Но при прохождении дыры атмосферу тянуло бы к ней в радиусе сотен километров от ее маршрута. Не может это оказаться вашей аномалией?

Последовало молчание, потом недовольное ворчание, и лишь после этого Дрофа ответила:

– Я признаю, что это, по крайней мере, возможно. Мы пришли примерно к такому же выводу. Неизвестно, как эта штука оказалась внутри Призрака, но случиться такое могло.

– Возможно, кто-то поместил ее сюда намеренно.

– Скоро мы узнаем. Буря может начаться в любой момент.

Она оказалась права. Средоточие бури, чем бы оно ни являлось, перемещалось со скоростью сорок километров в секунду относительно ядра Призрака, но, поскольку экваториальный облачный слой планеты уже вращался со скоростью примерно вчетверо меньшей, и в том же направлении, что и средоточие, скорость бури составляла всего тридцать километров в секунду относительно атмосферы. Мерлин все равно считал такие показатели довольно высокими.

Он велел иллюминаторам кабины усилить имеющийся свет, собирая фотоны за пределами видимого диапазона и перемещая их туда. Внезапно все стало выглядеть так, словно лежащий сверху покров сдернули. Каньоны и расщелины среди облаков, между которыми они летели, вдруг затопил солнечный свет. Океан жидкого водорода начинался всего в нескольких десятках километров внизу, под переходной зоной, в которой атмосферные газы начинали постепенно сгущаться. Здесь было чертовски жарко. Давление приближалось к сотне атмосфер. У поверхности моря оно, видимо, равнялось тысячам атмосфер, а температура поднималась настолько, что механизмы начали бы плавиться.

И вот теперь что-то встало над горизонтом на западе. На «Тиране» завыла сирена. Его тупой машинный разум сообразил, что поблизости сильный непорядок и что эта неправильность приближается с ужасающей скоростью. Средоточие бури захватывало облака и волокло их за собой, вырывая из облачной формации. При виде этого движения Мерлин вспомнил детство, вспомнил то, что двигалось в тропических водах Изобилия со скоростью хищника, – стремительная масса извивающихся щупалец.

– Мы слишком высоко, – сказала Дрофа. – Я снижаюсь. Хочу быть как можно ближе к средоточию, когда оно подойдет.

И Мерлин, не успев возразить, увидел фиолетовые конусы – пламя двигателей второго корабля. Корабль рванул прочь, растворяясь в туманной неподвижности верхней части переходной зоны. Мерлину пришла на ум рыба, спускающаяся в бессветные глубины океана, в придонную тьму.

– Следите за своей защитой, – сказал Мерлин и повел свой корабль следом за ними.

– Давление все еще в безопасных пределах, – сказал Коростель, хотя оба знали, что это нельзя назвать безопасностью в обычном смысле слова. – Если заклепки начнут вылетать, я поднимусь повыше, можешь не сомневаться.

– Меня беспокоит не только давление. Если в этом средоточии скрывается черная дыра, ее должен сопровождать поток гамма-лучей от засасываемой материи.

– Мы пока ничего не видим. Возможно, поток скрывают облака.

– Молись, чтобы так оно и было.

Мерлин надел скафандр, рассчитанный на передвижение при высоком давлении. Раньше он носил его лишь кадетом, во время симуляций. Скафандр был основан на крайне ценной технологии, созданной много килолет назад, – в Когорте ничего подобного не имелось. Мерлин надеялся, что Коростель с Дрофой повели себя столь же предусмотрительно. Если корпус корабля развалится, скафандры продлят жизнь людей лишь на несколько минут, но рядом с миниатюрной черной дырой, такой непредсказуемой и хаотичной, никакая защита не будет лишней.

– Мерлин! – позвал Коростель. – У нас отказал блок питания. Черт бы побрал самопальные хреновины! Если перед средоточием пройдет волна давления, нас может искривить…

– Не рискуй. Давай-ка вверх и прочь отсюда. Мы вполне можем вернуться при следующем прохождении, через три часа.

Раньше Мерлин видел аккреционные диски, водовороты материи вокруг черных дыр с массой звезды и нейтронных звезд, и то, что предстало сейчас перед его глазами рядом со средоточием бури, выглядело очень похоже: сгущающиеся спиральные облака, окрасившиеся во все цвета радуги, когда в дело вступила странная, неустойчивая химия. Они находились глубоко в переходной зоне, и даже малейшего изменения давления хватило бы, чтобы воздух сконденсировался и перешел в жидкое состояние. Вокруг средоточия вспыхивали молнии, порожденные разницей электростатических зарядов в движущихся воздушных массах. Мерлин проверил расстояние. Уже близко, меньше двух сотен километров.

И что-то было не так.

Корабль Дрофы погрузился слишком глубоко и слишком близко подошел к сердцу бури. Сейчас они были выше средоточия, но при такой скорости спуска оказались бы совсем недалеко к моменту его подхода.

– Сила и мудрость! Я сказал тебе: подниматься, а не спускаться!

– У нас проблема. Не можем изменить корпус с оставшимися узловыми точками. Нет аэродинамического контроля.

Голос Коростеля звучал спокойно, но Мерлин понимал, что брат в ужасе.

– Маневрируй двигателями.

– Черт побери, а я что, по-твоему, делаю?

Плохо. Мерлин видел, как фиолетовые конусы выхлопов второго корабля ударили в разные стороны, но Коростелю никак не удавалось остановить неконтролируемый спуск. Мерлин подумал об изменениях, которые Коростель посоветовал внести в конструкцию корабля. Если только брат не добавил что-нибудь еще, корабль развалится через десять-пятнадцать секунд. Выживших не будет.

– Слушай меня, – сказал Мерлин. – Уравняй давление с внешним, или корпус разломается.

– Мы потеряем корабль!

– Не спорь! Делай что сказано! У вас максимум десять секунд, чтобы спастись!

Мерлин закрыл глаза и понадеялся, что оба сейчас в скафандрах. А может, лучше было бы без них. В конце концов, разрушение корпуса несет быструю смерть. Стены обрушатся раньше, чем поступит нервный импульс.

Увеличив изображение, Мерлин увидел, как на верхнем обводе второго корабля приоткрылись воздухозаборники. Густая, как суп, атмосфера должна была ударить в них железным кулаком. Возможно, скафандры достаточно хороши, чтобы выдержать такой удар.

Мерлин на это надеялся.

Пламя дюз погасло. Габаритные огни и флуоресцентные опознавательные знаки замигали. Через секунду второй корабль развалился, словно скорлупка. Обломки мгновение помедлили, затем их стерло в пыль.

Сквозь воздух теперь падали две фигуры в скафандрах, удаляясь друг от друга, словно их подхватили неспешные потоки переходной зоны. Еще мгновение скафандры сохраняли человеческие очертания, а потом их панцири растеклись и приняли яйцеобразную форму, сохраняя жесткость под действием того же механизма, что и на корабле Мерлина. Люди внутри их остались живы – Мерлин был в этом уверен, – но продолжали погружаться, будучи тяжелее воздуха. Насколько мог судить Мерлин, тот, кто падал быстрее, должен был миновать бурю на безопасном расстоянии. Второй же должен был упасть точно в око бури.

Мерлин подумал о средоточии бури: кипящий круг мерцающего гамма-излучения, чудовищный гравитационный стресс и мощные водовороты давления. Они еще не видели этого, но Мерлин был уверен, что так и будет. Черная дыра, пусть даже маленькая, – не то место, рядом с которым стоит находиться.

– Последнее предупреждение! – заявил «Тиран», проигнорировав все отмены команд. – Давление сравнялось с максимальным безопасным пределом. Любое дальнейшее увеличение…

Мерлин решился.

И швырнул вопящего «Тирана» к человеку, падающему в око бури. Оно было близко. Чертовски близко. Даже дополнительное усиление, которое он придал корпусу, окажется опасно близко к пределу своих возможностей. В иллюминаторе кабины перекрестие визира нацелилось на первое падающее яйцо. Дистанция составляла одиннадцать километров и продолжала сокращаться. Мерлин прикинул вектор приближения и увидел, что тот проходит даже ближе, чем он боялся. К тому моменту, когда он подхватит яйцо, они будут идти по дуге, прямиком в око. Семь километров. У него не будет времени, чтобы поднять яйцо на борт, как полагается. Самое большее, на что он способен, – открыть полость в корпусе и обхватить яйцо. Мерлин поспешно изложил «Тирану», что ему требуется. Когда справился с этим, дистанция составляла уже три километра.

Он ощутил слабое фантомное снижение скорости, когда «Тиран» подстроился к траектории яйца и приготовился к рандеву. Падающее яйцо оставляло за собой цепочку пузырьков – признак перехода к океану. Где-то в оболочке «Тирана» образовалась полость, в точности повторявшая форму яйца. Они неслись сквозь облачную завесу. Один километр… шестьсот метров… Триста.

Едва ощутимый толчок. Яйцо захвачено. Мембраны корпуса обхватили добычу и сомкнулись снова. Спасенный, кем бы он ни был, теперь подвергался опасности не больше, чем Мерлин.

Правда, это почти ничего не значило.

– Требую немедленно идти вверх. Корпусу грозит разрушение. Ожидается резкое усиление давления.

Теперь Мерлин шел через око бури, возможно, всего в двух-трех километрах от всасывающего отверстия черной дыры. Он думал, что увидит, как облака стягиваются в опасный узел с сияющим в центре водоворота мощным светом, но ничего такого не было – лишь чистое небо. Локальное гравитационное искривление присутствовало, но оказалось гораздо меньшим, чем боялся Мерлин. Он взглянул на датчик радиации, но тот не показывал ничего необычного.

Ни намека на гамма-излучение.

Мерлину хотелось иметь время на размышления, хотелось разобраться, как он оказался так близко к черной дыре и не почувствовал радиации, но происходящее внизу требовало его внимания. Второе яйцо продолжало падать, дрожа, словно мираж. Давление деформировало его и грозило вот-вот раздавить. А внизу, под переходной зоной, дремало настоящее водородное море. Через несколько секунд второе яйцо полностью погрузится в эту невообразимо плотную черноту и ему придет конец. На мгновение Мерлин задумался, не спикировать ли на него и не попытаться ли подхватить яйцо, прежде чем оно врежется в море. Он взглянул на приборы и осознал зловещую истину.

Ему тоже придется войти в море.

Мерлин отдал «Тирану» приказ и закрыл глаза. Даже в амортизирующих объятиях скафандра крутая петля, проходя которую он зацепит океан, будет неприятной. Возможно, он потеряет сознание. И возможно, подумал Мерлин, это станет его последним везением.

Подернутая дымкой поверхность моря приближалась, словно черный туман.

Сознание на мгновение померкло, потом вернулось, но все вокруг расплылось. Теперь Мерлин видел в иллюминаторы облачный покров, к которому поднимался корабль. Он выжил. Божественное ощущение! И все же что-то кричало. Корабль, понял Мерлин. Те миллиметры корпуса, что еще остались неповрежденными, теперь отслаивались. Только бы повреждения не помешали вернуться домой!

– Второе яйцо… – проговорил Мерлин. – Получилось?

«Тиран» был достаточно умен и понял, что он имел в виду.

– Оба яйца пойманы.

– Хорошо. Покажи мне…

Прокторы внесли первое яйцо в кабину и возились с ним, пока оно снова не приняло форму человека. Когда область лица сделалась прозрачной, Мерлин увидел, что это Коростель и он спасен, хотя пока еще без сознания. Но все-таки не мертв. Мерлин видел это по светящейся индикации скафандра. На мгновение его затопило чистейшее блаженство. Он спас Коростеля, без всякого эгоизма. Он не знал, какое из яиц падало в око бури. На самом деле он даже не знал, действительно ли это было то самое яйцо. А может, он выхватил брата из океана за миг до того, как океан раздавил бы его?

Но потом Мерлин увидел второе яйцо. Туповатые прокторы сочли нужным принести в кабину и его. Они несли его, словно трофей, словно то, чему Мерлин должен был обрадоваться. Но это оказался всего лишь шлем от скафандра.

Часть четвертая

– Думаю, я знаю, что ее убило, – сказала Иволга.

Они договорились встретиться втроем во Дворце Вечных Сумерек. Иволга устроила показ: проецировала на небо чертежи и видоизменяла их быстрыми движениями рук.

– Не черная дыра, нет? – спросил Коростель.

– Нет. – Когда они перешли к тяжелым воспоминаниям о смерти Дрофы, Иволга взяла его руку в свои. С тех пор миновало уже несколько месяцев, но боль потери все еще терзала Коростеля. Мерлин наблюдал со стороны и досадовал, глядя, как нежно Иволга обращается с его братом. – Я думаю, это было кое-что более необычное. Показать?

В воздухе свилась двойная спираль, блестящая, напоминающая змею. Она выделялась на фоне вечных розоватых сумерек Дворца.

Отпустив руку Коростеля, Иволга подняла палец, и спираль ДНК увеличилась до богоподобных размеров, пока отдельные пары нуклеотидов не сделались такими огромными, что можно было разглядеть лишь расплывчатые скопления атомов величиной с гору. Но атомы были лишь началом нисхождения в мир исчезающе малого. Атомы складывались из еще более крошечных компонентов, электронов, протонов и нейтронов, соединенных воедино электрослабым и сильным взаимодействиями. Но даже эти элементарные частицы делились на структурные слои. Все во Вселенной было соткано из кварков или лептонов. Все силы были связаны между собой посредством бозонов.

И это был еще не конец.

В глубочайшей из симметрий фермионы – кварки и лептоны – и бозоны – посланцы силы – сливались в единую сущность. Их нельзя было больше называть частицами. На самом фундаментальном уровне все во Вселенной, похоже, сводилось к серии волн, вибрирующих с разной частотой и лежащих в многомерном пространстве.

Как сказала Иволга, ученые некогда называли это суперструнами.

Это было невыразимо изящно и, казалось, объясняло все. Но, как добавила Иволга, проблема с теорией суперструн заключалась в том, что ее было чрезвычайно трудно проверить. Похоже, эту теорию создавали и отвергали десятки, если не сотни раз в истории человечества, в каждую краткую эпоху просвещения. Несомненно, Пролагающие Путь должны были достичь некоей предельной мудрости, познав до конца природу реальности… но даже если так, они не оставили заключения, о котором кто-либо помнил. Поэтому, с точки зрения Иволги, теория суперструн была настолько же пригодной для создания единой модели фундаментальных частиц и сил, как и любая другая.

– Но я не понимаю, как что-либо из этого поможет нам понять бурю, в которой оказалась Дрофа, – сказал Мерлин.

– Подожди, – ответила Иволга. – Я еще не закончила. Существует несколько теорий суперструн, понимаешь? Некоторые из них предсказывают существование некоего зеркального вещества. Это не то же самое, что антиматерия. Зеркальное вещество подобно обычной материи во всем, кроме невидимости и неощутимости. Объекты, состоящие из обычной материи и зеркального вещества, проходят друг сквозь друга, словно призраки. Они способны ощутить друг друга лишь одним способом.

– Гравитация, – сказал Мерлин.

– Да. Если говорить о гравитации, то они ничем не отличаются.

– Хочешь сказать, что с нашей Вселенной может сосуществовать другая, из зеркального вещества?

– Именно.

Иволга принялась рассказывать: есть все основания предполагать, что зеркальная вселенная так же сложна, как и обычная, в ней есть точно такие же частицы, атомы и составляющие. Наверняка существуют зеркальные галактики, зеркальные звезды и зеркальные планеты – возможно, даже зеркальная жизнь.

Мерлин уловил основное.

– Почему же мы никогда прежде не сталкивались ни с чем похожим на зеркальную материю?

– Должно быть, между этими двумя типами материи существует четкое разграничение. В районе Умника это разграничение почему-то нарушилось. Похоже, около половины солнечной массы темной материи гравитационно привязано к этой системе, и большая ее часть располагается в ядре Умника.

Мерлин вцепился в балюстраду:

– Иволга, только не говори мне, что это ответ на все наши загадки.

Иволга рассказала им остальное, напомнив Мерлину, как они исследовали пространство внутри Пепла при помощи звуковых волн. Каждый звуковой импульс генерировался ударом упавшего метеорита о поверхность планеты и улавливался сетью разбросанных по планете акустических постов. Именно эти сейсмические изображения позволили выявить сложную структуру тоннелей Копателей. Но Иволга невольно узнала куда больше их.

– Мы измеряли массу Пепла дважды. В первый раз – когда разместили на орбите спутники для составления карт. И получили одну величину. Сейсмические данные должны были дать вторую, отличающуюся на несколько процентов. Но они показывали лишь две трети по сравнению с оценкой на основе гравитационной массы. – Иволга сделала паузу – возможно, давая им время, чтобы провести параллели самостоятельно. Никто не заговорил, и она сочла уместным продолжить: – Если внутри Пепла скрывается значительный фрагмент зеркальной материи, это объясняет все. Сейсмические волны проходят только через обычную материю, третью часть планеты они просто не видят. Но гравитационные характеристики обычной и зеркальной материи идентичны. Наши спутники ощущали притяжение и нормальной, и зеркальной материи, как и мы сами, когда ходили по Пеплу.

– Ну хорошо, – сказал Мерлин. – Расскажи теперь про Умника.

– С ним тоже понятно. Большинство зеркального вещества в этой системе должно находиться внутри звезды. Половины солнечной массы хватило бы зеркальному двойнику Умника, чтобы стать самостоятельной звездой – сжигать собственный зеркальный водород и зеркальный гелий, испускать зеркальные протоны и зеркальные нейтрино, которых мы не видим. Только она, как и Умник, должна быть астрофизической аномалией, слишком яркой и маленькой, чтобы это имело хоть какой-то смысл, ведь ее структура испытывала бы воздействие такого же количества обычного вещества из нашей Вселенной. В результате у обеих звезд ядро было бы горячее обычного, поскольку ядерные реакции протекали бы активнее, чтобы поддерживать массу удвоенной звездной атмосферы.

Иволга полагала, что две половины Умника, нормальная и зеркальная звезда, некогда были пространственно обособлены и образовывали две звезды в тесной двойной системе. Это, сказала она, было так необычно, что любая очутившаяся рядом цивилизация неизбежно обратила бы на них внимание: видимая часть Умника должна была слиться в орбитальном объятии со своим незримым двойником, возвещая о своей удивительной особенности на полгалактики. За миллиарды лет звезды подходили все ближе и ближе друг к другу, приливное рассеяние тормозило их движение по орбите до тех пор, пока они не слились и не обосновались в одном объеме пространства. «Кто бы ни шел за нами, – подумал Мерлин, – мы будем не последними из тех, кому захочется раскрыть эту космическую загадку».

– Теперь расскажи мне о буре Дрофы, – сказал он, вздрогнув при воспоминании о раздавленном скафандре женщины.

Коростель кивнул:

– Давай. Я хочу знать, что ее убило.

В голосе Иволги теперь слышалось напряжение:

– Должно быть, это еще один кусок зеркального вещества, массой с крупную луну, но сильно сжатый, диаметром в несколько десятков километров. Конечно, ее убила не зеркальная материя сама по себе. А буря, швырнувшая этот кусок сквозь атмосферу.

«Вовсе не так», – подумал Мерлин. Дрофу убило его решение. Его убежденность в том, что гораздо важнее спасти первое яйцо, то, которое падало в око бури. Впоследствии, обнаружив, что никакого гамма-излучения нет, он осознал, что мог бы спасти обоих, если бы подхватил Дрофу первой.

– Нечто массивное и при этом маленькое… – Коростель ненадолго умолк. – Не луна же это?

Иволга отвернулась от заката:

– Нет. Это не луна. Что бы это ни было, оно кем-то создано. Думаю, не хескерами, кем-то другим. И еще, думаю, надо выяснить, что было у них на уме.

Мерлин нервно оглядел собравшихся в аудитории старейшин, пришедших сюда или возникших в виде голограммы, словно бумажные фигурки в кукольном театре. Иволга выжидала благоприятного момента, чтобы объявить экспедиции о своем открытии, но постепенно они втроем собрали достаточно информации, чтобы опровергнуть любое возражение. Когда стало ясно, что сведения Иволги крайне важны, собрались старейшины – со всей системы, оставив предполагаемые убежища, которые они исследовали. Некоторые прислали свои подобия, ибо модели стали такими развитыми, что в реальных путешествиях часто не было нужды.

Доклад должен был проходить в аудитории на самой большой орбитальной станции, расположенной над верхней границей облаков Призрака. Над Северным полюсом Призрака бушевала магнитная буря – вполне в духе мероприятия. Мерлин даже задумался, не подгадала ли Иволга время собрания с расчетом на эту картинку.

– Осторожнее с теорией струн, – шепнул Коростель на ухо Иволге, сидевшей между ними. – Ты можешь потерять их с самого начала. Некоторые из этих реликтов даже о кварках не знают, не то что о коэффициенте отношения барионов к энтропии.

Коростель был совершенно прав, предостерегая Иволгу. Та вполне могла с самого начала заполнить видеостену тучей уравнений.

– Не волнуйся, – сказала Иволга. – Я буду держаться мило и просто, отпущу несколько шуточек, чтобы расшевелить их.

Коростель возразил, по-прежнему негромко:

– Их не придется расшевеливать, как только они уразумеют, что́ ты имеешь в виду. Незатейливые укрытия больше не актуальны – при такой-то аномалии, которая умостилась у нас под боком, на Призраке. Когда хескеры прибудут, они при любом раскладе начнут ее исследовать. И неизбежно отыщут любое сооруженное нами укрытие, как бы хорошо мы его ни замаскировали.

– Не отыщут, если мы зароемся достаточно глубоко, – сказал Мерлин.

– Забудь. Теперь нам нипочем не спрятаться. Во всяком случае, так, как мы планировали. Если только не…

– Дай угадаю: мы будем в полной безопасности, если сохраним себя в виде информации внутри машинной памяти?

– Не надо говорить с таким отвращением. Ты не можешь спорить с логикой. Мы станем почти что неуязвимы. Физически хранилище данных может быть крохотным, распределенным по разным локациям. Хескеры ни за что не смогут отыскать их все.

– Пусть решает Совет, – сказала Иволга, поднимая руку, чтобы заставить их замолчать. – Сперва посмотрим, как они примут мое открытие.

– Это открытие Дрофы, – тихо произнес Мерлин.

– Не важно.

Иволга уже зашагала прочь от них, через всю аудиторию, к кафедре, с которой она должна была обратиться к собранию. Она шла по воздуху среди облаков. Это, конечно же, была уловка. Настоящий вид, открывающийся из станции, постоянно изменялся из-за вращения конструкции, но иллюзия выглядела безупречно.

– Пусть бурю обнаружила Дрофа, – сказал Коростель, – но разгадала загадку Иволга.

– Я не пытаюсь умалить ее заслуги.

– Хорошо.

Иволга поднялась на кафедру. Подол ее платья цвета электрик парил над облаками. Она стояла горделиво, обводя взглядом всех, кто собрался послушать ее. На лице было написано спокойствие и уверенность в себе, но Мерлин видел, как она вцепилась в край кафедры. Он чувствовал, что под маской самоконтроля Иволга скрывает, как сильно она нервничает, понимая, что это самый важный момент в ее жизни, момент, который создаст ей репутацию среди старейшин и, возможно, решит их общую судьбу.

– Старейшины! – произнесла Иволга. – Я благодарю вас за то, что вы пришли сюда. Надеюсь, к тому моменту, как я закончу говорить, вы решите, что потратили время не зря. – Она протянула руку к центру помещения, и в воздухе возникло изображение Призрака. – С тех самых пор, как мы сочли эту систему нашим единственным шансом на укрытие, нам приходилось игнорировать тревожащие нас признаки. Аномальное соотношение массы и светимости Умника, например. Сейсмические парадоксы на Пепле. Обнаруженный Дрофой атмосферный феномен на Призраке. Настало время разобраться со всеми этими загадками. Боюсь, нам не слишком понравится то, о чем они говорят.

«Многообещающее начало», – подумал Мерлин. Она говорила уже больше полуминуты и все еще не использовала ни одного математического термина.

Иволга заговорила снова, но внезапно ее прервали:

– Иволга, сперва нужно обсудить кое-что другое.

Всеобщее внимание тут же переключилось на перебившего. Мерлин узнал его: это был Ткачик. Красивый суровой красотой, парень перерос юношескую неуклюжесть тех лет, когда Мерлин впервые встретился с ним как с одним из соучеников Иволги.

– И что же? – спросила Иволга, лишь с легчайшим намеком на подозрение в голосе.

– Только что полученные новости. – Ткачик оглядел зал, явно наслаждаясь всеобщим вниманием, но одновременно пытаясь принять подобающе-серьезный вид. – Мы в обязательном порядке оглядывались на Путь, наблюдая за движущимся позади роем. Иногда смотрели по сторонам, просто на всякий случай: вдруг что-то обнаружится. Мы также наблюдали за «Варакушкой».

Это название не звучало очень давно, и Мерлину потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, что к чему. Ну да, конечно, «Варакушка». Та часть изначального корабля, которую увел Жаворонок, – остальные погрузились на «Скворца» и остановились у Умника. Не то чтобы кто-то ненавидел Жаворонка или желал вычеркнуть его из памяти вместе с его последователями, просто в новой системе было предостаточно вещей, требующих внимания.

– Продолжай, – сказала Иволга.

– Там была вспышка. Крохотный выброс энергии во многих световых годах отсюда, но в том направлении, куда, как мы знаем, отправился Жаворонок. Я думаю, выводы ясны. Они встретились с хескерами даже в межзвездном пространстве.

– Сила и мудрость… – проговорила Тювик, архивист, отвечавшая за самые ценные собрания информации Когорты. – Они погибли…

Мерлин повысил голос, чтоб перекрыть гомон в зале:

– Ткачик, когда ты это обнаружил?

– Несколько дней назад.

– И ждал этого момента, чтобы сообщить?

Ткачик неловко заерзал. Его бросило в пот.

– Были проблемы с интерпретацией данных. Мы не могли обнародовать новости, пока не убедимся окончательно. – Он кивнул Иволге. – Ты же понимаешь, о чем я?

– Не сомневайся, я прекрасно все понимаю, – тряхнула головой Иволга. Она не могла не понять, что момент утрачен. Даже если ей удастся вновь завладеть вниманием аудитории, никто уже не сосредоточится всецело на ее сообщении.

«Она неплохо держится», – подумал Мерлин.

Но вне зависимости от того, что она обнаружила на Призраке, новости были скверными. Смерть Жаворонка и тех, кто последовал за ним, могла означать лишь одно: в непосредственной близости от них находится куда больше хескеров, чем они ожидали. Возможно, десятки их кораблей уже притаились в одном-двух световых годах от этой системы. Курс, которым шел Жаворонок, мог стать для них хорошей подсказкой: где-то поблизости должны быть еще люди. Им потребуется немного времени, чтобы добраться сюда.

Считаные годы.

– Это чертовски серьезно, – сказала одна из старейшин, повысив голос. – Но это не должно отодвинуть на задний план новости, которые хотела сообщить Иволга. – Она выжидающе кивнула Иволге. – Продолжай, пожалуйста.

Несколько месяцев спустя Мерлин и Коростель стояли на балконе Дворца – одни. Коростель играл с белой мышью: пускал ее по узкому поручню балюстрады, а потом ловил и пересаживал на прежнее место. Они выбросили из головы враждебную выходку Ткачика, когда стало ясно, что ему не удалось испортить впечатление от сообщения Иволги. Самые консервативные старейшины приняли гипотезу о зеркальном веществе, пускай даже точная природа этого самого вещества оставалась неясна.

Впрочем, это не значило, что сообщение самого Ткачика проигнорировали. Хескеры перестали быть далекой угрозой, находящейся в десятилетиях лёта от Умника. Тот факт, что они почти наверняка приближаются к системе, придало всей затее с укрытием ореол апокалипсической мрачности. Это конец времен, и ясно, что любые действия мало что изменят.

«С тех пор как мы контактировали с другой частью человечества, другим элементом Когорты, прошли столетия, – подумал Мерлин. – Насколько мы можем судить, людей нигде в Галактике больше нет. Мы – все, что осталось. Последняя ниша, еще не выжженная хескерами. И через несколько лет мы, возможно, тоже будем мертвы».

– Я почти завидую Иволге, – сказал Коростель. – Она снова с головой ушла в работу на Пепле. Будто ее больше ничего не касается. Разве такая увлеченность делом не восхитительна?

– Она рассчитывает найти на Пепле то, что спасет нас всех.

– По крайней мере, она все еще полна оптимизма. Или отчаяния. Зависит от точки зрения. Кстати, передавала тебе привет.

– Спасибо, – сказал Мерлин, прикусывая язык.

Коростель только что вернулся с Пепла; это была его третья и самая длительная поездка, с тех пор как Иволга покинула Призрак. После того, как гипотезу о зеркальном веществе приняли, Иволга не видела больше причин оставаться там. С исследованиями такого рода могли справиться другие талантливые ученые, а она вернулась к своим любимым тоннелям. Мерлин однажды навестил ее, но Иволга встретила его всего лишь приветливо, не более того. Больше он не приезжал.

– Ну что ты думаешь? – спросил Коростель.

Над морем повисло изображение того, что, как они теперь знали, таилось внутри Призрака. Такого четкого изображения Мерлин еще не видел. Его создали на основании показаний дронов, составлявших карты по гравитационным данным. На взгляд Мерлина, это была сфера, обвитая плотной, ветвящейся диаграммой. Чем тщательнее они всматривались, тем больше разворачивалась схема, тем подробнее она высвечивалась, и так до предела разрешающих способностей, составлявшего около десяти метров. Все, что было меньше, просто расплывалось. Но и увиденного хватало. Все это время они были правы: в этом нет ничего природного. Оказалось, это сфера. Теперь разрешение было достаточно большим, чтобы рассмотреть форму капли, острый конец которой держался плюс-минус параллельно поверхности океана из жидкого водорода.

– Кажется, мне страшно, – сказал Мерлин. – Я думаю, это свидетельствует о том, что мы выбрали наихудшее место для укрытия.

– Значит, последуем моему варианту, – сказал Коростель. – Станем программами. Это возможно, ты же знаешь. Через несколько месяцев у нас будет технология, позволяющая оцифровывать человека. – Он снова поднял мышь. – Видишь этого приятеля? Он был первым. Я оцифровал его несколько дней назад.

Мерлин уставился на мышь.

– Это действительно он, – продолжал Коростель. – Не просто проекция настоящей мыши в среду Дворца и даже не убедительная имитация. Вскрой его, и ты найдешь внутри все, что ожидаешь. Теперь он существует только здесь, но его поведение не изменилось ни на йоту.

– Коростель, а что случилось с настоящей мышью?

Коростель пожал плечами:

– Умерла, конечно же. Боюсь, процедура оцифровки до сих пор довольно разрушительна.

– То есть в твоем плане есть одна загвоздка. Чтобы очутиться внутри твоей машины, мы должны умереть.

– Если мы не сделаем этого, то все равно умрем. Спорить тут не о чем.

– Если рассуждать таким образом, то да. Конечно, мы можем провести эксперимент с последней свирелью и найти более надежный способ ускользнуть, но, полагаю, это требует от всех слишком богатого воображения.

– Кроме тебя, конечно же.

Они надолго замолчали. Мерлин смотрел на море; реальность Дворца теперь казалась ему предельно убедительной. Если Коростель добьется своего, это может случиться со всеми: они будут обитать в любой среде по своему вкусу, пока угроза со стороны хескеров не минует. Они смогут пропустить это время, если захотят, или провести его, исследуя множество симулированных планет. Вот только что заманит их обратно в реальность, когда опасность будет позади? Вспомнят ли они вообще, откуда пришли? Дворец сам по себе был достаточно мучительным искушением. Иногда Мерлин ловил себя на том, что ему трудно покидать это место. Оно словно дверь в его юность.

– Коростель… – проговорил Мерлин. – Я всегда хотел узнать у тебя кое-что насчет Дворца. Ты сделал его настолько реальным, насколько это вообще под силу человеку. Ни единой неуместной детали. Иногда мне хочется плакать, так он близок к тому, что я помню. Но кое-чего все-таки не хватает. Точнее, кое-кого. Когда бы мы ни были здесь ранее – в смысле, в настоящем Дворце, – здесь всегда была и она.

Коростель уставился на него почти что с ужасом:

– Ты спрашиваешь, не приходило ли мне в голову симулировать нашу мать?

– Только не говори, что тебе это не приходило в голову. Я знаю, что ты хотел.

– Это было бы жалкое подобие.

Мерлин кивнул:

– Я знаю. Но это не значит, что ты не думал об этом.

Коростель покачал головой, медленно и скорбно, будто предположение брата беспредельно опечалило его. В наступившем молчании Мерлин пристально рассматривал висящий над морем объект из зеркального вещества. Что бы ни произошло, подумал он, их с Коростелем отношения никогда не станут прежними. И дело тут не только в том, что он знал: Коростель соврал насчет матери. Он должен был попытаться воссоздать ее. Иное было бы непростительным прегрешением при той приверженности к деталям, что была свойственна его брату. Нет. Истинной причиной была Иволга. Они с Коростелем стали любовниками – Мерлин знал и все же никогда не говорил об этом с братом. Время шло, и теперь казалось совершенно неразумным обсуждать эту тему. Ничего нельзя было изменить, а значит, и разговаривать не имело смысла. Но в этот момент Мерлин осознал кое-что еще, сформулировал мысль, копошившуюся на задворках сознания с тех пор, как появились первые схемы аномалии.

– Растяни предел измерения, – сказал он. – Сожми изображение посильнее.

Коростель безмолвно взглянул на него, но все же повиновался. Аномалия сжалась, став почти невидимой.

– Теперь покажи расположение аномалии в системе. С нынешним расположением всех планет.

В небе повисла огромная светящаяся модель планетарной системы – концентрические окружности с Умником в центре и с узловыми точками планет.

– А теперь проведи вектор, исходящий от аномалии, параллельно ее продольной оси. Сделай его как можно длиннее.

– Что ты придумал? – спросил Коростель, уже не скрывая неприязни.

– А что, если эта аномалия – всего лишь указатель, привлекающий наше внимание к чему-то действительно важному? Просто сделай то, что я говорю. Ну?

Прямая линия устремилась от Призрака – в этом масштабе аномалия была незаметна – и прошла через всю систему, к Умнику и внутренним планетам.

И уперлась прямиком в Пепел.

Часть пятая

– Я хотела, чтобы ты узнал об этом первым, – сказала Иволга. Ее подобие стояло посреди каюты Мерлина, горделиво, словно карточная королева. – Мы обнаружили сигналы, идущие изнутри планеты. Гравитационные сигналы – именно этого следовало бы ожидать, если бы кто-нибудь из зеркальной вселенной попытался связаться с нами.

Мерлин посмотрел на ее прекрасное лицо и напомнил себе, что разговаривает всего лишь с искусной моделью настоящей Иволги, отделенной от него несколькими световыми часами и коммуникационным отставанием во времени.

– Как они это делают? В смысле, передают сигнал?

– Есть лишь один способ – быстро перемещать большие массы по кругу, создавая высокочастотную пульсацию в пространстве-времени. Я думаю, они используют черные дыры. Миниатюрные, как та штука на Призраке, которую ты сперва считал черной дырой. Их заряжают и раскачивают, и они испускают амплитудно-модулированную гравитационную волну.

Мерлин пожал плечами:

– Значит, это изначально было не такой уж глупой идеей.

Иволга снисходительно улыбнулась:

– Нам пока неизвестно, как они создают сигналы и управляют ими. Но это сейчас не важно. Важно то, что послание явственно адресовано нам. Его начали передавать, когда мы проникли в глубокие слои Пепла. Что-то в этих действиях заставило их, кем бы они ни были, ощутить наше присутствие.

Мерлин невольно вздрогнул:

– Существует ли вероятность, что хескеры могут уловить эти сигналы?

– Я бы сказала, что уловят обязательно, если только сигналы не прекратятся до их прибытия. Именно поэтому мы прилагаем столько усилий, чтобы расшифровать сигналы.

– И как? Получается?

Иволга кивнула:

– Мы определили повторяющиеся комбинации в гравитационном сигнале, совокупность данных, которую зеркальные люди передают нам раз за разом. В пределах этой совокупности можно выделить два вида знаков – гравитационных импульсов: сильный и слабый – как «один» и «ноль» в двоичной системе счисления. Количество знаков в сигнале равно произведению трех простых чисел – явно не случайно, – поэтому мы пересобрали набор данных по трем осям и сформировали трехмерное изображение.

Иволга сделала паузу и подняла ладонь. В воздухе возник прямоугольник, лишенный каких-либо характерных черт. Он неспешно вращался, демонстрируя зрителям свою невыразительность.

– Как-то не очень, – сказал Мерлин.

– Это потому, что внешний слой трехмерной модели – сплошные «единицы». На самом деле лишь крохотная часть его объема состоит из «нулей». Сейчас я удалю «единицы» и продемонстрирую одни лишь «нули»…

Капелька позерства: вдруг оказалось, что поверхность прямоугольника образована из переплетенных птиц, застывших за миг до того, как разлететься в разные стороны. То, что демонстрировала ему Иволга, вдруг стало чуть более осмысленным. Это напоминало шар из нетуго намотанных струн. Карта тоннелей в коре Пепла, уходящая в такие глубины, на которые их собственные карты даже не намекали. До пятисот-шестисот километров вглубь литосферы.

– Но все это мы и сами узнали бы со временем, – сказал Мерлин.

– Нет. Я думаю, что не все. – Иволга увеличила изображение и продемонстрировала Мерлину дальний конец одного из тоннелей. Тоннель завершался почти сферическим помещением. – Остальные стволы просто обрываются, даже те, которые отходят от него уровнями выше. Но они явно хотят привлечь наше внимание к помещению. Это должно что-то значить.

– Думаешь, там что-то есть?

– Скоро узнаем. Когда это подобие будет разговаривать с тобой, мы с Коростелем почти доберемся до помещения. Так что пожелай нам удачи. Что бы мы там ни нашли, я совершенно уверена: для нас все изменится.

– К добру или к худу?

Подобие улыбнулось:

– Поживем – увидим.

«Конец света», – снова подумал Мерлин. Он ощущал это в воздухе – тихое отчаяние. Датчики дальнего радиуса действия, расставленные вокруг системы, засекли первые слабые признаки нейтринного излучения, которое могло исходить от корабля хескеров, неуклонно движущегося к Умнику сквозь межзвездное пространство. При этом основные рои, перекрывающие Путь впереди и позади, тоже никуда не делись.

Один-два человека уже прошли несовместимую с жизнью Коростелеву оцифровку, решив опередить основной поток и не дожидаться давки. На данный момент их копии были заморожены, но вскоре помощники Коростеля должны были создать виртуальную среду для обитания оцифрованных. Несомненно, за ними последовали бы другие. Немногие. Не одного Мерлина коробила идея отбросить плоть лишь для того, чтобы выжить. Слишком высокая цена, слишком чуждый способ.

«Стоит это сделать, – подумал он, – и мы сами станем наполовину хескерами».

Что же он мог сделать для своего спасения, если о спасении остальных не шло и речи? Мерлин подумал, не украсть ли свирель. У него все еще было недостаточно знаний, чтобы использовать ее без риска, но он знал, что уже близок к этому. Однако свирель бдительно охраняли, Совет постоянно следил за нею. Мерлин просил Коростеля и Иволгу повлиять на остальных, но если они и обладали нужным авторитетом, то навстречу ему не шли.

И вот теперь Иволга вернулась с Пепла, готовая поделиться новостями. Она снова созвала собрание, и на этот раз никто не должен был украсть ее триумф.

Особенно если учесть, что она привезла с собой кое-кого.

Это было подобие женщины, неопределенного возраста, но примерно с тем же набором генов, что и у всех присутствующих. На это никто не рассчитывал. Со времен Расцвета от человечества отделилось множество групп, и многие из них казались до чудовищности странными тем, кто остался верен старому фенотипу. Но если бы эту женщину переодеть, накрасить и причесать как следует, она могла бы ходить среди них, не привлекая внимания. Разве что своей красотой. В ее лице и манере держаться было нечто неуловимо безмятежное, казавшееся почти сверхъестественным.

Пока она не начала говорить, ее лицо было воплощением покоя.

– Меня зовут Хальворсен, – сказала она. – Это старинное имя. Оно было архаичным уже в мое время… Понятия не имею, сколько это будет по вашему летоисчислению и поймете ли вы хоть слово из того, что я скажу. Мы записали варианты этого сообщения на тысяче языков, на всех, что нашлись в наших лингвистических базах данных, в надежде, что какой-нибудь далекий путешественник узнает хоть что-нибудь полезное.

Мерлин поднял руку:

– Стойте. Останови ее. Ты можешь это сделать?

Иволга кивнула, и Хальворсен застыла с открытым ртом.

– Что она такое? – спросил Мерлин.

– Просто запись. Мы привели ее в действие, когда добрались до того помещения. Перевести ее было нетрудно. Мы уже знали, что язык Копателей позднее эволюционировал во Всеобщий, и вполне можно было надеяться, что язык одной из записей имеется в наших архивах.

– И?

– Ни одного из ее языков мы не знали достаточно хорошо. Но три послания были на языках, известных нам фрагментарно, и нам удалось собрать эту версию, используя все три варианта. Конечно, осталось несколько лакун, но вряд ли мы упустили что-нибудь критически важное.

– Будем надеяться. Ладно, дай ей продолжить, кем бы она ни была.

Хальворсен ожила снова.

– Позвольте рассказать о моем прошлом, – сказала она. – Наверное, это поможет вам установить временны́е рамки, когда была сделана запись. Мои предки пришли с Земли. Так же как и ваши – если все вы люди, – но я даже встречалась с женщиной, которая родилась на Земле, хоть это и были ее самые ранние воспоминания, слабые и крохотные, как будто смотришь на них в перевернутый телескоп. Она помнила времена до Расцвета, до великого переселения в Рукав Ориона. Мы летели на кораблях-поглотителях десять тысяч лет, на скорости, близкой к световой. Потом начались войны. Ужасные войны. Мы прятались еще десять тысяч лет, пока в нашей части галактики не стало тихо. Мы видели подъем и падение многих цивилизаций и научились у них всему, чему смогли. Мы торговали с теми, которые казались наименее враждебными. Потом пришли Пролагающие Путь и протянули свою сеть в нашу область космоса. Для нас они были подобны богам, хоть мы и похитили некоторые их чудеса и приспособили для собственного использования. После тысячелетий тщательного изучения мы узнали, как делать свирели и пользоваться Паутиной. – Она сделала паузу. – Мы взяли себе имя «Наблюдающие».

Далее Хальворсен поведала, как вирус, распространившийся в их флотах, тайком повредил древнейшие наследственные базы данных. К тому времени, как повреждения были обнаружены, все их звездные карты оказались бесполезными. Они больше не знали, где находится Земля. Сперва эта потеря представлялась маловажной, но время шло, и по мере того, как они встречались с новыми цивилизациями, стало ясно, что базы данных Наблюдающих, возможно, дольше других оставались неповрежденными.

– Так обстояли дела к моменту ее смерти – смерти старейшей из нас. Думаю, она до последнего момента продолжала втайне надеяться, что мы вернемся на Землю. Когда она узнала, что этого не будет никогда, ей стало незачем жить.

Потом начались долгие Темные Века. Пролагающие Путь ушли. Галактику заполонили кошмары. Мародеры жаждали заполучить технические знания, которые Наблюдающие копили тысячелетиями. Наблюдающие бежали, и их преследовали на протяжении многих световых лет, как сейчас преследуют Когорту, гнали от звезды к звезде. Как и Когорта, они наткнулись на Умника. Они изучили систему и попытались понять ее аномалии в надежде, что эти знания дадут им преимущество над врагами. Они вырыли тоннели на Пепле и создали машины, стоявшие вдоль стен самого дальнего помещения. Они тоже засекли сигналы из зеркальной вселенной, хотя содержимое тех посланий было куда труднее расшифровать.

– Это были инопланетяне, – сообщила Хальворсен. – Настоящие инопланетяне. Автоматическая трансляция, налаженная полмиллиона лет назад группой существ, перешедших в зеркальную вселенную. Они бежали от пламени, которое должно было вот-вот высвободиться при слиянии двойной нейтронной звезды, находившейся всего в нескольких сотнях световых лет, в одну. Они оставили нам инструкции насчет того, как присоединиться к ним. Мы научились генерировать высокочастотные гравитационные волны, при помощи которых они подавали нам сигнал. Потом мы нашли способ преобразовывать себя в радиоимпульсы, чтобы переслать биологическую информацию между вселенными. Хотя эти инопланетяне ушли давным-давно, они оставили машины, чтобы позаботиться о нас и обеспечить наши потребности, когда мы пересоберемся на той стороне.

– Но Мародеры давно исчезли, – сказал Мерлин. – Даже в самых старых наших записях есть лишь смутные упоминания о них. Почему Хальворсен и ее народ не вернулись сюда?

– Не было нужды, – сказала Иволга. – Мы думали, что зеркальная вселенная – холодное, жуткое место, но оказалось, что она подобна нашей Вселенной: небо, усеянное яркими солнцами, и вращающиеся вокруг них теплые планеты. Приходи и бери. Народ Хальворсен был опоздавшим игроком в галактике, уже разделенной между тысячами группировок, которые успели раньше. А зеркальная вселенная оказалась первозданной, никем не обжитой. Им больше не нужно было уворачиваться от тех, кто сильнее, или прятаться от скопищ преступников. Там не было никого, кроме них.

– И тех инопланетян… – Мерлин запнулся. – Как там она их назвала?

Иволга помолчала, прежде чем ответить.

– Никак. Но ее народ называл их «Тенями». Эти Тени давно исчезли. Они оставили машины, чтобы помочь любой цивилизации, которая захочет совершить переход, но больше – никаких следов. Возможно, они перебрались в отдаленную часть зеркальной галактики или вернулись в нашу Вселенную, когда угроза поглощения исчезла.

– Народ Хальворсен доверял этим существам?

– А что им оставалось? Не больше, чем нам. Мародеры угрожали им так же, как нам угрожают хескеры.

После этого снова заговорила Хальворсен:

– И мы совершили переход. Мы освоили значительные территории, заселили около дюжины ближайших звездных систем с той стороны. Межзвездные путешествия здесь трудны, потому что нет Паутины, но социальные модели, созданные до прихода Мародеров, сослужили нам хорошую службу. Ко времени записи этого послания мы прожили в мире тысячу лет. Если мы попытаемся связаться с вами при помощи гравитационных волн, можете быть уверены, что мы все еще живы. К этому моменту мы изучим вас при помощи автоматизированных систем, оставленных на Пепле. Они сообщат нам, что вы по сути своей миролюбивы, а вам – что мы готовы приветствовать вас.

Тон Хальворсен изменился.

– Итак, вот наше приглашение. Мы откроем для вас врата. Предоставим информацию о том, как перейти в зеркальную вселенную. Чтобы совершить следующий шаг, вам придется пойти на тяжелейшую из жертв. Вы должны отказаться от плоти. Применить технологии оцифровки, которыми располагаете. Мы поступили так и знаем, что это тяжело – но легче смерти. Для нас выбор был достаточно очевидным. Возможно, для вас он будет таким же. – Хальворсен помолчала и с мольбой протянула к ним руку. – Не бойтесь. Следуйте за нами. Мы уже давно ждем вас.

Потом она склонила голову, и запись остановилась.

Мерлин почти физически ощущал воцарившееся в зале облегчение, хотя достоинство не позволяло никому выразить это открыто. Дуновение надежды, после того как они столько месяцев смотрели в лицо небытию. Наконец-то нашелся выход. Способ выжить, отличный от идеи Коростеля, бездушной вечности в компьютерной памяти. Даже если для этого требуется умереть… это же будет лишь временная смерть, как сказала Хальворсен. По ту сторону их ждет иной мир, где все они возродятся во плоти.

Своего рода земля обетованная.

Устоять будет трудно, особенно теперь, когда хескеры так близко. Но Мерлин лишь пристально смотрел на эту женщину, Хальворсен. Он был уверен, что знает правду, а Иволга в глубине души хотела, чтобы он ее знал.

Она лгала.

«Тиран» летел к пустому космическому пространству, в сторону Пути. Когда Мерлин решил, что находится на достаточно безопасном расстоянии от Пепла, он отдал команду взорвать двадцать мин, заложенных в том самом, нижнем помещении. Он посмотрел на планету. На вид вроде бы ничего не произошло. Никаких вспышек, никакого света, вырывающегося из входов в тоннели Копателей. Возможно, какой-нибудь таинственный изолирующий пласт не дал минам сработать.

Но потом он увидел показания сейсмодатчиков, оставленных Иволгой на поверхности, – казалось, это случилось полжизни назад. Мерлин чуть не забыл об их существовании. Но теперь он видел, что каждый датчик зафиксировал череду звуковых волн взрывов, когда те достигли поверхности. Несколько секунд спустя последовал более протяжный и низкий сигнал – нескончаемый грохот рушащихся тоннелей, напоминавший шум лавины. Несомненно, некоторые отрезки тоннелей уцелели, но пробиться от одного к другому будет нелегко. Впрочем, он еще не закончил. Сперва Мерлин направил ракеты на выходы из тоннелей, обрушил их, а потом подорвал небольшие заряды, уничтожая сейсмотехнику Иволги, выжигая поверхность ядерным огнем.

Здесь не должно остаться никаких следов присутствия людей, ничего, способного подсказать хескерам, что тут случилось…

Все уже ушли. Перебрались в зеркальную вселенную. Иволга, Коростель, все остальные. Все, кого он знал, подверглись быстрой, чистой смерти в цифрующих аппаратах Коростеля. Превратились в биологические структуры, закодированные в гравитационных импульсах и переброшенные в царство зеркальной материи.

Кроме, конечно же, Мерлина.

– Как ты догадался? – спросила Иволга вскоре после того, как представила на суд общественности послание Хальворсен.

Впервые за много месяцев они остались наедине во плоти.

– Ты же хотела, чтобы я догадался, Иволга. Разве не так? Ты решила за остальных, но хотела, чтобы я знал правду. Ну что ж, у тебя получилось. Я догадался. И должен признать, что вы с Коростелем хорошо поработали.

– Хочешь знать, что из этого правда?

– Думаю, ты в любом случае мне расскажешь.

Иволга вздохнула:

– Я хочу этого больше, чем ты, наверное, думаешь. Мы действительно засекли сигналы из зеркальной вселенной, как я и сказала.

– Но не совсем такие, о которых ты говорила.

– Нет… нет. – Иволга помолчала. – Гораздо более непривычные. Их было намного труднее расшифровать. Но мы справились, и содержимое посланий более-менее совпадало с тем, что я сказала Совету. Это была карта подземелий Пепла, приглашавшая нас идти вглубь. Там мы обнаружили другие сообщения. К этому моменту мы были лучше подготовлены к их расшифровке. Вскоре мы поняли, что это – набор инструкций по переходу в зеркальную вселенную.

– Но оставила их не Хальворсен.

Иволга покачала головой:

– Хальворсен была идеей Коростеля. Мы знали, что переход – единственная оставшаяся у нас надежда, но никто не пожелал бы его совершить, если бы мы не сделали его… ну, более приемлемым. Инопланетяне были слишком чужими для нас, шокирующе чужими. Мы поняли это, когда начали постигать их природу. Нет, они необязательно были враждебными или даже недружественными… но оказались пугающе чужими. Создания из кошмаров. И мы придумали историю с людьми. Коростель создал Хальворсен, и мы втайне сфабриковали достаточно доказательств, чтобы никто не усомнился в ее реальности. Мы сочинили правдоподобную историю, а потом совместили ее с настоящей.

– С рассказом про инопланетян, бегущих от слияния нейтронных звезд?

– Это было чистой правдой. Но кроме них, никто из людей не перешел на ту сторону.

– А как же Копатели?

– Они нашли тоннели, тщательно исследовали их, но, похоже, так и не перехватили сигналы. Но они помогли нам. Без них было бы намного труднее добиться, чтобы история Хальворсен звучала убедительно. – Иволга ненадолго умолкла. В своем энтузиазме она напоминала ребенка. – Мы будем первыми, Мерлин. Разве это не потрясающе?

– Для тебя – возможно. Но ты всегда стремилась заглянуть в бездну, Иволга. Для любого другого человека это невыразимая жуть.

– Вот поэтому они и не должны узнать правду. Иначе они не согласятся на переход.

– Я понимаю. И не сомневаюсь, что ты поступила правильно. В конце концов, это вопрос выживания, разве не так?

– Со временем они откроют для себя правду, – сказала Иволга. – Когда мы все перейдем на ту сторону. Не знаю, что тогда будет со мной и Коростелем. Нас или станут боготворить, или возненавидят. Подождем – увидим, конечно, но подозреваю, что скорее второе.

– В то же время они поймут, что у вас хватило мужества взглянуть в лицо правде и скрыть ее от остальных, когда вы осознали, что ее надо скрыть. В этом есть определенное благородство, Иволга.

– Что бы мы ни делали, мы делаем это на благо Когорты, ты же это понимаешь?

– Я никогда не сомневался. Но это не означает, что я иду с вами.

Рот Иволги едва заметно приоткрылся.

– Но здесь тебя ничего не ждет, Мерлин. Ты умрешь, если не последуешь за нами. Я не люблю тебя, как прежде, но ты все еще не безразличен мне.

– Именно поэтому ты позволила мне узнать правду?

– Я не говорила, что сделала это. Должно быть, Коростель постарался. – Она помолчала. – Так в чем же дело?

– Хальворсен, – сказал Мерлин. – Ее создали с нуля. Такого человека не существовало. Вы хорошо потрудились. Но в ней было нечто, что я видел прежде. Нечто знакомое. Сперва я не понял, что это. Но потом, конечно, сообразил.

– И что же?

– Коростель создал ее, опираясь на образ нашей матери. Я всегда подозревал, что он попытается создать ее симуляцию, но он все отрицал. Еще одна ложь. Хальворсен это подтвердила.

– Значит, он хотел, чтобы ты это знал. Твой брат.

Мерлин кивнул:

– Думаю, да.

– Так ты пойдешь с нами?

Мерлин уже принял решение, но решил помолчать, прежде чем ответить:

– Навряд ли, Иволга. Это не в моем духе. Я знаю, что у меня мало шансов заставить свирель работать, но я предпочитаю бежать, а не прятаться. Думаю, я рискну.

– Но Совет не позволит тебе взять свирель, Мерлин. Даже после того, как мы перейдем на ту сторону, они будут держать ее тут под охраной. Они захотят, чтобы свирель дожидалась нас в целости и сохранности, когда мы вернемся из зеркальной вселенной.

– Я знаю.

– Тогда почему?.. Постой. Я поняла. – Она посмотрела на него. Сочувствие исчезло из ее глаз. Лицо выражало презрение, как когда-то раньше. – Ты собираешься нас шантажировать, так? Пригрозишь рассказать обо всем Совету, если мы не предоставим тебе свирель?

– Ты сама это сказала.

– Мы с Коростелем не располагаем таким влиянием, Мерлин.

– Значит, придется им обзавестись. Я ведь немногого прошу. Небольшой знак признательности за мое молчание. Уверен, ты что-нибудь придумаешь. – Мерлин помолчал. – В конце концов, жаль будет испортить все сейчас. Да и история Хальворсен звучала очень убедительно. Я сам почти поверил.

– Ты хладнокровный, расчетливый ублюдок.

Иволга сказала это почти с улыбкой, питая к Мерлину и восхищение, и отвращение.

– Просто придумай способ, Иволга. Я знаю, ты можешь. Да, и еще одно.

– Что?

– Присмотри за моим братом, ладно? Конечно, то еще сокровище, но все равно он один такой на свете. На той стороне тебе потребуются такие, как он.

– Ты тоже пригодился бы нам, Мерлин.

– Возможно, но меня ждут другие дела. Например, решить вопросик с оружием, которое позволит покончить с хескерами. Ты же знаешь, я собираюсь его отыскать. Даже если на это уйдет вся моя жизнь. Надеюсь, когда-нибудь вы вернетесь и увидите, чего я добился.

Иволга кивнула, но промолчала. Оба знали, что в словах больше нет нужды.

Как он и ожидал, Иволга с Коростелем перешли на ту сторону. Свирель теперь была у него: непримечательный матово-черный конус, содержащий тайну пересечения пути длиной в световые годы за несколько мгновений субъективного времени, примостился на металлических подвесках внутри «Тирана». Мерлин не знал, как именно они убедили Совет оставить свирель ему. Вполне возможно, никакого разрешения не было, а была какая-то махинация. В конце концов, все черные конусы похожи друг на друга.

Но это была подлинная свирель – и последняя, оставшаяся у них.

Теперь она стала невообразимо драгоценной, и Мерлину предстояло попотеть, чтобы за предстоящие недели выведать ее секреты. Бесчисленное множество людей умерло, пытаясь получить доступ к системе перехода Пролагающих Путь, и, вполне возможно, Мерлин стал бы всего лишь одним из них. Но нет, все должно было обернуться иначе. Мерлин был теперь одинок – возможно, никто за всю историю человечества не бывал настолько одиноким, – но вместо отчаяния он ощущал холодный, чистый восторг. Теперь у него была миссия. Она могла оказаться тяжелой до изнеможения, могла закончиться поражением, но он желал ее исполнить.

Где-то у него за спиной замурлыкала свирель.

Цветы Минлы