– Он ревнует… а еще он за тебя переживает, – повторил Джонни, не переставая мерно взмахивать шваброй.
– Не понимаю, почему он ревнует? У него нет на меня никаких прав, но он считает, что ему все про меня ясно. Хотя он вообще ничего не знает!
Мэгги снова взялась за швабру и принялась сердито тереть плитки, которые уже успела отмыть.
– Ему и правда все про тебя ясно. И поэтому он так себя ведет.
– А почему ты его защищаешь? И потом, о чем ему вообще тут переживать? – Мэгги вдруг почувствовала, что вот-вот разревется, и принялась яростно моргать. Ей совсем не хотелось, чтобы Джонни увидел, как она плачет.
– Мэгги… Мэгги, прекрати. – Джонни забрал у нее из рук швабру и отбросил в сторону. Швабра аккуратно встала прямо у стены, рядом с ведром и шваброй Джонни, которую он уже успел отставить. Он подхватил Мэгги на руки и опустился на стул, не выпуская ее из объятий. Она утомленно выдохнула и прильнула к нему.
– Он переживает, потому что ты ведешь себя так, словно влюбилась в призрака. – И Джонни пристально посмотрел ей в глаза.
– Но ведь так и есть, – тонким, тихим голосом произнесла Мэгги.
– Мэгги, – простонал Джонни и уткнулся лбом ей в плечо. Она принялась перебирать пальцами его волосы. – Мэгги, – повторил он и выпрямился. Сплел ее пальцы со своими, опустил ей на колени. – Ты приходишь в школу, но на самом деле витаешь в облаках. Все вокруг это замечают. И Шад в первую очередь. Он уже слышал, как о тебе болтают, как над тобой смеются. Ему от этого больно. Мне тоже больно. И только больнее оттого, что все это из-за меня.
Мэгги резко вскочила с коленей Джонни и отошла от него, словно пытаясь отстраниться от того, что он ей говорил. Она могла смириться с насмешками, с шутками и издевательствами, но не могла потерять еще одного дорогого ей человека. Его слова звучали как прощание, но она не была к такому готова.
– Мне нужно идти. – Мэгги попятилась. Ей не хотелось продолжать этот разговор, даже если это будет означать, что они меньше времени проведут вместе.
– Хорошо. – Джонни не стал возражать, не попросил ее остаться, и от этого ей стало в десять раз хуже. Он подошел к ней сзади, провел рукой по собранным в хвост волосам, обхватил ее затылок ладонью, повернул ее, притянул к себе. – Каждый миг, проведенный с тобой, означал, что эти последние пятьдесят лет были не зря, – со спокойной уверенностью проговорил Джонни, взял ее за подбородок и, прижавшись губами к ее губам, поцеловал с нежной настойчивостью. В его поцелуе слились томление и отрицание. И он показался ей слишком кратким.
– Спокойной ночи, милая.
– Спокойной ночи, Джонни, – шепотом ответила Мэгги.
Во вторник утром, войдя в школу, Мэгги позвала Джонни. Уже одно то, что ей вообще пришлось его звать, ясно подтверждало, что он к ней не выйдет. Обычно он появлялся, едва она успевала переступить порог, и радовался встрече с ней не меньше, чем она – встрече с ним. Мэгги упрямо вздернула подбородок. Все понятно. С тех пор как Джонни стал занимать все ее свободное время, она совсем позабыла о танцах. Значит, сегодня утром она наконец вспомнит былое и хорошенько порепетирует.
Мэгги танцевала около часа, не щадя себя, не позволяя сдаваться на волю усталости, и вышла из танцевального зала, лишь окончательно вымотавшись. Странно, но при этом она испытывала удовлетворение и даже явное удовольствие. Танец заполнил все болезненные пустоты в ее существе.
Войдя в женскую раздевалку, чтобы принять душ и переодеться перед началом уроков, Мэгги обнаружила там нескольких девушек из танцевальной команды. Она услышала, как Дара Мэннинг презрительно прошлась по поводу ее старых шорт и потрепанной футболки, как подружки Дары в ответ послушно заквохтали и захихикали. Мэгги привычно пропустила все это мимо ушей.
– Мэгги! – окликнула ее Дара, а потом спросила притворно плачущим голосом, нет ли у нее запасного тампона.
Одна из Дариных подружек, разыгрывая свою роль как по нотам, тут же поинтересовалась у Дары, все ли с ней в порядке, и Дара ответила, по-прежнему делая вид, что плачет:
– Как это печально! Но почему же нельзя, чтобы все закончилось хорошо? Мне правда нужен тампон!
Мэгги отошла в сторону. Она узнала собственные слова, сказанные на том памятном уроке английского. Она и не думала реагировать на глупые выходки Дары Мэннинг, но все же вдруг поняла, что Джонни был прав. Она действительно привлекла внимание одноклассников и стала мишенью для их насмешек. И как она раньше этого не замечала?
Следующие два дня походили на минувший вторник как две капли воды. Джонни не появлялся. Мэгги перестала его звать: она знала, что если бы он захотел быть с ней, то пришел бы сам. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться и не потребовать, чтобы Джонни явился к ней, но все же цеплялась за свою гордость как за соломинку и убеждала себя, что она сильная и не станет этого делать.
Примерно тогда, когда все в городке уже стали забывать о скандальной прогулке матери Шада по Мэйн-стрит, ее арестовали за проституцию и хранение наркотиков. Арестовывали ее не впервые, так что на этот раз ей предстояло задержаться в тюрьме. Ее забрали во вторник вечером. К несчастью, один из игроков школьной футбольной команды услышал об этом в машине у своего отца по радио, настроенному на частоту полиции. В среду вечером об аресте знала вся школа, и с этого момента на Шада обрушился непрерывный поток шуток и жестоких, недвусмысленных намеков. Так что теперь он чувствовал себя никак не лучше, чем Мэгги.
Зато его мать больше не торчала дома, и вечером в четверг Шад с Гасом впервые за долгое время пришли к тете Айрин на ужин. Желая хоть немного подбодрить Шада, Айрин приготовила его любимые блюда. Но он едва прикасался к еде, пока Гас не напомнил ему, что если он не станет есть, то никогда не вырастет. После этого Шад набросился на ужин с такой жадностью, словно хотел наесться на годы вперед.
После ужина Мэгги спросила у него, не хочет ли он посмотреть какой-нибудь фильм или во что-то сыграть. У тети Айрин не было видеоигр, одни только старые, дурацкие настолки, но Шад с радостью согласился на предложение Мэгги, и они провели вместе весь вечер. В конце концов они выбрались на крыльцо и уселись на качели, закутавшись в теплые куртки, сунув руки в карманы и упрятав носы поглубже в воротники.
– Если бы ты могла стать супергероем, кем бы ты была? – пробормотал Шад из-под куртки.
– М-м. Сложный вопрос. Надо подумать. А ты? Кем бы ты был?
– Точно не Человеком-пауком, потому что никто не знал бы, что это я, и мне не досталось бы никаких почестей и похвал. И Бэтменом бы не был, потому что он сам ничего не умеет. У него просто куча крутых приспособлений. Мне кажется, я больше всего похож на Супермена. Все его недооценивают, думают, что он просто какой-то дурацкий Кларк Кент, а он вдруг р-раз – и летает над городом, выручая всех из беды.
Мэгги рассмеялась. Они еще помолчали, обдумывая, что хорошего и что плохого в том или ином супергерое.
– Ну ладно, раз ты не знаешь, каким супергероем хотела бы стать, давай по-другому. Представь, что ты могла бы обладать любой суперсилой – ну там, читать мысли, предвидеть будущее или…
– Есть все, что захочу, и никогда не толстеть? – перебила Мэгги.
– Только девчонка могла такое сказать. НЕТ! Тебе нужно выбрать настоящую суперсилу. Я уже обладаю этой твоей суперсилой – ем сколько хочу и все никак не потолстею, – и, поверь мне, ничего особенно классного в этом нет.
– Такое мог сказать только парень.
– Ну Мэгс, ну хватит уже! Скажи, какую бы ты хотела суперсилу?
– Я бы хотела уметь летать… но с другой стороны, что в этом проку? Конечно, можно было бы экономить на бензине или слетать в Нью-Йорк… но тогда мне пришлось бы тащить на себе чемодан…
– Мэгс! Ну хватит. Я серьезно спрашиваю. – Казалось, Шад и правда не намерен больше шутить.
– Да? – Мэгги немного удивила перемена в его настроении. – Ну ладно. Я бы хотела уметь… останавливать время. – Тогда она вернулась бы в прошлое и не пустила бы Джонни в школу в тот страшный вечер, а потом осталась бы с ним в пятидесятых годах. Они с Айрин были бы ровесницами, и она ни за что не позволила бы ей выйти за Роджера.
– Это было бы круто, – с задумчивым видом кивнул Шад. – Конечно, я темнокожий, ты и сама понимаешь, так что чем дальше в прошлое, тем для меня было бы хуже. Так что я бы остался здесь.
– И что бы ты выбрал? Суперсилу? Или там… суперскорость?
Шад медленно помотал головой:
– Не-а. Мне вообще-то кажется, что я ими уже обладаю.
Мэгги толкнула его локтем в тощий бок, и Шад захихикал, заерзал на месте, как в старые времена.
– Тогда что?
– Иногда… мне хочется просто исчезнуть, – тихо ответил ей Шад. В его голосе не чувствовалось теперь ни намека на смех.
Мэгги ошеломленно молчала.
Шад продолжал с отсутствующим видом:
– Тогда я мог бы уходить и вновь появляться когда захочу. Никто не смог бы меня остановить, сказать, что мне здесь не место. Я мог бы зайти в любой ресторан, – принялся загибать пальцы Шад, – в любой ночной клуб, на съемочную площадку, на матч НФЛ или НБА, в любой самолет… Я мог бы оказаться в любой стране мира, и никто бы об этом не узнал. Полная свобода, Мэгс. Мне бы не были нужны деньги или какие-то вещи. И я бы брал только самое необходимое. Я бы не жадничал и не забирал ничего у тех, кто сам нуждается.
– Это не свобода. – Мэгги подумала о Джонни, обо всех его невероятных способностях и полном отсутствии свободы. – Если бы ты стал невидимым, то столкнулся бы с кучей трудностей и ограничений. А что, если ты влюбился бы или устал быть невидимым и захотел поболтать, с кем-то подружиться? А никто бы понятия не имел, что ты существуешь.
– Черт, Мэгги, да никто и сейчас понятия не имеет, что я существую! Меня замечают, только когда нужно над кем-то поиздеваться или кого-то подоставать.
Мэгги вздохнула. Она прекрасно его понимала.