ельное предложение. – И Айрин по-девичьи хихикнула. – И музыка была как раз такая, под которую мне нравилось танцевать. А уж танцевал Джонни просто замечательно!
– Знаю, – тихо проговорила Мэгги, изо всех сил гоня прочь отчаяние, грозившее придавить ее тяжким грузом. Она сморгнула слезы и снова взглянула на улыбающееся лицо Джонни, смотревшее на нее со старого снимка.
Айрин замерла, а потом осторожно протянула руку, погладила Мэгги по волосам, притянула ее голову себе на плечо. Они молча продолжали листать страницы альбома.
– Да, Роджер явно был одержим, – негромко проговорила Айрин спустя несколько минут, когда они просмотрели еще пару страниц с газетными вырезками. – Какая-то часть его тоже погибла в тот страшный вечер вместе с Билли и Джонни. Сострадать он никогда не умел, характер у него был мрачный, и потому трагедия не сделала его лучше. Нет, ровно наоборот – случившееся очернило ему сердце, сгноило душу. После той истории они с отцом никогда больше не были близки, потому что Роджер, конечно же, во всем обвинял отца. У мэра Карлтона потом были и другие интрижки на стороне. И как ни смешно, у Роджера тоже были интрижки – уже после того, как мы поженились.
Айрин сказала об этом будто бы невзначай, но Мэгги вся ощетинилась от ярости при мысли о том, какие унижения пришлось сносить ее тетушке из-за похождений мистера Карлтона. Айрин невозмутимо продолжала:
– Мать Роджера так и не ушла от его отца. В те времена редко кто разводился. А Долли Кинросс… не думаю, что она продолжала встречаться с мэром после того, как погибли ее сыновья. Потом она снова вышла замуж. Я тебе говорила?
Мэгги помотала головой. Ей не хотелось рассказывать о том, что она сама уже многое разузнала об этой истории.
– Она вышла за шерифа. Их свадьба наделала много шума. Никто поверить не мог, что достопочтенный шериф Бэйли женится на такой «гулёне», как Долли Кинросс. Но они всем доказали, что это были досужие разговоры. После свадьбы они были неразлучны. Прожили вместе лет сорок, не меньше, и умерли с разницей в несколько недель.
В картонной папке, хранившейся вместе с альбомом вырезок, лежала копия полицейского отчета о смерти Билли и об исчезновении Джонни с подробным описанием его внешности. Похоже, у Роджера имелись связи. Может, сам мэр Карлтон сумел раздобыть для него копию этого отчета. Правда, Мэгги не нашла в нем почти ничего, о чем не знала сама.
Книжечка в кожаном переплете оказалась дневником Роджера с записями за многие десятилетия. Он провел собственное расследование и выдвинул несколько теорий о том, куда же сбежал Джонни Кинросс. Все они были бесконечно далеки от правды. Время от времени Роджер перечитывал свои записи, обновлял выводы и записывал их в дневнике. Очевидно было одно: он не верил, что Джонни Кинросс погиб, и эта мысль медленно, но верно точила его на протяжении долгих лет.
В конце концов Айрин закрыла дневник, поднялась с подоконника и с легким стоном потянулась:
– Делай со всем этим все, что захочешь, Мэгги. Можешь выбросить, можешь убрать обратно под подоконник. Решать тебе. Когда закончишь тут, сними со связки маленький ключик, а остальные убери обратно в стол, тот, что в библиотеке. – Айрин немного помолчала, словно борясь с неодолимым желанием дать Мэгги совет, и наконец проговорила: – Только прошу, не дай всему этому тобой завладеть. Не повторяй судьбу несчастного Роджера. – И она взглянула на Мэгги сверху вниз. Та снова рассматривала фотографии Джонни.
Мэгги встретила встревоженный взгляд тетушки и медленно помотала головой:
– Я уже знаю, что стало с Джонни, тетя Айрин. Мне все это не нужно.
– Да… но ты все равно им одержима.
– Я не одержима, – прошептала Мэгги. – Я влюблена.
Вечером в канун Рождества Айрин и Мэгги смотрели «Эту замечательную жизнь»[29]. На диване между ними стояла большая миска попкорна с маслом. Мэгги раздумывала о том, действительно ли ангелам, чтобы попасть на небеса, нужно заработать право получить крылья, как старику Кларенсу в фильме, и действительно ли им приходится дожидаться этого момента в чистилище, как Джонни. В ту ночь она долго плакала. Ей так хотелось провести это Рождество с Джонни, чтобы он впервые за пятьдесят с лишним лет не был в этот праздник один. В конце концов нестерпимое желание выскользнуть из дома и помчаться в школу одержало верх. Мэгги выбралась из постели и переоделась, но не сумела нигде найти ключ от школы. Может, Гас забрал ее ключ, понимая, что она не сможет держаться подальше от Джонни? Отчаявшись, Мэгги улеглась обратно в постель.
Проснувшись в рождественское утро, она с восторгом принялась разбирать свой носок с подарками, который тетушка наполнила сладостями и безделушками. Мэгги заметила, что некоторые вещицы Айрин выбрала для нее из собственных украшений. Она хотела было отказаться от этих подарков, но не стала, зная, что Айрин огорчится. Так что она тепло поблагодарила тетушку и бросилась к елке, под которой стояла коробка с голубым шарфом – его Мэгги выбрала для Айрин в одном из магазинчиков на ханивилльской Мэйн-стрит.
К рождественскому ужину явились Шад и Гас, и Мэгги вручила им приготовленные подарки. С Гасом все было просто. Он отчаянно нуждался в новой шляпе – поля старой выглядели так, словно в ней кто-то спал, причем не раз и не два. Выбрать подарок для Шада оказалось гораздо сложнее. Мэгги хотелось подарить ему что-то значимое, но чтобы он не мог придать ее подарку слишком большое значение. В конце концов она остановила свой выбор на книге комиксов о Супермене, после покупки которой ее жалкие сбережения почти сошли на нет. Но Мэгги была рада, что выбрала эту книжку, потому что Шад, получив подарок, от радости чуть не тронулся умом.
Праздники пролетели очень быстро, и вскоре без особой помпы наступил новый, две тысячи одиннадцатый год. За время каникул Мэгги несколько раз побывала в здании школы – нужно было делать уборку или репетировать, – но с ней все время были Шад с Гасом или девушки из танцевальной команды. Она ни разу не попыталась остаться одна и позвать Джонни. Его присутствия она тоже не ощущала. Без учеников в школе было до странности пусто. Мэгги воображала, как Джонни парит где-то ужасно далеко от нее. Если она его позовет, то сумеет ли докричаться? От таких мыслей ей становилось стыдно, потому что она чувствовала себя слабой. Но она ничего не могла с собой поделать и бесконечно скучала по Джонни.
В первый день после каникул Мэгги проснулась еще до рассвета и сразу помчалась в школу. Ей нужно было потанцевать. Репетиции с танцевальной командой отвлекали от навязчивых мыслей о Джонни, но она знала, что ей нужно подвигаться, хорошенько пропотеть, прочувствовать свое тело в танце без посторонних глаз. За несколько дней до этого ее ключ, словно по мановению волшебной палочки, вновь обнаружился на прежнем месте у нее на столе, словно лежал там всегда. Может, в рождественскую ночь она его просто не заметила? Вряд ли. Наверное, Гас решил показать ей, что снова может ей доверять, и молчаливо намекнул, что ей не стоит его подводить.
В половине шестого утра она уже включила музыкальный центр в танцевальном зале, скинула куртку и обувь. Она всегда танцевала босиком. Выбрав в плеере режим случайного воспроизведения, она взялась за разминку, растяжку и прыжки. Ей нравилось ставить себе сложные задачи – к примеру, танцевать под музыку, которую хореограф ни за что бы не выбрал по той простой причине, что в ней неподходящий ритм или звучание. Такие песни нравились ей больше всего, потому что они заставляли ее выражать в движениях самую их суть. Она обожала теряться в слиянии звука и души. Она танцевала, пока в коридорах школы не появились первые ученики: это означало, что ей пора уходить.
Каждое утро в ту неделю она приходила на рассвете и танцевала до полного изнеможения. Однажды, когда она танцевала уже около часа, из колонок послышался старый хит, проникший прямо в ее измученное сердце. Музыка была чудесной. Призрачной и чудесной. Долгую минуту Мэгги стояла не двигаясь и просто слушала.
Я сошел с ума,
Ослеп от любви к тебе.
Не могу говорить,
Я совсем обессилел.
Но если ты взглянешь на меня, я тебе покажу,
И если позволишь, я тебя удержу,
Так что слова, что я не скажу,
Ты все равно услышишь.
Ты узнаешь, как сильно тоскую я по тебе,
Как каждая нота взывает к тебе,
Ты узнаешь,
Как я лишь хочу вдохнуть твой аромат
И раствориться в тебе,
Едва я тебя обниму, как ты все поймешь.
Мэгги попыталась прочувствовать мелодию, вдохновиться ею, понять, как под нее двигаться. Но это было чересчур больно. Мэгги казалось, что она сорвалась с обрыва и висит на тоненькой ниточке, а песня ее вот-вот обрежет. Так что она выключила музыку и просто стояла, тяжело дыша, не желая верить в бессмысленность любовной истории, у которой есть только один возможный конец. Всю эту неделю она танцевала для Джонни, надеясь, что он смотрит на нее, что тоскует по ней так же, как она по нему. Она снова включила музыку. Она не станет звать, не станет молить, она будет танцевать. И заставит его вернуться.
Ее чувство, словно шелковые щупальца, притягивало его, и он понимал, что не сможет слишком долго сопротивляться. Он пытался забыться в дымке небытия, пытался парить вдали от реальности, но ощутил, что она зовет его, и вернулся обратно на землю. Он наблюдал за ней день за днем, пытаясь отстраниться, отвернуться, уйти, но вместо того лишь снова и снова беспомощно возвращался обратно. Ее танец призывал его и в то же время напоминал, что они не пара. У нее есть талант, этот талант уведет ее в дальние дали, и ему придется ее отпустить. Ему хотелось, чтобы она ушла туда, куда уведет ее талант. Но еще ему, кем бы он сейчас ни был, так хотелось последовать за ней!..
Теперь она молила его вернуться. Но, как ни сложно ему было не отвечать на ее мольбы, он знал, что куда хуже будет позволить Мэгги снова попасться в ловушку их обреченной любви. Он укрылся в самом дальнем углу школьного здания, чтобы их разделяло как можно большее расстояние, сжал ладонями голову, попытался отвлечь себя обрывками радиопередач и белым шумом. Его внутренний взор продолжал наблюдать за ней, словно сигнал, что шел от нее, был сильнее всех прочих. Он отчаянно, изо всех сил боролся с ним и наконец, поняв, что она перестала танцевать, вздохнул с облегчением.