- Пап! – кричит Катя, хлопает дверьми, достает сумки с вещами – столько энергии в каждом ее движении. Даже рыжеватые волосы, от природы завитые кудрями, подпрыгивают вместе с хозяйкой в такт ее шагам. – Цыц, Марс! Пап, Сашка приехала!
- Шумная ты, Мещерякова, - хмыкаю, помогая протиснуться подруге в узкую калитку, мимо лающего пса. Марс, которого я помню щенком, вырос в огромного, мохнатого зверя, и не узнает меня. Бренчит цепью, пока отец Кати, дядя Толя, не оттаскивает его в сторону.
- Какие люди, - он вытирает тряпкой руки, а потом обнимает меня. От дяди Толи пахнет костром, солнцем и потом, но этот запах не отпугивает, напротив. - Выросла-то как, - привычно шутит он, - сейчас по голове не погладишь.
- Рада Вас видеть, - улыбаюсь, не зная, куда впихнуть сумку. Катька уже скрывается в доме, отводя занавеску на дверном проёме.
- Проходи, чего как не родная?
Я вспоминаю, что в последний раз мы виделись так же, на дне рождении подруги, после пятого курса института. Здесь, на их даче, собралась, кажется вся наша группа, а потом Кате попало за поломанную яблоню, под которой уснул одногруппник, за прожжённую столешницу и кучу окурков в банке из-под краски.
Мама Кати, тетя Вера, заваривает чай и мы пьем его на веранде, обливаясь потом и переглядываясь с подругой. По тому, как старательно ее родители обходят тему моей личной жизни, я догадываюсь, что Мещерякова рассказала им о случившемся.
Я рассказываю про работу, про недвижимость, внутри задаваясь вопросом – а им вообще это интересно? Но дядя Толя задает вопросы, а тетя Вера пытается подложить мне ещё пару пирожков.
- Спасибо, но мы на речку хотели, купальник не налезет, - с улыбкой я отказываться от угощений, а а Катька поддевает:
- Санька на вечной диете, не кормите ее, мне оставьте.
- Твои мослы уже ничем не исправить, - отмахивается отец, и мы смеемся.
На втором этаже, в комнате подруги, очень душно. Комната, обитая рейками, до сих пор обклеена старыми, выцветшими плакатами. Бритни Спирс, Наталья Орейро, Джастин Тимберлейк, - на календарях конец девяностых, начало двухтысячных, и мне кажется, что я попала в машину времени.
- Знакомые все лица, - пока Катька швыряется в вещах в поисках купальника, я забираюсь с ногами на тахту, заправленную плюшевым покрывалом.
- О, нашла! Помню же, мамина заначка была, с биркой ещё!
Она кидает мне чёрное бикини, новое, оставшееся, судя по всему, с тех времён, когда тетя Вера держала магазин одежды.
- Если сиськи не влезут, поищу другой, - но белье приходится в поручение, и мы, подхватив пляжный коврик, идём на берег реки.
От дома недалеко: минут пятнадцать бодрым шагом, вниз с горы. Солнце печет, обжигая спину, и я смахиваю с лица капельки пота.
- Ты плавать так и не научилась?
- А ты?
Мы хихикаем, подходы к воде и выбирая место почище. Берег илистый и вода кажется мутной. Я осторожно бултыхаю босой ступней.
- Я только загорать, - отзываюсь скептически.
- Лечебная, между прочим, грязь, Влади, - хмыкает подруга, но нырнуть в воду не спешит. Часа два мы лежим молча, лениво переворачиваясь со спины на живот и обратно. Сквозь закрытые веки я вижу солнечные круги, расходящиеся разноцветными полосками.
- Красота, - тянет Катя, - это тебе не Бали.
- Не знаю, я там не была.
- Бора-Бора?
- Нет.
- Мальдивы?
- Тоже нет. Турция и Куба.
- Ну разве этим нас удивишь? То ли дело в Говнянку окунуться
- Так и иди, - предлагаю, лениво открывая бутылку с ключевой водой.
- Санька, - Катя в нерешительности чешет нос, забирает у меня бутылку, крутит ее в руках. Я жду, когда она первой решится заговорить, но Мещерякова мнётся.
- Говори уже, не томи.
- А ты Кирилла любила?
- Конечно, - удивляюсь. Разве могло кому-то показаться иначе? Я не кричала об этом на весь мир, считая, что счастье любит тишину, но после свадьбы наших отношений не скрывала. – А с чего такие вопросы?
- Да так, - отмахивается она рукой, но я не верю.
- А теперь правду говори.
- Ну просто спросила, Сань, чего пристала? Дура я, вот и вопросы дурацкие.
- Мы друг друга любили, Кать. И для меня его потеря настоящая трагедия, - теперь мне хочется оправдаться, объяснить, почему я веселюсь, хотя прошло всего пятьдесят дней, каждый из которых наполнен болью, страданием и одиночеством. За исключением двух последних, когда подруга рядом.
- Давай не будем больше, я поняла, - но я не могу остановиться и несу что-то о наших отношениях, о том, что мне, кроме Кирилла, никто не был нужен, так же, как и ему…
Но в этот момент я вижу Катино лицо. Очень близко и настолько хорошо, что понимаю: Мещеряковой есть что возразить. Она открывает несколько раз рот, но молчит.
- Говори.
- Что именно?
- Правду, Катя, - я уже злюсь, что мы вообще затеяли этот дурацкий разговор, - ты что-то знаешь.
- Нет!
- Катя, черт возьми! Ты подруга моя, начала, так договаривай!
Я поднимаюсь, упирая руки в бока. Она сидит, хмуро глядя на речку, и кусает губы.
- Он изменял тебе.
В глазах на мгновение темнеет, и кажется, что земля теряет устойчивость.
- Дальше! – выдыхаю, опускаясь обратно на колени.
Катя нервно дёргает кончик хвоста, и старается в глаза мне не смотреть.
- Я… ну… видела с его другой девушкой. Давно, не помню когда, - повышает голос, видя что я собираюсь задать следующий вопрос, - может два, может три года назад.
- Ты ошибаешься, - очень тихо произношу я, но знаю, что подруга не врёт.
- Нет, Саша, нет. Они в машине целовались, на стоянке. Его я разглядела, а девушка все время боком была.
- Он меня любил, Кать, - я точно уговариваю сказать, что это неправда, но слышу только:
- Мне очень жаль…
Глава 14. Александра
Я чувствую, как дрожит нижняя губа, а в носу свербит.
- Санька, я такая дура, - Катя хватает меня за плечи, пытается встретиться со мной взглядом, но я не двигаюсь, - надо было молчать! Что же я вечно порчу-то все.
- Ты правильно сделала.
Сколько их вот таких , молчащих, среди моих знакомых? Среди наших с Кириллом общих друзей, среди коллег, среди родни?
Я делаю судорожный вздох, заталкивая рыдания внутрь.
Подруга прижимается ко мне, и от этого простого жеста меня уже не остановить: слезы текут, прочерчивая по лицу две соленые полосы.
- Он тебя любил, Санька, только тебя, - пытается утешить меня Катя.
- Тогда почему… изменял? – слово такое дурацкое, противное, даже выговорить его трудно. Словно произнося его вслух, я признаю: да, так и было, я верю.
- Может, не изменял, может, она сама его, - попытки оправдать Кирилла и утешить меня так смешны и нелепы, но Катька слов не жалеет, пытаясь исправить ситуацию.
- Остановись, пожалуйста, - я мягко отстраняю ее, - мне надо подумать.
- Только в город не уезжай, - пугается она, - нельзя одной оставаться.
Я, наконец, смотрю на Катю:
- Хорошо. У меня только один вопрос: это не могла быть … Лиза?
В ее взгляде – удивление и непонимание. Она смотрит на меня недоверчиво, будто сомневаясь в моей адекватности.
- Я не сошла с ума. Просто вспомни, да или нет?
- Не… Нет. Не знаю. Черт побери, это не Лиза, почему тебе вообще в голову пришла такая?..
Катя осекается, не закончив предложение. Пазл в ее голове медленно складывается в ужасную картинку, и она закрывает рот рукой.
- Пошли в дом, - устало поднимаюсь, поправляю купальник – все, лишь бы не видеть мысли, написанные у Мещеряковой на лбу.
- Идём.
Обратная дорога не занимает много времени. Мы шагаем длинной дорогой, в обход. Я не тороплюсь оказаться снова вместе с ее родителями, не то сейчас настроение, а Катьке просто время нужно все обдумать.
Мне тоже, только я занимаю голову чем угодно: разглядываю облака, срываю ромашку, насвистываю мелодию из рекламы с Киркоровым.
- Не Лиза это была. Точно, - поравнявшись со мной, говорит Катя. Решительности в ней прибавляется: может, надумала что-то, может, просто хочет казаться увереннее.
- Хорошо.
- Хорошо, - она смолкает, но ненадолго. Впереди уже видится железная кровля их домика, остаётся подняться вверх. – Возьми меня к себе на работу.
Она говорит это так внезапно, что я останавливаюсь:
- Зачем?
- Работать, - злится вдруг Катя, - зарплату получать.
- Ты мне нянькой пойти хочешь?
- Делать больше нечего, - фыркает она, - но спасибо, что предложила.
- Катька, я серьезно. У тебя с работой проблемы?
- Со всем у меня проблемы, Сань, со всем. С личной жизнью, с бабками, с работой, с головой.
- Давай резюме составим и я его передам.
В какой-то момент мелькает авантюрная идея взять ее моей помощницей, но я тут же отметаю ее прочь. Не пойдет, она меня слишком хорошо знает, а я опасаюсь брать своих.
- Может, в фирму к Олегу?
- Это кто такой? – искренне удивляется она, успев напрочь забыть о вчерашнем ухажере.
- Память у тебя, как у рыбки.
- Ой, все!
Я улыбаюсь, хотя осадок от разговора не исчезает. Но на встречу выходит Катин папа, а со стороны мангала уже тянет шашлыком.
До самого вечера я изображаю жизнерадостность: помогаю накрывать на стол, нарезаю краснобокие помидоры из теплицы, разливаю домашнее вино по чашкам. Мы пьем за встречу и за Катю, и я делаю маленькие, неспешные глотки – вишневое вино по вкусу напоминает компот, но после вчерашней пьянки мне совершенно не хочется алкоголь.
Я чувствую взгляды Мещеряковой. Ее не обмануть весёлыми разговорами, но она молчит. Винит себя, что проболталась, а я никак не пойму, что предпочла бы: правду или ложь.
Кирилла нет, и я не хочу, чтобы в его светлом, идеальном образе появилась трещина, не хочу, но она есть.
И с каждым днём она все растет, подкрепляемая новыми фактами.
Теперь я ещё сильнее хочу узнать, откуда ключи, и что скрывается затем дверьми. Воображение рисует огромную кровать – траходром, разбросанные лифчики…