Пытаюсь вспомнить тот день, но мелкие подробности разговора с Самойловым уже давно стираются из памяти.
Забавное существо человек: я могу до деталей вспомнить, как мы в детстве гоняли с Сашкой в футбол на спортивной площадке в моем дворе, а то, что было меньше двух месяцев назад, — уже с трудом.
Знает ли Влади, кто ее шантажирует?
Ее густые волосы, крашенные в темный цвет, отливают рыжевизной. Она зарывается в них пальцами и, кажется, забывает не то, что двигаться, даже дышать. На безымянном пальце левой руки сверкает кольцо из белого металла. Россыпь камней, деликатный узор — все говорит, что стоит оно баснословно дорого. Саша и сама — дорогая. В их профессорской семье чувствуется порода, не от матери, от отца: узкие запястья, ногти правильной формы, высокие скулы. Мать у Влади по-крестьянски крупная, как любила рассуждать моя маман, оценивая все окружение по внешности и толщине кошелька.
Не вписывается в идеальный образ Влади только жажда денег, впрочем, кто их не хочет? Только не каждый ради наследства идет на убийство мужа.
Даже незапланированное, без предварительного расчета: Влади просто в нужный момент не оказывает помощи, как по нотам разыгрывав ситуацию.
Чем сейчас она занимается в нашей компании? Зачем ей соваться во все? Мы с легкостью можем выкупить долю Кирилла или переводить ежемесячные отчисления, лишь бы не видеть его вдову здесь.
Только Влади выбирает другой сценарий, и мне хочется разобрать по полкам каждое ее действие, чтобы понять: ради чего?
А она вдруг поворачивается ко мне. Лицо взволнованное, и я вдруг на мгновение сомневаюсь: она и не умеет особо скрывать свои эмоции, как с такими нервами — и творить преступления?
Начинает дергаться бровь, доставляя привычное неудобство. Если у Влади все лицо — как монитор эмоций, то на моем за меня расписывается во всех нервяках мышца на лице. Блядство.
— Чего тебе?
Кажется или она реально это только что спросила?
Я моргаю, понимая, что сидеть дальше в «душилке» не хватит сил, мне нужно движение.
Отворачиваюсь, решая, что делать дальше. Сейчас дотрещит Сержиков, дальше начнет Федоров — вряд ли я услышу что-то новое. Поднимаюсь и извинившись выхожу прочь, размашистым шагом направляясь в сторону своего кабинета. Вслед мне кто-то бормочет, произнося мое имя, но мне похер.
Наташа сидит на месте, пялясь безучастно в окно, не сразу реагируя на мое появление.
С этой-то что?
— Наташ?
Она тут же вскидывается, поднимаясь из-за стола.
— Здравствуйте, Илья Сергеевич! План на сегодня у Вас на столе…
Мне не терпится оказаться одному в своем кабинете, но я решаю сначала узнать, что с ней случилось.
— Чего глаза на мокром месте?
— Илья Сергеевич, — она мнется, не решаясь, как сказать, — я заявление на увольнение сегодня написала.
Охрененная, блять, новость с утра пораньше.
Наташа следит за моим лицом, сжимая указательный и средний палец «крестиком». Она вообще понимает, интересно, что сейчас делает?
— В чем проблема? Зарплата? Обижает кто-то? Давай прямо сейчас решим, заявление можешь сразу выкинуть.
— Нет, нет, Илья Сергеич…
Она морщится слегка, хотя больше кажется, что сейчас расплачется. Я подхожу ближе, упираясь в ее стол.
Ощущение, что на плечах лежит тонна. Хер знает, чего, но ноша неподъемная, и с каждым днем килограммов на ней прибавляется. Сегодня ведь похороны рабочего еще, и надо прийти туда и на поминки заглянуть — все за счет нашей организации, из приглашенных только рабочие со стройки…
Блять, она скажет или нет?
— Наташ, короче, почему?
— Я замуж выхожу, — выпаливает она быстро.
Я облегченно вздыхаю, — вот уж проблема.
— И? Поздравляю, на праздник выпишем премию. Я не против замужних секретарей, — уже собираюсь уходить, когда она буквально ловит меня за руку, выбегая следом:
— Я в другой город уеду, к мужу… Извините, что так вышло, но у меня еще впереди есть время, я новенькую обучу всему.
Признаться, думать об этом нет абсолютно никакого желания. Я развожу руками в сторону — а хер ли еще остается?
— Ладно, я тебя понял. Заранее не поздравляют, так что пока работаем.
Мне кажется, или она облегченно выдыхает, когда я ухожу в свой кабинет?
Раздумываю, не достать ли бутылку коньяка, но тут же забиваю на эту идею. На выходных алкоголя и так было слишком много, теперь надо сгонять все лишнее в спортзале.
Сажусь прямо на стол, почесывая бровь. Итак, что мы имеем: кто-то присылает Влади сообщения, называя ее убийцей. Возможно, есть за ней и другие грешки, но я буду считать, что дело касается именно смерти Кирилла. Для начала неплохо бы вычислить анонима, который терзает Сашку. Не думаю, что это большая проблема.
Пока набираю номер телефона своего приятеля, автоматически расчерчиваю на листке белой бумаги «ВЛАДИ».
Леня берет трубку не сразу, а когда отвечает, я слышу, как он зевает:
— Дуб, тебе чего не спится?
— Ты угораешь? Время одиннадцатый час.
— Для меня это раннее утро. Что стряслось?
— Как дела решил узнать, — хмыкаю.
— Не лечи мне, — той же интонацией отвечает он. — Чего надо?
— Сможешь пробить, откуда сообщение пришли на номер?
— Ноунейм, что ли?
— Он самый.
— Твой номер или левый?
— Левый.
— На почту скинь все, что надо, я тебя потом сам наберу.
— Спасибо, — благодарю я, а Леня снова зевает:
— Должен будешь.
Возможно, уже сегодня вечером я буду знать, кто прислал сообщение Влади. А узнав имя уже не составит никакого труда выудить и всю оставшуюся информацию. С такими козырями Влади не то, что из фирмы вылетит, — она прямо в тюрьму загремит.
Потираю шею, представляя ее в серой робе, но не испытываю от этой картины никакого удовлетворения. Каждый преступник должен нести наказание, только хочу ли я этого на самом деле?
Все, что меня волнует на данный момент — это чтобы Влади оказалась как можно дальше от меня.
Глава 18. Илья
Терпеть не могу поминки.
В узком помещении душно, за длинным столом сидят примерно человек двадцать рабочих с наших объектов. При нас не пьют, мнутся, — и от этого я чувствую себя здесь лишним.
К еде со стола я не прикасаюсь — традиции или нет, но мне кусок в горло не лезет. Олег с постным видом общается с заведующей кафе, а я уже жалею, что пришел сюда. Погибшего я не знал, человека уже не вернуть — кому нужно все это представление?
Я вижу декорации, за которыми ничего нет. Мы все притворяемся, будто нам есть дело до других, потому что так надо, и каждый из сидящих тут, склоняя голову над тарелкой, думает не о погибшем коллеге. Еда, выпивка, зарплата, семейные проблемы — перечень может быть большим, разным, но каждый — о своем. И я эгоистично думаю о себе, о том, что мне здесь нечего делать.
Кивком головы предупреждаю Суворова, что собираюсь уезжать. Олег делает страшные глаза, но я просто выхожу из полуподвального помещения, поднимаясь наверх. Семь ступенек, — и запах кухни, которым пропиталась футболка остается позади. От жары под ногами плавится асфальт. Я распахиваю дверцы автомобиля нараспашку, выгоняя горячий воздух из салона.
— Кидала, — беззлобно говорит Олег, останавливаясь рядом. Закуривает сигарету, затягивается и тут же выкидывает ее, сплевывая, — жара, курить невозможно.
— Вот и не кури.
— Так и живем, — вздыхает он, напоминая в этот момент не то старую бабку, не то ворчливого деда. Я щелкаю пальцами, захлопываю двери и жду, когда в машине станет прохладнее. Самойлов вытирает со лба пот, на светлой рубашке с короткими рукавами — влажные пятна на спине и подмышками. — Пипец, жара. Ты куда, в офис?
— Нет, смотреть первые этажи в «Эталоне». Федоров хочет, чтобы мы офис туда перевезли свой.
— Да вы только недавно переехали, — удивляется Олег, а я пожимаю плечами:
— После того, как Кирилл умер, этот офис никто и не осматривал толком. Дом еще через месяц только ЗОС получит, пока ремонт сделают — я думаю, мы туда не раньше октября — ноября переедем.
— Ладно, помчал я опять к адвокату. Следачка пакет документов запросила, штук сто разных, щас копии снимать будем, башка кругом.
— Давай, наберешь, если что.
Я сажусь в автомобиль, включая погромче музыку. Из колонок льется очередной трек Армина ван Бюрена, я набираю скорость и, нарушая правила, вдавливаю педаль газ. Невнимательность чуть не оборачивается аварией: на повороте я едва успеваю притормозить, когда передо мной выскакивает бэха «троечка».
— Долбоеб, — я сигналю ему, не убирая руку с гудка до тех пор, пока не догоняю этого мудака. Он приспускает стекло автомобиля, и я уже практически готов к тому, чтобы выйти и расколошматить его лицо об капот БМВ.
— Извини, пацан, не со зла, — кричит мне водитель автомобиля, и я словно очухиваюсь. Откуда во мне столько агрессии в последнее время? Руки так и чешутся ввязаться в драку, что в прошлые выходные, в клубе, когда я словно сопляк отстаивал честь Влади, что сегодня.
— Осторожней будь, — цежу ему, нажимая на стеклоподъемник. Настроение становится дерьмовым
«Эталон» находится в самом центре города. Три высотные башни, объединенные общим холлом, и огромные помещения коммерции, которые было решено не продавать. На верхних этажах — элитные пентхаусы с видом на исторический центр города. Это детище — мое любимое, я пришел сюда, когда «Эталон» проектировали. Здесь даже внешний вид стройки соответствует «элитке» — на заборах висят горшки с яркими живыми цветами, идея рекламной службы. Надеваю каску, захожу внутрь: под ногами брусчатка, везде царит практически идеальная чистота. Заканчивается монтаж детской площадки, и я уже вижу заказанные у какого-то новомодного бренда дизайнерские горки — «экологичные, из безопасных материалов», которые обходятся нам охренеть во сколько.
— Здрасти, Илья Сергеич, — охранник, спешно дожевывая обед, выбегает из будки, отряхивая крошки с длинных усов.