— Да.
— Я помню, как ты меня в детстве учила. «Собачий вальс», — он напевает мелодию, знакомую всем, складывая пальцы в замок. — Ты тогда другой была, Влади.
— Ты тоже, — тихо отвечаю, прислоняясь к комоду. Стоять уже сил нет.
— А выросла в стерву, — словно не замечая моих слов, продолжает он. Встает, подходит к инструменту, открывая крышку. Проводит по клавишам рукой, словно вспоминая что-то, а потом вдруг начинает играть.
«Собачий вальс». Значит, помнит еще.
Я руки на груди скрещиваю, закрываясь от него. В детстве он так трогательно был в меня влюблен, но я стеснялась его чувств: слишком маленьким Илья казался. В школьные годы разница в четыре года — как пропасть, и когда Поддубный приближался ко мне, я всегда ловила на себе насмешливый взгляд старшей сестры. А простые «жених и невеста», сказанные ею, только заставляли все чаще избегать общества Ильи, пока однажды у нас не осталось общих интересов.
— Илья, — зову, пытаясь привлечь его внимание, но он вдруг усмехается:
— А давай как в детстве? В четыре руки.
Я своим ушам не верю, откидывая нервно волосы назад:
— Это детский сад.
— Похер, Влади. Принимай мои условия: я выслушаю тебя только после того, как ты со мной поиграешь этот гребаный собачий вальс.
— Сюр какой-то, — выхожу на кухню, хватаю стул и ставлю его возле пианино, — второй себе сам тащи.
Мужчина тащится вон из комнаты и приносит второй себе, ставя его к моему так близко, что мы обязательно коснемся друг друга, когда Поддубный сядет.
Все происходит именно так: он занимает место рядом, и мы с ним бок о бок. Он ставит руки точно так, как я учила его в детстве: словно зажимает яблоко.
— Начинай, — дает приказ, и я, удивляясь собственному равнодушию, начинаю играть. Незатейливая мелодия фальшивит, когда Илья сбивается с ритма, и я поправляю его:
— Здесь два раза «соль», потом уже «ми-ре-соль».
— Давай еще раз, — он ошибается и на второй попытке, и на третьей. Только на пятый раз у нас получается сыграть все ровно, не сбиваясь, и после я не выдерживаю, захлопывая крышку, едва не задевая его по пальцам. Разворачиваюсь на стуле, упираясь своими коленками в его бедро:
— Доволен?
— Почти, — Поддубный смотрит на меня, склонив голову на бок, — давай, что ты там хотела.
— Я хочу найти человека, который писал мне сообщения. И женщину, с которой спал мой муж.
Илья свистит, поднимая бровь. Ту самую, с хорошо знакомым шрамом.
— В идеальном семействе были проблемы?
Мне хочется ударить его, но я терплю. Это логично — он пытается уколоть меня, ужалить побольнее. Не пойму, почему, но точно знаю, что ждать от Ильи.
— Речь не об этом. Ты знал, что у него была… любовница?
— Мы не обсуждали с твоим мужем своих женщин, — еще один меткий удар, — ты хочешь, чтобы я нашел ее. Или их.
Без вопроса, просто констатируя факт.
— Именно так.
— Думаешь, любовница присылала тебе эти сообщения?
— Я хочу это выяснить.
— Окей, я тебя понял. Но сколько ты готова за это заплатить?
— В рублях? — уточняю я, но Поддубный смеется, — нет, хохочет, запрокидывая назад голову, — Влади, на рубли найми себе частного детектива. Меня не волнуют деньги. У меня другой интерес.
Я сглатываю, произнося то, что давно хотела:
— Если тот, кто виновен в смерти моего мужа, будет наказан. Если мы найдем того, кто шантажирует меня… Я уйду из компании добровольно.
Глава 24. Илья
Смотрю в глаза ее зелёные и не знаю, что сказать.
Чувствую острые коленки Влади, которыми она упирается мне в бедро. В вырезе пиджака виден край кружевного белья.
И для кого она так старалась?
Начинаю злиться на нее, разбирая то, что она сказала. Она, блять, мужа довела, а сейчас ещё хочет кого-то посадить в тюрьму? И чтобы я во всём этом принимал активное участие?
Первый порыв – послать ее нахрен, но я действую умнее:
- При одном условии. Мне нужно, чтобы мужик, которому я из-за тебя дал в рожу, забрал свое заявление.
Он молчит, только рукой волосы крутит, наматывая на палец. На других бабах такой жест кажется дебильным каким-то, а в ней раздражения не вызывает.
- Не везёт тебе, Илья, да, когда пытаешься меня защитить? – с грустью даже говорит, складывая примерно ладони на коленях своих, девочка-отличница, - знаешь, почему?
- И почему же?
- А лезешь, куда не просят. Договорюсь я с этим мужиком, завтра его найду.
- Успели контактами обменяться? – интересуюсь ядовито
- А даже если и так, тебе какое дело?
Влади поднимается, увеличивая расстояние между нами, и глядит из-за плеча.
Пиджак со спины обтягивает ее зад, и я невольно бросаю на него взгляд несколько раз. Вырядилась, блин.
- И вправду, хоть перетрахайтесь все, - я тоже встаю, понимая, что разговор окончен. Я и так здесь начудил: сам не пойму какого хрена потянуло на пианино пиликать, меня это и в детстве напрягала дико. А вот поди ж ты, сегодня решил. То ли, чтобы Влади вышибить из надменного образа, с которым она на меня пялилась, то ли в ностальгию опять потянуло. Только я уже не тот прыщавый щенок, который тайно по ней вздыхал, да и прошло с тех пор лет уже нормально.
- Спасибо за разрешение, - копирует мои интонации, пасуя слова. Сучка, - я хочу участвовать в том, как ты будешь искать этих людей.
- Это ещё зачем?
Даже желание вытурить ее из фирмы не перевесит тот факт, что она собирается таскаться вместе со мной. Совсем чокнулась, что ли?
- Я не смогу перепроверить то, что ты мне преподнесешь в качестве правды. Поэтому хочу контролировать.
- Не веришь, значит, - тяну слова, - может, потому что сама такая?
- Я не доверяю людям, потому что жизнь успела научить, - отрезает девушка, сжимая губы. Она не видит себя, как надуваются ее ноздри от возмущения. Стоит, скрестив руки, вся закрывшаяся.
Так я тебе и поверил.
Единственное, ради чего ей все это нужно – подтасовать вовремя факты. Пусть считает меня идиотом, это даже забавно.
Она садится на край дивана, пока я делаю вид, что раздумываю с ответом. Под ногами Влади – шкура неизвестного зверя, и она не замечает, как по-кошачьи сжимает ее пальцами ног. Ногти, выкрашенные в лак светло-розового цвет, то появляются над шерстью, то глубоко зарываются внутрь. Так дико выглядит, но я зависаю. Так, пора идти, хорош. Произношу, наконец:
- Я тебя услышал, - и двигаюсь на выход. В ее светлой квартире, похожей на холостяцкую берлогу, слишком мало пространства, чтобы долго находиться с ней наедине.
Почти бесшумно следует за мной, чтобы посильнее захлопнуть дверь за спиной.
В дверях я оборачиваюсь назад, решая уколоть напоследок:
- И не обязательно было наряжаться, Влади. Иногда с мужчиной можно прийти к единому мнению без того, чтобы его соблазнить.
Глаза, глядящие на меня с ненавистью, вспыхивают, а я не успеваю вовремя отреагировать, когда ее рука летит вперёд, отвешивая мне пощёчину.
А вот дальше уже двигаюсь без тормозов, легко хватая ее за запястья и впечатывая в стенку. Сил не рассчитал, - Сашка морщится, когда она затылком бьётся об стену. Держу руки над ее головой, заглядывая в глаза:
- Что-то я не помню, чтобы мы о таком договаривались.
- Не надо было нарываться.
Делает вид, что не боится, только я по-собачьи чую ее страх. Он прячется в расширенных зрачках, в чуть подрагивающих руках. Запястья такие узкие, что я одной ладонью обхватываю оба.
Сашка без каблуков кажется совсем мелкой, и почему-то это удивляет.
- Отпусти, следы будут.
- А если я не хочу? – блять, что я несу? Хочу себе оплеуху дать, чтобы не лилось это дерьмо изо рта, но сказанного уже назад не воротишь.
- Весь день так не простоим. Руки устанут.
Мы так тесно прижаты друг к другу, а я и сам не пойму, в какой момент на нее почти лег. Смотрит снизу вверх, а потом делает непроизвольно то, что не следовало бы. Быстро проводит языком по губам, - тоже по-кошачьи. Я ловлю это движение, переводя взгляд на ее рот – карандаш слегка размазался, но выглядит это не неопрятно, наоборот.
Блядство, я сопляков столько лет мечтал о том, чтобы поцеловать ее, хоть один грёбаный раз, не считая дурацкой игры в бутылочку. По-настоящему, с языком, засовывая его так глубокого, чтобы башню срывало. Отпустило меня резко, когда я узнал, что она с отцом Митьки встречается, ещё раньше, чем наши родители. Спалил их, целующимися в машине. Мне шестнадцать было, напился с горя, - дебил. Тогда было больно, потому что разрушились все фантазии, которыми я жил столько лет. Было противно, что она вот так вот – с мужиком, который отца моего старше, и ради чего все? Вот этой квартиры? Горстки бриллиантов, которые в сережках на ее ухе и на кольце?
Доверия после этого к бабам никакого, та же Алина – встречалась бы она со мной, если я ездил не на «Мерине», а на «чепырке»?
Хер с ней, с этой Алиной. Не о ней сейчас я думаю, а о том, что могу теперь сделать, что хотел. Подаюсь вперёд и целую Влади.
У нее на языке вкус зубной пасты, мятной, и мне нравится ощущать эту свежесть. Пухлые губы – упругие, она сжимает их жёстко, но я-то сильнее. Беру свое, слегка встряхивая ее за руки. Нехотя, но поддается, только в ответ не шевелится, как неживая.
Ладно, давай по-другому, Влади, ты этот поцелуй на всю, сука, жизнь заполнить должна.
Я начинаю действовать иначе, мягче, лаская ее губы, а не впиваясь в них. Отпуская руки, которые тут же оказываются на моей груди, пытаясь оттолкнуть.
Не слишком успешно. Двумя руками беру Сашку за лицо. В башке мыслей – ноль, в паху горит пожар, и она сто пудов чувствует, как я упираюсь членом в ее живот. Представляю, как завалил бы сейчас ее в комнате, хоть на той шкуре, хоть на диване, хоть на комоде, и понимаю – ещё чуть-чуть, и так и будет. Особенно, когда она начинает отвечать. Если бы мы так целовались в мои четырнадцать, я бы кончил прямо в трусы, не вынимая даже.