— Нет, Оксана, — шиплю так злобно, что сама себя боюсь, — ни хуя ты меня не понимаешь! Это не твой муж три с лишним года трахал другую девку у себя на рабочем столе, это не твой мужчина пихал свой член в горло какой-то пиздюшке, которая влезла в наши отношения, решив что ей можно. Можно только потому, что она влюбилась, и этого достаточно. Что тебе в нем нравилось? Деньги? Внешность? Тебя вообще ни капли не смущало, что у него семья есть, а?
Она вжимается в кресло, увеличивая между нами расстояние, но я в таком состоянии, что могу сейчас перелезть назад и сотворить с ней что-то ужасное.
— Я любила его, — так тихо, что я еле слышу ее слова, — я его очень любила.
— Сейчас ты зайдешь в офис, соберешь вещи и уйдешь с этой работы. Куда угодно. Если попадешься мне на глаза хотя бы еще один раз, я сгною тебя, дрянь.
— Саша, — пугается она, протягивая руку вперед и тут же опуская, — мне нельзя без работы. У меня ребенок маленький, я его одна содержу.
Глава 26. Илья
Я такой Влади еще никогда не видел.
Даже сквозь автомобильное стекло заметно, как искажено ее лицо, кажущееся сейчас бесцветным.
Блядство.
Меньше всего я хочу участвовать в бабских разборках, причина которых — неверный мужик, которого уже нет в живых.
Открываю заднюю дверь. Все, баста, пусть девка сваливает отсюда, пока Влади не вырвала ей все волосы прямо в моей тачке.
— Выйди.
У обеих по лицу слезы текут, а я злюсь. Связался, блядь, со всеми этими проблемами. И теперь мне Влади жалко. Влади, которая… А, блин, опять об одном и том же.
Оксана стоит, заглядывая мне в лицо — ждет, видимо, пошлю я ее нахер или решу проблемы. А оно мне надо?
— Тебе Саша что сказала?
— Что я уволена… Илья Сергеевич, — я знаю, что дальше будет, потому сурово обрубаю:
— Значит, собирай вещи.
— У меня же ребенок…
Блядь, еще только этого не хватало. Ну, Самойлов, трахарь-террорист, не мог на стороне бабу завести, обязательно надо было шашни на работе мутить. Влади его также соблазнила, хотя, теперь я не уверен, кто кого.
— От Кирилла?
— Нет, — пугается, отступая назад. Выдыхаю с облегчением, будто это — моя проблема. Не моя, но я какого-то хрена лезу во все это с упорством барана.
— Делай, что хочешь, но чтобы на глаза Влади больше не попадалась. Не хер было спать с начальником.
Ну все-таки пришлось стать частью этого спектакля. Из-за, мать ее, Сашки. Раздражение достигает пределов, еще чуть-чуть, и взорвусь. Выдыхаю, прежде чем сесть в машину. За это время Оксана успевает исчезнуть из поля нашего зрения, и только теперь я поворачиваюсь к Влади.
Сидит, вся скукоженная, руками себя обнимает. Заплаканное лицо, глаза покраснели — зрелище так себе. Смотрит в сторону отдела продаж, куда ушла любовница ее мужа, и кажется, что не дышит.
Завожу машину, включаю печку — мерзнет, похоже. А мне не похуй ли?
Видимо, нет.
Молчу, потому что понятия не имею, что ей сказать. Что получила по заслугам? Что Кирилл урод? Или Оксана — причина всех неприятностей?
Пустые слова, за которыми, по факту, ничего не стоит. Не нужны Влади мои сопереживания, мы давно не те друзья, что были раньше.
— У нее есть ребенок, — наконец, произносит она. Позы не меняет, все так же сидит, подтянув колени наверх.
Не смотри, Дуб, не смотри.
Подол у платья широкий, и в такой позе оголяет бедро — совсем немного, но голый кусок тела вообще сбивает нахрен с любой мысли. Я вижу перепачканную пятку после недавнего дождя, след от ремешков босоножки на щиколотке. Она такая узкая, что кажется, я могу обхватить ее рукой и еще останется место.
— Это не от Кирилла.
— А ты откуда?..
В голосе вызов, желание поспорить. Следы еле сдерживаемой внутри истерики, которую она пытается продолжить, раскачав и меня. Не поддаваться просто — я не намерен с ней спорить.
— Она сказала. Мне врать смысла нет.
Влади глубоко вдыхает, готовясь мне ответить… и все. Сдулся шарик. Плечи, напряженные до предела, расслабляются, Саша опускает ноги вниз, туда, куда направлен теплый воздух.
Видимо, от него кожа на предплечье Влади покрывается мурашками.
Я так жадно разглядываю ее, что удивительно, как мы еще не попали в аварию. Сегодня она точно открылась для меня с другой стороны, с той, о которой я успел забыть. Показала, что может быть ранимой, и я на время забыл о главном.
О том, что за этой женственной фигурой, за точеным личиком скрывается стерва. способная загнать собственного мужа на тот свет.
Я держусь за эту мысль, как за единственное стабильное данное, чтобы не рухнуть куда-то вниз с привычного уклада жизни.
Ее соседство опасно, и я отказываюсь признаваться, что мне хочется заниматься проблемами Влади вовсе не ради того, чтобы вытурить ее из фирмы. Она для меня — словно мухоловка, на чей аромат ты летишь, забывая о последствиях.
Нужна перезагрузка. Я так понимаю, что по поводу Оксаны к эйчару идти придется мне. Хотя бы ради того, чтобы по офису не пошла волна новых сплетен, связанных с Влади.
Я ничуть не удивлен тому, что Кирилл спал с Оксаной. И дело вовсе не в красоте его секретарши — обыкновенная, симпатичная, но не в моем вкусе. Но с какой преданностью девчонка всегда заглядывала ему в глаза… Вот он и клюнул. Осуждать его я не собираюсь, каждый живет, как хочет. Гуляют и от таких, как Влади — может, она в постели бревно?
Тааак, не стоило думать об этом. Я тут же представляю Влади без белья, вот такую, как сейчас — заплаканную, с искусанными пухлыми губами, которых хочется коснуться. Что за помешательство? Когда она рядом, думать о чем-то другом не получается, и в паху зудит.
— Мы куда едем?
— В «Палладиум», там сегодня кастинг. Могу отвезти тебя в офис.
— Не хочу в офис… Ничего не хочу.
Бесцветные интонации, с которыми она говорит, заставляют ощущать собственное бессилие. Меня тянет ей помочь, тянет, и я не знаю, как с этим бороться. Потому что нельзя, блядь, поддаваться ее бабским чарам, потому что у меня есть Алина, а у Влади — ее бабки и воспоминания о бывшем муже. Мы уже давно из разных миров, выросли профессорские детки кто во что смог.
— Лучше бы я тогда… умерла. Чем сейчас все это переживать.
Так тихо и быстро говорит, что я едва успеваю слова понять, а потом зажимает рот рукой, задирает голову и ревет.
Опять двадцать пять. И что с этим делать?
Торможу в ближайшем подходящем месте, взывая к ее разуму, но какой там: рыдает, даже не слыша, что я говорю.
— Влади, — зову, ощущая, как осточертела мне вся эта ситуацию, и лучшим решением сейчас было бы открыть дверь и выкинуть ее прямо на тротуар, и пусть дальше сама со своими проблемами мудохается.
Только я так не делаю: смирившись с тем, что творится у самого на душе, отключаю разум и тяну к ней руку.
Она не вырывается, позволяя себя обнять, и уже через минуту плачет, уткнувшись мне в футболку, а я обнимаю ее, задыхаясь от близости.
Кажется, я влип.
Глава 27. Александра
Внутри такой ледяной холод, словно сердце превратилось в ледышку.
Кажется, настолько плохо мне не было даже в день похорон Кирилла. Я почти не помню, как все прошло, только кусками, фрагментами истории.
...Как заходят домой прощаться сотрудники, а я стою возле гроба, опираясь на Катьку, потому что мать не приехала, и Лиза тоже, а опираться на кого-то — надо. Не только физически, морально. Ее цепкие руки, которые держат выше локтя, на случай если вот-вот и завалюсь на бок. Глаза, — десятки, без лиц, просто глаза, в которых я жадно ищу что-то знакомое, сменяют одни другие. Надежны — только Катькины руки, но даже с ними я чувствую одиночество.
...Как гроб опускают в яму, и снова не то, что стоять, дышать сложно, вышибает весь воздух из легких, как после удара в солнечное сплетение. И пока земля летит на дубовую крышку, мне кажется, что это я лежу там, задыхаясь. Рядом — Митя, громче всех рыдает Ульяна, где-то в черной толпе скрываются родители, а я опять одна.
А сегодня еще сложнее, от осознания того, что я почти два месяца и не жила, а цепляясь за иллюзию. Или хуже, что последние годы жизни и были иллюзией, если не все, что я провела с Кириллом.
Я и Оксана.
Футболка Ильи становится совсем мокрой от слез, и только после этого я запоздало понимаю, что плачу, уткнувшись в грудь своему врагу.
Только того пыла, с которым я обвиняла его в смерти мужа, уже нет. Мне ровно, и надо ужаснуться от собственных чувств, только не могу, пусто внутри. Чтобы двигаться, нужна энергия, а я сгорела.
— Прости, — высвобождаюсь из его объяйтий, гадая, что нашло на него, когда он предлагал свою помощь.
Он смотрит на меня, и сам не поймет, похоже. На футболке — пятно из слез, с правой стороны, по форме похожее на перевернутое сердце.
— Все нормально.
Нормально?
Я отодвигаюсь от него до упора, прижимаюсь к стеклу со своей стороны и внезапно понимаю: холодно без него. Бред какой-то.
Возле ресторана «Палладиум» толпа из пришедших на кастинг. Я про клип совсем забыла, как и про все остальное: обрушение, пожар на даче, сообщения. Паркуемся на большой стоянке, проезжая через шлагбаум.
Илья идет первым, я торопливо следом. Он не стесняется мокрого пятна на груди, не прячется, — абсолютно равнодушное выражение лица. Я за ним как по пятам, на расстоянии в два шага, точно муравьишка, по уже проложенному кем-то маршруту.
Шумно, так шумно вокруг, и много людей: вижу несколько телевизионных камер, которые снимают фасад. Илья сворачивает, не доходя до конца очереди, я понимаю — он через задний вход собирается зайти, чтобы не попадаться в объективы.
Мы ныряем внутрь ресторана, проходя мимо охранника, — все серьезно. Женя и Жанна, чьи имена я вечно путаю, обе из пиар-отдела. Возбужденные, накрашенные, с укладкой — еще бы, напрямую разговаривают с солистами известного дуэта. Сначала я их не признаю — слишком просто, на мой взгляд, выглядят ребята. Джинсовые потертые шорты, кеды, футболки с принтом, словом, ничего общего с тем, как они выглядят в клипах.