Когда лифт останавливается на моем этаже, сердце грозит проломить грудную клетку, ухая внутри так, что я не слышу мужских шагов, которых так жду.
— Влади, — говорит Илья, разглядывая мое лицо. Как приветствие, как ритуал, известный только нам двоим.
— Поддубный, — отвечаю ему, и только после этого все закручивается, заворачивается, бросая нас в объятия друг другу.
Его губы на моих губах — распухших от поцелуев, чувствительных. Поцелуи так кружат голову, что я с трудом стою на ногах. Коленки подгибаются, а мир вокруг скачет каруселью.
Холодные руки скользят по позвоночнику, зарываются в волосы, прижимают к себе. Он держится за меня так, точно боится отпустить.
Я тоже этого боюсь.
Все между нами такое хрупкое, как первый утренний лед. Чуть сожмешь, надавишь не там, и разлетится в разные стороны, оставив стоять посреди острых осколков.
И поэтому мы не говорим друг другу никаких слов, не даем обещаний. Я не знаю, когда закончится наш бессонный марафон, не знаю, придет ли завтра Илья, и каждый последующий день до восьми превращается в бесконечную пытку.
Но живу я только тогда, когда его зеленые глаза, на несколько оттенков светлее моих, смотрят прямо в душу, переворачивая все внутри.
Когда он неспешно раздевается, снимая черное пальто, которое так идет Илье, когда становится только моим.
Это выглядит так странно, ненормально: наши совместные ночи в одной кровати, такие горячие, постыдно-сладкие.
Меня тянет к Поддубному так, как ни к кому раньше.
Совсем иначе, чем с Кириллом, и пока рядом Илья, я не вспоминаю о муже, лишь в одиночестве ощущая попеременно то нечто сродни влюбленности, то угрызения совести.
Полгода, как нет моего супруга, и воспоминания о нем еще свежи и ранят душу.
Днем мне кажется, что я все еще должна скорбеть, запрещая себе радоваться жизни, но стоит только вечером Поддубному прикоснуться ко мне холодными с улицы ладонями, как все это становится неважным, отходит на второй план.
Он любит меня так неистово страстно, и когда наши лица напротив друг друга, я изучаю каждую его черту. Знакомлюсь заново с маленьким мальчиком, который смотрел на людей исподлобья, не желал общаться ни с кем, кроме меня, и так трогательно пытался повторить «Собачий вальс», лишь бы сидеть со мной бок о бок.
Когда я была выше его на полголовы и старше на целую жизнь, стесняясь наивной детской привязанности.
Теперь это самоуверенный, красивый молодой мужчина, привыкший добиваться своего. На память о том мальчике остался только шрам на брови, который я целую нежно.
Мне нравится его татуировка, и когда мы лежим в кровати, обессиленные после ночи любви, я вожу пальцем по узорам лат, под которыми бьется его сердце. Бьется быстро, взволнованно, приходя в привычный ритм лишь когда он засыпает.
По ночам я чувствую себя живой, настоящей, хоть и привычно прячусь под тяжестью одеяла, но на этот раз прижимаясь губами к боку Ильи.
— Мне так хорошо, — шепчу, когда он уже не слышит моих признаний. Сколько впереди еще таких ночей? Не знаю, но это не может длиться бесконечно. Рано или поздно нам придется заговорить. Рано или поздно все всегда кончается, но пожалуйста, пусть длится подольше, пусть еще не сейчас.
Я прижимаюсь к Поддубному теснее, переплетая свои ноги с его, сжимая его пальцы своими.
Утром он уходит рано, оставляя меня одну досыпать в квартире. Я порываюсь сделать завтрак, но Илья отказывается, мотая головой.
— Спи дальше.
Ко мне порываются приехать родители, Катя, Федоров, но я умоляю их оставить меня в покое. Мне не хочется делить квартиру, где каждый угол теперь напоминает о Поддубном, с кем-то еще.
Но в среду утром Поддубный задерживается дольше обычного, задерживаясь ненадолго возле моей кровати:
— Сегодня не получится прийти.
Я киваю, испытывая вдруг ужас оттого, что вижу его в последний раз. Он что-то решил для себя? Не знаю, не знаю.
Пытаюсь прочитать хоть что-то по его лицу, но Илья привычно сосредоточен. Видела ли я его улыбающимся за эту неделю? Кажется, что нет. Был ли он счастлив хоть раз со мной?
Странный вопрос.
Возможно, он ждет, что я спрошу его про завтра, но у меня не хватает сил и решительности заговорить первой.
— Я напишу тебе.
И это тоже ни о чем мне не говорит. Киваю повторно, выскальзывая из кровати, чтобы проводить его.
Поддубный целует меня перед уходом, и кажется, что это — на прощание.
— Пока, — говорит, закрывая за собой дверь, а я беззвучно скатываюсь по стене, надеясь, что ничего не кончилось.
В три, когда я уже не нахожу себе места в квартире, мне пишет Катька.
«Сегодня есть два билета на тайский бокс. Пойдешь со мной?»
Представляю долгий вечер во внезапном одиночестве и понимаю, что не смогу провести его одна дома.
«Пойду», — отвечаю ей быстро.
Глава 36. Илья
Алина встречает меня в моей квартире, сидя за барной стойкой. Узкие черные джинсы обтягивают ее стройные ноги. На ней черный свитер, который она натягивает на ладони, придерживая чашку с кофе.
Стыд и раздражение. Блядство, давно надо с ней поговорить, но всю неделю я оттягиваю нашу встречу.
Дома я в последнее время редкий гость, и к тому, что девушка будет ждать меня здесь, совсем не готов.
«Где ты ночуешь?» — этот вопрос читается в ее глазах, но пытаясь спасти того, чего нет, Алина, откидывая назад темные волосы, спрашивает другое:
— Ничего не хочешь мне рассказать?
Мне нужно успеть через весь город, погрязший в снегу, на совещание, до которого осталось сорок минут. Впереди еще несколько десятков дел, и начинать утро со скандала — не лучшая идея. Я спал, если верить телефону, часа три-четыре, а впереди еще две важные встречи, которые должны повлиять на судьбу нашей компании. Если ночью, рядом с Влади, я полностью забываю о том, кто я есть, то днем приходится вспоминать.
… О том, что между мной и Федоровым все еще идет безмолвная война, жертва которой — Олег — до сих пор сидит в следственном изоляторе.
Или я его, или он меня, другого выхода нет. У меня вырисовывается план, как действовать с фирмой дальше, и я начинаю его воплощать, несмотря на то, что времени почти нет.
— Поговорим вечером.
— Это все?
Блядь, только не скандаль, не хватало еще твоих слез.
В этой ситуации я веду себя, как последняя свинья.
— Алина, — понимая неизбежное, качаю головой, — все у нас, дальше ничего не получится.
Она спрыгивает со стула, подходя ко мне вплотную и заглядывая в глаза. Белки глаз с полопавшейся красной сеткой сосудов, видно, что плакала и не спала.
Вот я урод.
— Кто она?
— Неважно.
Девушка усмехается горько, поднимая подбородок вверх — чтобы не заплакать.
— Та коллега с работы, да?
Я молчу. Обсуждать Влади с ней не хочется, это слишком интимно для того, чтобы делиться с Алиной. Сколько мы с ней? Больше года точно.
— Какой козел ты, Поддубный.
— Знаю, — сцепив зубы, отвечаю ей. Заслужил. И пощечину, которой она меня одаривает, тоже.
Алина уходит, бросая ключи на стол, натягивая на себя шубу. Я смотрю ей вслед, ощущая себя самого мерзко: как бы это ни было неприятно, мне становится легче. Нужно было раньше рубить все, не заставляя ее мучаться.
Как там Сашка, интересно?
Нужно поговорить завтра с ней, рассказать про планы Федорова. До нового года все должно закончиться, слишком долго тянется наша эпопея.
По хорошему, стоило бы сразу, но едва я оказываюсь у нее дома, как слова становятся неважными.
Ни одна женщина никогда не смотрела на меня так, как Влади в эти дни, и от этого клинит.
Забираю со стола билеты на показательное выступление: Руслан уговорил меня участвовать сегодня в показе нашей школы и всучил бумажки:
— Не обломайся, раздай людям. Реклама лишней не будет.
Мне не хочется соглашаться, но я обещал ему еще до того, как начались мои бесконечные поездки к Влади.
С ней все тренировки побоку, только в субботу удается выбрать один день, когда я занимаюсь, нещадно колотя партнеров на спаррингах.
На совещании обсуждаем продажи пентхаусов в «Эталоне», в который мы переезжаем в конце декабря. Очередной новый офис, но на этот раз на нашей территории. Сержиков чертит план поступлений денег, а я тайком наблюдаю за Федоровым. Активно участвует в беседе, предлагает стоящие идеи, делает вид, что ему не все равно.
Ну-ну, обломись, старый хрен.
Следующая встреча — одна из самых важных за последнее время. Я окидываю себя оценивающим взглядом, цепляю валяющиеся в верхнем шкафчике стола запонки на манжеты. По одежке встречают — прописная истина, и хоть мы заочно знаем друг друга уже давно, не раз занимая соседние места на городских мероприятиях, сейчас я буду знакомиться с этим человеком заново.
И от того, как пройдет наша встреча, зависит многое.
Загоняю машину в мойку, покупаю дрянной кофе из автомата, почти сразу выбрасывая пластиковый стакан в урну рядом.
Не пью кофе — и не стоит начинать.
Здание «СМУ-16» находится возле станции метро. Заруливаю на парковку, оставляя автомобиль почти вплотную ко входу. Снова валит снег, четвертый день, но дорожка к центральному офису вычищена до асфальта.
— К Скворцову, — отвечаю на вопрос приветливому администратору, окидывая неспешно холл. Светлые бежевые цвета, дорогая мебель, награды на стене — стильно, но не впечатляет, все так же, как и у всех.
— Вам назначено, Илья Сергеевич?
Поднимаю бровь в немом вопросе, но администраторша ничуть не смущается:
— Мы знаем своих… коллег в лицо.
Ну еще бы, блядь, коллег. Прохожу к лифту, поднимаюсь на третий этаж.
Кабинет у Скворцова огромный и чем-то напоминает тот, что раньше был у Кирилла. Мужчина кивает, подходя на встречу, жмет мне руку и смотрит с любопытством.
Когда я на днях позвонил ему, попросив назначить встречу, он очень удивился, но отказываться не стал.