— Его заинтересовала эта ситуация. Сказал, что завтра постарается прилететь на собрание, если не будет форс-мажоров.
— Он проголосует за тебя?
Илья смеется, качая головой:
— Сашка, он в первую очередь бизнесмен. И голосовать будет за то, в чем увидит выгоду, а чтобы просчитать ее как следует, Матвеев и собирается нас посетить.
Спать мы ложимся пораньше, и я засыпаю быстро, уткнувшись носом в плечо Ильи. Сквозь сон слышу, как он встает, бродит по квартире, сидит в телефоне. Долго молчит, потом чертыхается весьма выразительно.
— Ты чего? — поднимаю голову, сонно вглядываясь в темноту комнаты, которую разбавляет только свет от экрана его мобильника.
— Спи, все в порядке.
Я не верю, но сил бороться со сном почти не остается. То ли нервные переживания тому виной, то ли по другой причине, но я опять засыпаю, ощущая тяжесть во всем теле.
Утром он будит меня рано, и я не пойму, спал Илья вообще или нет. Лицо уставшее, сосредоточенное.
— Я отвезу тебя домой, потом на работу.
— Я могу на такси, — но Поддубный мотает головой:
— Одевайся, я уже завел автомобиль.
Илья ездит, не слушая радио, и я уже начинаю привыкать к тишине в салоне. Закрываю глаза, откидывая голову назад: за окном темно и холодно, и приятное тепло от подогреваемого сидения разливается по всему телу. Я ощущаю на своей коленке тяжесть мужской ладони. Его рука поднимается выше, обжигая даже через ткань джинс, заставляя инстинктивно раздвигать ноги шире. Такое простое движение действует на меня одуряюще. Я поддаюсь ему навстречу, с жалобным хныканьем прося большего.
— Терпи до вечера, — произносит негромко, и я разочарованно вздыхаю в ответ. Ближайшие часы нам предстоит снова изображать равнодушие друг к другу, и я не знаю, как это выдержать.
Глава 42. Александра
Я не помню, когда была в последний раз в «душилке».
За длинным овальным столом пока никого. Леся расставляет бутылки с водой, приветливо здороваясь:
— Здравствуйте, Александра Эдуардовна. Давно Вас видно не было!
Я рассеянно киваю в ответ, понимая, что заявилась слишком рано. Разворачиваюсь и почти сталкиваюсь с Ильей.
Рука так и тянется к нему, но он поджимает губы, не двигаясь с места.
— Влади, — я уже успела позабыть, каким холодным может казаться этот мужчина.
— Поддубный, — выдаю хрипло, отходя в сторону.
Мне бесконечно сложно делать вид, что мы с ним чужие. Я знаю, что плохая актриса и ужасно боюсь не справиться. Но раз Илья просит об этом, значит, так нужно.
Сегодня на нем черная рубашка без галстука, темно-синий пиджак, джинсы, и выглядит он так притягательно-мучительно, что я пячусь от него, не поднимая головы.
Мы садимся по разные концы стола, следом заходит Сержиков. Кивает мне и тут же теряет всякий интерес, утыкаясь в принесенный с собой ноутбук.
Мы молчим, каждый занятый своим делом. Леся тихо выскальзывает, прикрывая за собой дверь.
Когда в «душилке» объявляется Матвеев с Федоровым, я бросаю быстрый взгляд на Илью, но он сидит с непроницаемым выражением. Лицо московского учредителя знакомо мне только по старым фотографиям, которые хранились у Кирилла, но он мало изменился с тех пор, его легко узнать. Значит, все-таки решил приехать собственной персоной.
— Приветствую всех собравшихся, — Алексей Николаевич довольно улыбается, заставляя меня мрачнеть с каждой минутой. — Оглашу сразу повестку дня — решение о слиянии нашего Общества с «УютСтроем» и создание нового Общества.
Я слышу его, но не слушаю, ощущая глухой вакуум вокруг. Крепко сжимаю пальцами линер, вглядываясь в пустой белый лист, лежащий на планшетке передо мной.
Каково сейчас Илье? Вокруг него взрослые мужчины, считающие, что каждый из них поступает верно.
На нем же — ответственность за своего друга, желание сделать все, как надо, не отдаваясь в чужие руки. Беспокойство за судьбу компании, за сотрудников, за меня.
Федоров раздает нам бланки, мелкий шрифт которых сливается в черно-белые полосы. Я пытаюсь вникнуть в суть написанного, — и не могу.
А мужчина меж тем продолжает, говорит и говорит, рассказывая о процедуре слияния и том, как будут распределяться проценты после объединения. Временами монотонность его голоса сменяется громкими нотами, и тогда я поднимаю голову и смотрю на него с ощущением легкой брезгливости. Но Федоров старается не для меня, сегодня он актер одного зрителя — Никиты Матвеева. Московский гость сидит, подперев подбородок рукой, и кивает в такт чужим словам, задает вопросы, улыбается в ответ на несмешные шутки Алексея Николаевича.
Все это представление кажется таким несуразным, что меня порывает отшвырнуть ручку и сказать, что я против. Что моего несогласия хватит, и слиянию не бывать, по крайней мере на сегодняшнем собрании, а там уже дальше будет видно.
Илья обязательно найдет способ вытащить друга из-под пресса, а Федорову придется оставить свою идею, а еще лучше — уйти в другую фирму, прикрывая свой позор.
Но я сижу, как приклеенная, переводя взгляд на большие настенные часы. Прошло уже тридцать минут, а кажется, что вечность.
— Есть несогласные? — доходит, наконец, до сути Федоров.
Сержиков отрывается от своего драгоценного ноутбука, переставая щелкать клавиатурой. Илья поднимает голову, по-прежнему сидя со скрещенными на груди руками. Матвеев с интересом смотрит на меня, точно впервые заметив, что в их мужском коллективе присутствует женщина.
Воздух вокруг пропитывается чем-то тяжелым, давящим. Молчание длится уже непростительно долго, а я все жду, когда заговорит Поддубный, но он не произносит ни слова.
Уже не скрываясь сверлю его глазами, торопя: ну же, ну! Скажи что-нибудь, возрази, как хотел!
Нам хватит времени до следующего собрания, чтобы склонить на нашу сторону как минимум Никиту Матвеева, а как максимум — придумать что-нибудь еще.
Я открываю и закрываю рот, когда Илья достает телефон и равнодушно нажимает на экран несколько раз.
Что ты задумал, черт подери? Почему так медлит?
— Раз все согласны, тогда приступим к подписанию бюллетеней.
Мои бумаги падают на пол, кружась, разлетаясь, точно это не три листа, а большая белая стая. Неуклюже наклоняюсь, чтобы подобрать их. Голова кружится, руки дрожат, во рту привкус металла.
Это — все? Борьба окончена?
Илья знает нечто большее, чем мне рассказал? Федоров дожал его, тогда, вчера вечером, когда Поддубный чертыхался, глядя в мобильник?
Мне жарко, я чувствую, как краснеют щеки от приливающей к ним крови.
Так не должно быть.
— Готово, — Илья щелчком отправляет на середину стола документы, на которых стоит его размашистая подпись. Я вижу, как Алексей Николаевич хватает их узловатыми пальцами, а потом удовлетворенно кивает:
— Спасибо, Илья. Я рад, что ты выбрал правильную сторону.
— И раз уж я выполнил свою часть обещания, — не прерываясь, продолжает Поддубный, точно не слыша комментарии Федорова, — то теперь нет никакой другой причины держать под стражей Олега в связи с разбирательством по делу обрушения лестничных маршей в «Палладиуме».
«Вот оно», — мелькает в голове. Его казенные фразы режут слух, причем не только мне.
— Илья, если бы это зависело только от меня, — разводит руки по сторонам Федоров, явно недовольный словами моего мужчины. Я ловлю себя на том, что снова кусаю пальцы, не зная, как еще справиться с напряжением.
— Не только от тебя. Еще и от «УютСтроя», который всеми способами старется не выпускать из-за решетки генерального директора нашей субподрядной организации.
— Ты путаешь, — хмурится Федоров, — мы все знаем, что это дело рук «СМУ».
— Всем присутствующим я выслал на почту записи телефонных разговоров Алексея Николаевича с представителем компании «УютСтрой», который приходится племянником нашему уважаемому учредителю. Кроме того, у меня есть документы, подтверждающие, что после обрушения «Палладиума» к Федорову на счет упала солидная сумма.
— Да, там работает мой племянник, — пожимает плечами, посмеиваясь, Федоров. — Но я этого и не скрывал, ты мог подойти и спросить меня, Илья. Это не тайна и не заговор. А деньги — это уже полный бред.
— Я встречался со Скворцовым на днях. Я рассказал, что мы подозреваем их в диверсии на нашем объекте. В ответ они нашли видеосъемки со своих камер, расположенных прямо напротив места нашего строительства, на которых видно автомобиль генерального «УютСтроя» . Результаты их внутреннего расследования, а так же все доказательства преступного сговора Федорова и компании «УютСтрой» — в том же письме.
В кабинете стоит такая тишина, что у меня начинает звенеть в ушах. Поддубный сидит, закинув ногу на ногу. Сегодня он должен чувствовать себя победителем, но на его лице нет ни капли радости, только горькое разочарование.
Сержиков кусает губы, приблизив лицо к экрану монитора — наверное, читает то самое письмо. Тем же занят и Матвеев, только с экрана своего телефона. Я вижу, как бьется жилка на его лбу, вздуваясь от напряжения.
Большие бабки — большие нервы.
Федоров чернеет, не двигаясь с места. Это выглядит так страшно, что я не могу смотреть на него, — отворачиваюсь. Поддубный ловит мой взгляд, кивая головой, и я моргаю ему в ответ.
— В связи с этим предлагаю сменить повестку дня на составление договора дарения в пользу оставшихся учредителей общества от имени Алексея Николаевича.
— Я ничего не буду подписывать, — шипит он, дергая себя за галстук, точно тот начинает душить его.
— Тогда эти документы отправятся дальше, в правоохранительные органы. Скворцов пообещал, что если мы доведем дело до суда, то он окажет любую помощь, чтобы виновный понес наказание. Я тебе просто выбора не оставлю, Алексей, потому что ты сука и гнида, — на последних фразах у Поддубного совсем другой тон. Он поднимается, пинком отправляя кресло к столу и подходит ближе к человеку, выбравшего его в качестве своего врага: — я бы тебя урыл, но есть способ лучше. Я оставлю тебя ни с чем. С голой, блядь, жопой.