Гвен просияла. Она вспомнила: в их деревне тоже был такой домик для мытья! Мама смеялась, что может и дома воду подогреть, но Гвен нравилось туда ходить, было весело мыться вместе с другими девчонками, обливать друг друга водой и колотить вениками. Банщик и веники им приносил, и ягодного отвара наливал, и всегда, действительно, улыбался.
– А вам тоже говорили, что в темноте нельзя в баню заходить, потому что он сам там моется и не любит, когда за ним подглядывают? – с любопытством спросила Гвен.
– Точно! – выдохнул Слава. – А я и забыл. Я вообще-то мыться не любитель, мы в Селении тряпками протирались, так меня это устраивает, я сюда не ходил ни разу. Но если хочешь, сходи утром, вон та дверца.
– Обязательно, – сказала Гвен ему вслед, просто чтобы показать, какая она храбрая.
После многих лет протирания тряпками ей вообще-то тоже страшновато было залезать в раскаленную каморку и обливаться там ушатами воды под руководством магического ворчуна.
Слава ушел. Наверху хлопнула дверь, потом все стихло, и Гвен аккуратно поставила свой узел с вещами на сено. Ульвина она туда предусмотрительно спрятала до встречи со Славой – не хотелось еще одному объяснять, что это не монструм и не чучело. Ульвин, похоже, дрых без задних лап – узел стоял совершенно неподвижно. Она повернулась к коровам, которые мирно жевали сено, блестя глазами в полутьме. Единственный свет проникал сюда через маленькое окошко, то самое, что было видно с улицы. Свет был трепещущий и алый – на берегу по-прежнему жгли костры. Гвен поежилась: как хорошо, что она тут, а не снаружи! Тут хотя бы тепло и сена много. Она покосилась на дверку в углу, маленькую, в половину человеческого роста. Интересно, банщик правда там сейчас моется? Что-то не слышно.
Гвен подошла к дверце и постучала, просто чтобы доказать себе свою храбрость. Ее мама всеми существами могла командовать, так что не пристало ей бояться какого-то кроху, затаившегося во тьме.
– Извините, – громко спросила она. – Вы не моетесь?
Тишина. Гвен приоткрыла дверь и заглянула. Там была уютная комнатка для отдыха с печкой, широкими лавками и столом, а из нее еще одна дверка вела в парильню. Деревом тут пахло сильнее, чем в остальном тереме, но больше ничего интересного не было: темно и пусто. Гвен грустно огляделась. Эта баня выглядела точно как та, где они весело мылись когда-то с остальными девчонками из деревни. Вот это были времена!
Она вышла и уже почти закрыла за собой дверь, когда в комнатке для отдыха вдруг зажегся свет. Гвен удивленно обернулась. Из-под скамьи вылез человечек с пышными кудрявыми волосами и без бороды. Он осмотрел Гвен, заспанно почесал щеку и выше приподнял странный светильник, который держал в руке: пучок трав, верхушки которых удивительно ярко тлели.
– Вообще-то в темноте я отдыхаю, – учтиво сказал банщик. – Это крайне нелюбезно – являться посреди ночи. Всего доброго.
– Подождите! – выпалила Гвен. Ей не хотелось его отпускать: существа напоминали ей, что ее детство и ее мама существовали на самом деле, что она все это не выдумала, сходя с ума от одиночества в Селении. – Извините… Простите, пожалуйста.
Банщик остановился, и лицо у него смягчилось.
– Продолжайте, – милостиво разрешил он и забрался на скамейку.
– Мне… кхм… Мне жаль, что я вас побеспокоила, – сказала Гвен, старательно выцарапывая из памяти любезные слова. Ей не приходилось ими пользоваться большую часть жизни, но, как ни странно, они пролежали в кладовой памяти нетронутыми и никуда не делись. – Вы помните мою мать? Она волшебница. Всегда носила яркую одежду и брошку в виде птицы. Вот такую.
Она отогнула воротник, и банщик изменился в лице.
– Она… Она вернулась? – хрипло пролепетал он. – О, счастье! О, радость!
– Нет. Она пропала, уже давно. Вы о ней что-то слышали? Пожалуйста, скажите!
– Увы, – покачал головой банщик, продолжая слабо, несмело улыбаться, как будто не мог перестать. – Она исчезла еще до того, как появились холодные птицы, и я больше не чувствовал ее покровительства. Это так, прости меня за неприятное слово, грустно! Раз в сотню лет я устраивал ей роскошную банную церемонию в самых красивых уголках мира, с цветочными лепестками, ароматной солью и травами, а она говорила со мной, дарила толику своего внимания. – Он вздохнул. – А теперь я даже не могу вспомнить, когда должна была быть следующая церемония, кажется, несколько лет назад. Я беспокойно спал целых десять лет, даже не могу вспомнить, как люди мылись без меня?
– Может, тоже тряпками протирались, – грустно фыркнула Гвен и вдруг подавилась воздухом. – Погоди… В каком смысле каждые сто лет?!
– Ой! – Банщик отчаянно покраснел и даже на секунду перестал улыбаться. – Я хотел сказать… Что же я хотел сказать? Каждые десять лет, вот!
Гвен подозрительно прищурилась, но банщик уже спрыгнул с лавки и беспокойно забегал по комнате. Он швырнул в печурку щепоть какой-то травы, и там вспыхнул огонь.
– Так, дочка волшебницы, хочешь помыться? Сделаю для тебя исключение, темнота мытью не помеха! Принесу веники и воду согрею.
Он юркнул обратно под лавку, и комната снова потемнела. Гвен растянулась на лавке и потерла лицо. Ну конечно, он оговорился. Старое глупое существо! Какие там «сто лет»! Мама была совсем молодая.
Спать теперь было разумнее здесь – печка по-прежнему горела. Гвен была уверена, что банщик обратно не придет, и уже успела задремать, когда снова запахло тлеющей травой и на стенах заплясали желтые отсветы.
– Готово! – бодро сказал банщик. – Прошу в парильню!
Он потряс в воздухе своим тлеющим веником, и искры от него разлетелись по всей каморке. Запах теплого дерева тут же стал сильнее, и на секунду Гвен испугалась, что все сейчас сгорит, но искры, осевшие на стенах, будто прилипли и разгорелись ярче, как крохотные безобидные светильники.
– Ух ты, – выдохнула Гвен, и банщик довольно ухмыльнулся.
Волшебным существам нравилось, когда плоды их труда ценили по достоинству. Гвен встала, распахнула вторую дверь и чуть не присвистнула: там уже было жарко натоплено, на полках – ушаты с горячей и холодной водой, в некоторых замочены травяные веники. В углу стоял горшок с золой.
– Я положу тут чистую простыню – у меня остались запасы с давних времен – и травяного отвара принесу. – Банщик остановился около печи, открыл заслонку и поворошил угли в огне прямо рукой. Гвен испуганно охнула, но существо не обожглось. – Дочка волшебницы, ты не знаешь, почему все дети теперь бродят по королевству грязные, не зовут меня и часто делают друг другу больно? Я не понимаю! С тех пор как проснулся, я несколько раз выходил из бани в разных деревнях, а где это видано, чтоб банщик сам предлагал мыться, его надо вежливо звать! Но они уж очень чумазые, я решил быть добрым. А они меня боялись и отбегали подальше. Один мальчик бросил в меня лапоть, а одна девочка зарычала на меня, а потом сказала, что я «уродливый заморыш». – Голос у него дрогнул, и улыбка поблекла окончательно. – Я не уродливый, я милый и всегда улыбаюсь. Почему они такие плохие?
Он отвел взгляд от огня, и Гвен виновато пожала плечами, не зная, что ему сказать. Многовато он пропустил.
– Они ведь скоро станут, как раньше? Милыми и вежливыми? – с надеждой спросил он. – Ты почти что такая.
– Я особенная, – важно сказала Гвен, решив не обращать внимания на «почти что». – Насчет остальных – не знаю, станут ли они, как раньше. Не могу за них отвечать. Они сами по себе.
– Странно, я думал, волшебники за всех отвечают, они ведь для этого и нужны. – Банщик снова улыбнулся, но улыбка на этот раз вышла печальная. – Ладно, мойся. Пойду спать – я по ночам правда отдыхаю, хотя днем работы у меня теперь куда меньше, чем раньше. Взрослые, кажется, тоже разлюбили мыться. А может, забыли про меня и как-то сами справляются. Так хочется почувствовать себя нужным! Ты ведь можешь это исправить?
– Не совсем. Но все как-нибудь само наладится, вот увидишь! – успокаивающе сказала Гвен, которой не терпелось начать мыться.
Банщик грустно фыркнул и скрылся под скамейкой. В теплой одежде становилось жарко, и Гвен потянула ее с себя, – но тут дверь распахнулась. Она подскочила, но это был всего лишь Ульвин: с неожиданной для белки силой он толкнул лапами дверь и влетел в комнатку для отдыха.
– Ты тут! – возмущенно сказал он. – Эй! Я проснулся, а тебя нет, я думал, ты опять пропала! Никогда так меня больше не пугай. Уф, тут тепло!
Он уселся на печку, и Гвен улыбнулась. Щеки у него уже не торчали – интересно, орехи он куда-то припрятал или съел?
– Мех не подпали себе. Все, я пошла мыться.
– Я с тобой пойду, – упрямо, как ребенок, сказал Ульвин. – Не хочу, чтобы ты опять исчезла. Нет уж!
Гвен пожала плечами, оставила одежду на скамейке и начала мыться. Она быстро вспомнила, что надо делать: сначала распариться и потереть себя золой и размокшими травами, потом облиться холодной водой. Вода тут же впиталась между досками пола – баня и правда была построена по всем правилам. Гвен повторила все это несколько раз, жмурясь от удовольствия, – как же приятно! Бедняга Слава – он много теряет, что не ходит сюда. Ульвин все это время сидел на полке в парильне, едва различимый среди клубов пара, и грустно стряхивал воду с шерсти. Он, кажется, правда испугался, что Гвен оставила его в хлеву с коровами и сбежала: вид у него был одинокий и поникший.
– Иди сюда, тебе тоже помыться не помешает, – весело позвала Гвен, оторвавшись от натирания головы золой.
Она осторожно полила нахохлившегося Ульвина теплой водой, стараясь не попасть в нежные торчащие уши, потом слегка натерла его золой и травами. Ульвин сначала что-то ворчал, потом притих и наслаждался. Гвен со смехом начесывала его мех, потом еще разок облила водой.
– Да, ты тоже немного залежался, – сказала она, поглаживая его мокрый, гладкий от воды мех. – Надеюсь, у тебя блохи не завелись.
– Завелись, – блаженно жмурясь, пробормотал Ульвин. – Но ты, кажется, их всех смыла. Какое восхитительное чувство!