— С завтрашнего дня приступаем к валунным поискам. Попутно станем вести геологическую съемку, — говорит он, глядя на удивленного Бурова.
НЕОЖИДАННЫЙ ГОСТЬ
Через два дня на зеленом травянистом пригорке похоронили Николая.
Небольшой продолговатый холмик и груда камней, сложенных пирамидой, — вот и все, что осталось в память о нем. А каменную пирамиду увенчал ребристый кусок валуна, и солнце пылало золотом на крупных кристаллах медного колчедана. Через несколько часов хмурый Бедокур поставил над могилой высокую пятиконечную звезду.
А на вершине пригорка шумит вечнозелеными лохматыми ветвями высокий раскидистый кедр. Лесные веселые птицы свивают маленькие гнезда в его пушистых ветвях и поют на заре трепетные песни о жизни.
Но время не ждало. С вечера экспедиция начала готовиться к будущим маршрутам. Разбитной Григорий Хромых, мастер на все руки, уже посадил в печь вторые хлебы. У костра, разложенные на брезенте, заготовлялись впрок сухари.
Солнце скрылось за зубчатой полосой лилового леса, чтобы через два часа медленно выползти из-за дальних гор, когда издалека донеслось протяжное «о-гэ-гэ-эй!» и смолкло.
— Какого лешего по лесу носит? — проворчал Угрюмый.
— Может, филин ухнул? — высказал предположение Вася Круглов.
— Не-ет, не филин. Это человек кричал.
— Кому же, кроме нас, здесь быть?
— А вот погоди, узнаем. Чай, к нам идет.
И верно, не прошло десяти минут, как на изгибе тропинки, что вела к Шайтан-горе, показалась упряжка оленей. Худые усталые животные, оступаясь, трусили мелкой рысцой. Высокие сани, приспособленные для летней езды, словно мяч, подбрасывало на ухабах. Они перескакивали через камни, через корневища и, подпрыгивая, катились дальше.
Олени остановились. С саней соскочил невысокий худощавый манси, лет тридцати на вид.
Разминая затекшие ноги, он подошел к Угрюмому и хрипло спросил:
— Это вы медный камень ищете?
Угрюмый утвердительно кивнул головой и обернулся к ближней палатке.
— Андрей, тебя зовут! Манси в гости приехал!
Корнев, застегивая на ходу ремень, вышел из палатки. Манси чуть прищурил глаза и с головы до ног оглядел плотную, коренастую фигуру начальника экспедиции. Потом шагнул навстречу; ему и протянул сухую коричневую руку:
— Оведьевым Никитой меня зовут.
— А меня — Андреем Корневым. Давай садись к костру, гостем будешь.
Все столпились вокруг манси. Он рассказал, что в их колхоз еще месяц назад приехал из Ивделя человек и попросил оказать помощь североуральской медной экспедиции.
— Мы сами знаем, что помогать надо. Да разве в лесу тебя найдешь, — сказал Никита, обращаясь к Корневу.
— Как же ты разыскал нас?
— Мы оленей пасли. Вдруг утром, три дня назад, будто гром, только не гром, а выстрел большой. «Это гору ломают», — сказали товарищи. Я запряг оленей, три дня ехал. Дорога плоха. Олени шибко устали.
— Что ж, за помощь спасибо. Нам олени пригодятся: груз с хребта надо в лагерь перевезти, да и в маршрутах поможете, — сказал Корнев.
— Ладно, только я сперва к нашим поеду. Вернусь раньше, чем у луны рога вырастут.
Никита помолчал и негромко осведомился:
— Как ты по тайге ходишь, а ни гор, ни рек не знаешь?
Корнев кивнул головой на сидевшего поодаль Зверева.
— Проводник у меня.
Оведьев критически посмотрел на старика и усмехнулся.
— Разве русский места знает? Русский только вокруг пауля ходит.
— Лучше твоего знаю… — подал голос Зверев.
В палатках, еще мирно храпели рабочие, когда Никита запряг оленей и приготовился к отъезду. Он спешил поскорее доехать до оленьих пастбищ и со свежими упряжками вернуться в лагерь. Прощаясь с Корневым, он спросил:
— Значит, если камень найдешь, большой пауль строить будешь? Как Бурмантово?
— Больше, куда больше! И дороги проведем настоящие, железные.
— Дороги — хорошо. Шибко нужны дороги. И пауль хорошо.
Никита сел в сани, махнул хореем, и олени, отдохнув за ночь, резво побежали под гору.
Лагерь между тем просыпался.
Несмотря на испытания последних дней, у всех было повышенное, радостное настроение. Сотрудники экспедиции понимали, что настоящая кропотливая работа начинается именно с сегодняшнего дня, с того момента, как отдельные небольшие отряды приступят к валунным поискам.
Часа через два-три после отъезда Никиты экспедиция, разделившись на четыре группы, покинула лагерь. Корнев пошел на запад, Буров — на север, Угрюмый — на восток, а Вася Круглов — на юг. Чтобы понять законы движения ледника и обнаружить, в каком направлении возрастает количество рудных валунов, нужно было детально обследовать район, прилегающий к лагерю, и после, на основании этого обследования, направить поиски в ту или иную сторону.
Под вечер все снова собрались у костра. На чистый лист ватмана, который через несколько месяцев испещрится цветными значками горных пород, кривыми зигзагами синих ручьев и извилистыми линиями коричневых горизонталей, Вася Круглов нанес маршруты каждой группы и наряду с коренными выходами отметил четвертичные отложения. Корнев просмотрел собранные образцы, сверил их друг с другом и наметил маршруты на завтра.
Еще несколько дней работники экспедиции подробно изучали ближние окрестности. Вокруг лагеря не осталось такого уголка, который бы не был осмотрен ими. Они спускались в каждую лощинку, осматривали каждый холм; они точно пересчитывали валуны и подолгу исследовали ледниковые отложения. Они рано утром покидали лагерь и возвращались в него как раз в то время, когда утки, собравшись в стаи, возвращались с вечерних кормежек.
И все-таки Корнев находил время, чтобы каждый день часа по два заниматься с рабочими. Он учил их отличать скарновую породу от других камней, рассказывал, как определить рудоносность валуна, объяснял им простейшие способы поисков в будущем, когда экспедиция охватит огромную необследованную площадь и многим рабочим придется действовать самостоятельно.
— Глядишь, и техниками станем! — смеялись рабочие и охотно слушали Корнева.
Наконец, настал такой день, когда собранных материалов стало вполне достаточно для того, чтобы выбрать направление поисков. Где-то на северо-западе возвышалась Медная гора. И экспедиция медленно, вдумчиво начала продвигаться к ней.
ПО ВАЛУНАМ
На рассветном ветру, словно далекие заливистые бубенцы, звенят хрупкие листья берез, схваченные легким заморозком. Когда в синих сумерках проходишь по опушке леса, то кажется, что всюду между деревьями мелькают высокие пламенные костры, но это молодые осины оделись в багряный лист и обманывают неопытных путников. В тенистых лесах, что раскинулись по широким равнинам, созрела крупная черника, и губы геологов бывают черны, когда они возвращаются из маршрутов.
А если взобраться на вершину горы и взглянуть вдаль, то кажется, что перед твоими глазами развертывается пестрая географическая карта: темно-зеленые, почти синие пятна хвойного леса сменяются бледно-желтыми косяками березняка, между ними расплываются бурые кляксы гари, а вдоль рек, словно девичьи косы, вытягиваются красные полосы осинника.
И лесная птица — глухарь, копалуха, косач — уже покинула приречные заросли и переселилась в высокие сухие боры, и в борах жиреет птица, поедая сочную ягоду, и птенцы нынешнего выводка все дальше и дальше отлетают от своих родителей.
В лесу по утрам трубят сохатые: широкими горячими ноздрями они ловят студеный воздух, вытягивают крепкие мускулистые шеи и сходятся посреди полян. Зверев по десяткам примет узнает места кровавых стычек и восстанавливает подробности недавнего боя. Он находит ветвистые рога, обломленные во время боя, и пересчитывает число отдельных отростков.
— Вишь, какой молодец рога потерял, — говорит он и тихо, задумчиво добавляет: — Видно, сила на силу нашла, кончился лосиный век.
Так проходит сентябрь — золотой месяц, месяц железных заморозков и первых неярких сполохов. Еще несколько недель, и крылатые вьюги переметут сугробами снега горные перевалы, лютые морозы ледяными кандалами скуют непокорные порожистые реки, и манси-кочевники с оленьими стадами спустятся в далекие низовья.
Но это через несколько недель. А сентябрь — лучший месяц для геолога, лучший северный месяц. Комаров и мошкару убили заморозки. Наконец-то можно стянуть с головы ненавистную липкую сетку и дышать полной грудью. И дожди прекратились. В лесу сухо, кругом обилье непуганой дичи. В ясные прохладные дни легко ходить по лесу, легко с темна до темна лазить по горам, ущельям.
Корнев помнит случаи, когда за один сентябрь экспедиции проделывали ту работу, которую нужно было проделать за три, за четыре месяца. Но нынче все получается наоборот.
Еще две недели назад Корнев был уверен, что ему удалось поймать след ледников, оставивших на равнинах осколки медной руды. Количество валунов скарновой породы увеличивалось с каждым днем. Все говорило за то, что где-то поблизости находится коренное месторождение.
Тогда, склонившись над картой, Корнев провел радостную бессонную ночь и утром, бодрый, помолодевший, вышел из палатки и весело распорядился изменить направление поисков.
На западе возвышался главный хребет. Конечно, оттуда, выпахивая по склонам глубокие долины, сползал мощный ледник. Он нес с собой остатки разрушенных пород, в том числе и валуны медного колчедана. Может быть, на одной из этих вершин, в каких-нибудь тридцати верстах отсюда, находилось потерянное месторождение. В ту сторону Корнев и направил поиски.
Пока экспедиция продвигалась по сглаженной местности, пересекая пологие увалы, все шло благополучно. Но лишь только начался медленный подъем к главному водоразделу, как количество рудных валунов стало катастрофически падать. И чем ближе продвигалась экспедиция к заболоченной горной цепи, тем меньше встречалось обломков скарновой породы.
Андрей Михайлович посерел, осунулся, но все-таки продолжал упрямо вести поиски в западном направлении. В притундровой полосе валуны, содержащие медную руду, окончательно исчезли. Значит, месторождение меди находилось где-то ниже тундровой зоны.