тебя. Ведь сиротке из Каира показалось, что она попала в волшебную сказку, не иначе. И в герое без страха и упрека, который спас ее от верной смерти, она не распознала чудовище. Даром что такая умная. Хотя, возможно, тебе попросту было все равно. – В его голосе зазвучал лед. – Возможно, ты была рада выполнять любую его прихоть уже после того, как он состроил тебе красивые зеленые глаза и поплакался на печальную судьбу?
Нари уставилась на него, не находя ответа. Его слова эхом гудели в голове. Она не раз видела Мунтадира пьяным, но до сих пор не знала, что он может быть таким жестоким.
Не подозревала, что он может так глубоко ее ранить.
Нари втянула носом воздух, дрожа от негодования. Вот почему она закрывалась от окружающих, вот почему прятала свою душу за высокими стенами. Потому что, как раз за разом выяснялось, в этом городе она никому не могла доверять. Кровь вскипела у нее в жилах. Что позволяет себе Мунтадир? Кто он такой, чтобы оскорблять ее подобным образом? Ее, бану Нахиду! В стенах ее собственного лазарета!
Похоже, сам дворец разделял ее гнев. Древняя родовая магия растеклась по жилам. Огонь в купели разгорелся с удвоенной силой. Всполохи пламени потянулись в воздух так жадно, как будто хотели сожрать его, этого отпрыска пескоплавов, отнявших у них родной дом.
В этот момент ее ярость как будто перестроилась и сфокусировалась на Мунтадире. Нари прочувствовала его так же отчетливо, как если бы коснулась его рукой. Учащенное биение сердца, прилив крови к коже. Такие нежные сосуды на шее. Кости и суставы, которые можно сломать одной мысленной командой.
– Вам сейчас лучше уйти, эмир, – раздался голос Низрин.
Нари не знала, как давно она стоит здесь, у приоткрытой шторы, но женщина, очевидно, слышала достаточно, потому что смотрела на Мунтадира с плохо скрываемым презрением.
– Бану Нахида занята лечением вашего товарища. Ему пойдет на пользу, если никто не будет их сейчас прерывать.
Мунтадир упрямо поджал губы. Казалось, он еще не высказал всего, что хотел… и кроме того, даже не догадывался, что Нари была на волоске от того, чтобы совершить непоправимую ошибку. Но, выждав секунду, он взял Джамшида за руку, на секунду переплетая их пальцы. После чего, не оборачиваясь на Нари и Низрин, поднялся на ноги, развернулся и вышел.
Нари выдохнула, содрогнувшись всем телом, когда темные мысли покинули ее.
– Кажется… Кажется, я чуть не убила его.
– И это была бы заслуженная смерть.
Низрин подошла к Джамшиду и стала его осматривать. Вскоре к ней присоединилась и Нари. Пульс Джамшида по-прежнему был немного учащен, а кожа – горячее, чем хотелось бы, но дыхание постепенно приходило в норму.
– Больше никогда не позволяй этой пьяной свинье прикасаться к себе.
Нари подумала, что ее сейчас стошнит.
– Он мой муж, Низрин. Мы должны работать над примирением наших племен. – Ее голос звучал слабо, а слова казались такими фальшивыми, что хоть смейся.
Низрин подтянула поближе ведро со льдом, которое предусмотрительно оставила у кушетки, смочила компресс в холодной воде и положила Джамшиду на спину.
– Я бы на твоем месте сильно не переживала за будущее вашего союза, – грозно пробурчала она.
Нари взглянула на Джамшида, вспоминая его мольбы, и ее охватило отчаяние. Она чувствовала себя такой бесполезной. Она не выдержала неподъемного груза ответственности. Не осталось сил смотреть, как разбивается о реальность очередная мечта. Ходить на цыпочках вокруг Гасана и смотреть в глаза Дэвам, которые молили ее о спасении. Ведь Нари пыталась, правда. Даже вышла замуж за Мунтадира. Но сейчас она была опустошена.
– Я хочу домой, – прошептала она, и на глаза навернулись слезы.
Какое глупое, инфантильное желание, однако в душе так больно защемила тоска по Каиру, что у нее физически перехватило дыхание.
– Нари… – Нари смущенно попыталась отвернуться, но Низрин потянулась к ней навстречу и обхватила ее лицо своими руками. – Дитя, посмотри на меня. Твой дом здесь.
Она заключила Нари в объятия и стала гладить по голове. Нари невольно расслабилась в ее руках и дала волю слезам. К ней никогда не проявляли такой заботы, и Нари была благодарна Низрин за ласку.
Так благодарна, что даже не обратила внимания на горячность в голосе Низрин, когда та продолжила:
– Обещаю, госпожа. Все будет хорошо. Вот увидите.
11Али
Али ударил своим зульфикаром по клинку Ваджеда, с разлету разворачиваясь, чтобы уклониться от меча Акисы, просвистевшего у него над головой.
А какой реакции ты ожидал? Заявился без предупреждения, да еще и принес с собой кинжал Дараявахауша. И после этого ты надеялся, что она пригласит тебя выпить чаю и побеседовать о литературе?
Он вскинул меч, блокируя очередной выпад Ваджеда.
И все же не верится, что она считает меня их сообщником. В конце концов, не по доброй воле Али был похищен и застрелен ее ненаглядным Афшином. К тому же он ни за что не поверит, что за эти пять лет никто не открыл Нари всей правды о Кви-Цзы и многих других непростительных преступлениях Дараявахауша. Почему она до сих пор его защищает?
Он оттолкнул от себя зульфикар каида, в очередной раз разворачиваясь лицом к Акисе, в последний момент успевая отразить ее выпад.
Любовь – а даже такому несведущему в подобных вопросах юноше, как Али, было очевидно, что Нари с этим исчадием ада связывает нечто большее, нежели обычное преклонение Афшина перед своей Нахидой – до чего бессмысленное, слепое чувство. Какая глупость – от одного вида чьей-то улыбки терять всякий контроль…
Лезвие меча Акисы плашмя хватило его по лицу.
– Ай!
Али зашипел от боли и опустил зульфикар. Он провел ладонью по щеке – на пальцах остались следы крови.
Акиса хмыкнула.
– Не дело это – витать в облаках во время битвы на мечах.
– Нигде я не витал, – горячо возразил он.
Ваджед тоже опустил оружие.
– Еще как витал. Я учил тебя фехтовать с тех лет, когда ты доставал мне разве до пояса. Я знаю, какое выражение принимает твое лицо, когда ты отвлекаешься. А вот ты… – Он повернулся к Акисе и посмотрел на нее с одобрением. – Ты превосходно владеешь зульфикаром. Ты можешь вступить в Королевскую гвардию. Ты бы добилась больших высот.
Акиса снова хмыкнула.
– Не люблю, когда мной командуют.
Ваджед пожал плечами.
– Предложение остается в силе. – Он махнул рукой в противоположную сторону плаца Цитадели, где Любайд, окруженный стайкой восторженных молодых рекрутов, травил байки о приключениях троицы в Ам-Гезире, наверняка приукрашивая многие детали. – Почему бы нам вместе с вашим громкоголосым приятелем не сделать перерыв на чашку кофе?
Акиса усмехнулась, а Ваджед, когда она ушла, задержал Али.
– С тобой все в порядке? – спросил он, понизив голос. – Я хорошо тебя знаю, Али. Ты не просто витаешь в облаках, ты сдерживаешь себя. С таким же лицом ты смотришь на новобранцев, которых обучаешь бою.
Али поджал губы, недовольный тем, что слова Ваджеда были недалеки от истины. Он действительно старался сдерживать себя, хотя каид наверняка имел в виду несколько другое. Да и отвлекали его отнюдь не одни воспоминания о Нари.
Во всем было виновато озеро. Оно притягивало Али с того самого момента, как он объявился в Цитадели, заставляя его слишком часто подходить к городским стенам и прижиматься ладонями к холодным камням, ощущать воду по ту сторону стены. Когда Али закрывал глаза, он снова слышал шепот, как тогда, на пароме, это нечленораздельное жужжание, заставлявшее его сердце часто биться с совершенно ему самому непонятной энергией. Силы, полученные от маридов, казались доступнее и бурно рвались наружу, чего не случалось уже несколько лет. Али чувствовал, что способен одним щелчком пальцев погрузить всю Цитадель в непроглядный туман.
Но он не мог рассказать об этом – ни Ваджеду, ни кому бы то ни было.
– Ничего особенного, – заверил Али. – Я просто устал.
Ваджед окинул его внимательным взглядом.
– Это из-за родных? – Али в ответ скорчил недовольную мину, и во взгляде каида появилось сочувственное выражение. – Ты не пробыл во дворце и дня, Али. Возвращайся домой и попробуй поговорить с семьей.
– Я уже дома, – ответил Али. – В конце концов, я ведь по решению отца вырос в Цитадели.
В этот момент в поле его зрения попали двое гвардейцев, выходящих в патруль. На обоих были многократно перештопанные мундиры, и лишь один из напарников имел при себе зульфикар.
Али покачал головой, думая о драгоценных украшениях Мунтадира и горах сладких угощений. Разумеется, не он один замечал этот контраст – за время, проведенное в Цитадели, он успел сполна наслушаться недовольных разговоров на этот счет. Если подозрения Али были верны, то частичная вина за экономический кризис в Дэвабаде лежала на Аяанле с их хитроумными интригами – во всяком случае, именно на это намекал Муса. Однако вряд ли его братья по оружию, которые видели лишь жирующую знать и изнеженных придворных, зрили столь глубоко в корень. Но, во всяком случае, Али они не винили. Его приняли с распростертыми объятиями, отпустив лишь несколько шутливых ремарок о сократившемся рационе чечевицы и хлеба, которые теперь Али делил с ними.
Его внимание привлекла суматоха у ворот Цитадели. Обернувшись на шум, Али увидел, как сперва туда бросились солдаты, но тут же… попятились назад, сбившись в неуклюжую стайку, и уставились в пол, спотыкаясь на ровном месте.
В воротах появилась женщина. Она была одна. Али мгновенно узнал ее высокую и грациозную фигуру. Женщина была одета в абайю цвета полуночи, расшитую соцветиями алмазов, которые сверкали подобно звездам. Ее лицо покрывала длинная серебряная шейла, пряча от посторонних глаз все, кроме ее серо-золотых глаз.
Сердитых серо-золотых глаз. Они смотрели на Али в упор. Женщина, не церемонясь, подняла руку в призывном жесте, золотые браслеты и жемчужные кольца ярко сверкнули на солнце, резко развернулась и уверенным шагом вышла за ворота.