Но как раз Субха и не промолчала.
– Это ужасно – совершить нападение на такое место, как больница, – проговорила она мрачно. – Ради какой бы праведной цели ни велась эта война.
Али неотрывно смотрел на кости.
– Возможно, здесь произошло что-то еще.
– И что же, по-твоему, должно было такого произойти, что могло бы оправдать уничтожение больницы и истребление всех целителей? – процедила Нари, взбешенная его комментарием.
– Я не говорил, что это было оправданно, – заметил Али в свою защиту. – Я только сказал, что мы можем не знать всей правды.
– Мне достаточно и того, что я уже знаю, – перебила их Субха с нездоровым видом. – Давайте пойдем дальше и оставим раскопки тем, кто потом как следует позаботится об останках.
Останки. Какое холодное, безликое слово. «Семья», – поправила Нари про себя, понимая, что, с большой долей вероятности, убитый джинн, даже после смерти продолжающий сжимать скальпель, был из Нахид. Нари сняла чадру и бережно прикрыла тканью кости. Вскоре она вернется сюда с Картиром.
Когда она выпрямилась, Субха уже покинула аптеку, но Али остался.
Пока он не ушел, Нари схватила его за запястье.
– Ты что-то знаешь о больнице и не рассказываешь мне?
Он отвел взгляд.
– Тебе лучше не знать.
Нари больнее стиснула его руку.
– Не смей меня опекать. Ты ведь из этих же побуждений не рассказывал мне о Даре? Запрещал читать книги, к которым я была «не готова»? И чем это в итоге обернулось?
Али вырвался из ее хватки.
– Все знали про Дараявахауша, Нари. Не соглашались только в одном: зверь он или герой. А то, что послужило причиной здесь, – он повернул голову, осматривая тусклое помещение, – глубоко похоронено. И если ты хочешь начать с чистого листа, это должно остаться неизменным.
19Дара
– Город будем брать на вторую ночь Навасатема, – сказал Дара, пока они изучали наколдованную им карту: участок узкого побережья Дэвабада, городские стены и сразу за ними – грозная башня Цитадели. – Это новолуние, и ночь будет темная. Королевская гвардия не заметит нашего приближения, пока их же башня не рухнет в озеро.
– Это же ночь после парада? – уточнил Мардоний. – Вы уверены, что это мудрое решение?
Каве кивнул.
– Сам я не застал Навасатем в Дэвабаде, но наслышан о первых днях празднеств. Пить начинают на рассвете и не прекращают даже после состязаний на арене. К полуночи половина населения будет видеть седьмой сон. Мы застанем джиннов врасплох, а Дэвы в это время будут дома и в безопасности.
– А Нари – в лазарете, да? – спросил Дара. – Ты уверен, что Низрин никуда ее не отпустит?
– В двадцатый раз повторяю, да, Афшин, – вздохнул Каве. – Она забаррикадирует двери в лазарет, как только увидит твой… скажем так, изобретательный сигнал.
Дару все еще терзали сомнения.
– Нари не понравится, что ее заперли против ее воли.
Каве невозмутимо посмотрел на него.
– Низрин несколько лет проработала с ней бок о бок. Уверен, она как-нибудь справится.
А я уверен, Низрин даже не догадывается, что ее подопечная когда-то зарабатывала себе на жизнь, проникая в запертые дома и удирая оттуда незамеченной. Терзаясь предчувствиями, Дара взглянул на Мардония.
– Сходи посмотри, готова ли бану Манижа присоединиться к нам, – попросил он.
В последние дни Манижа практически не покидала шатер, лихорадочно работая над своими экспериментами.
Молодой солдат кивнул, поднялся на ноги и зашагал в другой конец лагеря. Сквозь темные деревья виднелось бледно-розовое небо. Снег наконец сошел, и влажная от росы земля блестела под первыми лучами солнца. Лучники, забрав с собой лошадей, уже спустились в долину, чтобы попрактиковаться в стрельбе; двое солдат вели зевающего Абу Саифа на тренировочную арену. Дара быстро взглянул на зульфикары и убедился, что они спрятаны в ножнах и лежат в дальнем углу арены. Он уже объяснил своим солдатам, что тренировки с Абу Саифом будут проходить строго под его присмотром.
Аэшма фыркнул, привлекая внимание Дары.
– Все еще не могу поверить, что они празднуют то, как Сулейман поступил с нами, – сказал он Визарешу.
Дара вмиг помрачнел. Ифриты вернулись в лагерь вчера, и с каждым часом находиться рядом с ними становилось все более тягостно.
– Мы празднуем свободу от его гнета, – возразил он. – Ну, знаешь… тот момент, когда наши предки стали его рабами, чтобы не лишиться магии навсегда. Наверняка ведь и ты когда-то отмечал хоть какие-нибудь праздники.
Вид у Аэшмы сделался мечтательным.
– Там, где я жил, люди время от времени приносили девственниц мне в жертву. Визжали они, конечно, ужасно, зато музыку играли приятную.
Дара на мгновение прикрыл глаза.
– Забудь, что я спросил. Но вернемся к разговору об осаде. У вас двоих все готово? С гулями проблем не возникнет?
Визареш склонил голову набок.
– Я свое дело знаю.
– Достаточно ли хорошо, чтобы удержать их от нападения на моих воинов?
Он кивнул.
– Я буду на берегу вместе с ними.
Это Дару ничуть не успокаивало. Ему претила сама мысль о том, чтобы разделить их сплоченный отряд и бросить не знавших боя солдат на противоположной стороне города. Но выбора у него не было.
Аэшма ухмыльнулся.
– Если ты так за них переживаешь, Афшин, Кандиша с радостью составит нам компанию. Она ужасно по тебе скучает.
Костер в ответ громко затрещал.
Каве бросил взгляд на Дару.
– Кто такая Кандиша?
Глядя на пламя костра, Дара сосредоточился на своем дыхании, пытаясь усмирить магию, приливавшую к рукам и ногам.
– Ифритка, которая меня поработила.
Визареш цокнул языком.
– А я ведь ревновал, – признался он. – Мне никогда не удавалось поработить столь могущественного дэва.
Дара громко хрустнул костяшками пальцев.
– Действительно, какая жалость.
Каве нахмурился.
– Эта Кандиша не работает с бану Манижей?
– Работала, пока он не уперся рогом. – Ифрит издевательски склонился к Даре. – Упал своей Нахиде в ноги и взмолился, чтобы та прогнала Кандишу. Говорил, мол, ни о чем больше не попросит. Ума не приложу почему. – Аэшма облизнул зубы. – Кандиша, как-никак, единственная помнит, что ты совершил, пока был рабом. Тебе ведь должно быть интересно. Это же воспоминания за четырнадцать столетий… – Он наклонился еще ближе. – Подумай, сколько сладостных желаний ты успел претворить в жизнь за этот срок.
Дара взялся за нож.
– Не нарывайся, Аэшма, – прорычал он.
В глазах Аэшмы плясали огоньки.
– Я же пошутил, Афшин, дорогой.
Ответить Дара не успел. Позади него раздался испуганный вскрик, глухой удар и характерный звук, произведенный столкновением двух тел.
А затем – с жутким шипением вспыхнул и ожил зульфикар.
Не тратя времени даже на то, чтобы сделать вдох, Дара развернулся, уже держа в руках только что наколдованный лук. Фрагменты представшей перед ним картины сложились вместе не сразу. Вот, устав, выходит из палатки Манижа. Вот два стража Абу Саифа распластались на земле, а пылающий зульфикар – уже в руках Гезири, вот он бросается на Манижу…
Дара пустил стрелу, но Абу Саиф оказался готов к этому и загородился деревянной доской так проворно и так мастерски, что Дара невольно изумился. Это не тот старик, который помогал солдатам Дары с боевой подготовкой. Из горла вырвался крик, и Дара выстрелил снова, в то время как Абу Саиф бежал вперед, не сбавляя шаг.
Мардоний выскочил между гезирским скаутом и Манижей, отбив своим мечом удар зульфикара. Железо зашипело, схлестнувшись с заколдованным огнем. Мардоний оттолкнул Абу Саифа, едва успев отразить новый удар, и, сам того не зная, заслонил мишень Дары.
Было очевидно, кто владеет мечом лучше… Следующую атаку Абу Саифа Мардоний отразить уже не смог.
Зульфикар вспорол ему живот.
В следующую секунду Дара уже мчался к ним, магия бушевала у него под кожей, лед и снег таяли под ногами. Абу Саиф выдернул зульфикар из тела Мардония, и Дэв упал наземь. Гезири занес его над Манижей…
Она щелкнула пальцами.
Дара с расстояния десяти шагов услышал, как захрустели кости в руке Абу Саифа. Тот закричал от боли и выронил зульфикар, пока Манижа смотрела на него сверху вниз с холодной ненавистью в темных глазах. К тому моменту, когда к ним подоспел Дара, солдаты уже повязали скаута. Его рука была жутко изувечена, а сломанные пальцы – растопырены и торчали в разные стороны.
Дара опустился на землю рядом с Мардонием. Глаза юноши затянуло поволокой, от лица уже отлила кровь. У него в животе зияла чудовищная дыра. Под ним растекалась лужа черной крови. По коже начали расползаться характерные зеленовато-черные змейки яда от зульфикара, но Дара понимал, что не яд унесет его жизнь.
Манижа, не теряя времени даром, разорвала шинель на юном воине. Прижала ладони к его животу и закрыла глаза.
Ничего не произошло. Ничего не могло произойти. Дара знал, что никто, даже Нахида, не спасет от ранения зульфикаром.
Манижа ахнула, задохнувшись недоуменным негодованием, и надавила сильнее.
Дара коснулся ее руки.
– Госпожа…
Она устремила на него обезумевший взгляд – Дара никогда не видел ее в таком состоянии. Он отрицательно покачал головой.
Мардоний вскрикнул от боли и вцепился Даре в руку.
– Больно, – прошептал он, и из глаз у него покатились слезы. – Молю тебя, о Создатель…
Дара бережно обхватил его руками.
– Закрой глаза, – успокаивал он. – Боль скоро пройдет, друг мой. Ты хорошо сражался…
У него перехватило горло. Слова срывались с губ машинально. Слишком часто ему приходилось выполнять эту нелегкую обязанность.
Кровь струйкой стекала изо рта Мардония.
– Моя мать…
– Твоя мать будет жить со мной во дворце. Она ни в чем не будет нуждаться. – Манижа протянула руку и коснулась брови Мардония, благословляя его. – Я лично приведу ее к твоему алтарю в храме. Ты спас мне жизнь, сын мой, и за это в следующий раз твои глаза откроются в раю.