Больше он к брату не приближался. А Мунтадир, казалось, постоянно наблюдал за ним, изучая его с безжалостным спокойствием, которое вызывало в Али легкую тревогу и, прямо говоря, разбивало ему сердце. Все надежды на примирение со старшим братом, которого он когда-то обожал и все еще любил, начали угасать.
Тем не менее он последовал за ним. Выбора-то у него не было.
– …В каком смысле: решили проблему с южно-гезирскими шейхами? – выяснял Гасан. Он сидел за столом, а Мунтадир стоял напротив него. – Если ты не наколдовал у нас дополнительный караван-сарай, то я не знаю, где мы будем размещать тысячу нежданных гостей.
– Я как раз встречался с управляющим придворцовой территории, – ответил Мунтадир. – Думаю, мы могли бы разбить лагерь для путников в саду напротив дворца. Дэвы, конечно, придут в ужас, и потребуется некоторое время, чтобы восстановить земли после мероприятия, но это будет красиво, представь: волшебные шелковые шатры среди пальм, садик с фонтанами и внутренний двор, где торговцы будут продавать ремесленные изделия своих племен, и, возможно, чтецы и музыканты, исполняющие древние эпосы, – он неуверенно улыбнулся. – Я подумал, это можно было бы преподнести как дань уважения нашим корням, да и шейхи вряд ли расстроятся, если мы поселим их рядом с нашим дворцом.
В лице короля проступила мечтательная задумчивость.
– Прекрасное предложение. Очень хорошо, Мунтадир. Я впечатлен. Ты отлично справляешься с подготовкой к Навасатему.
Лицо Мунтадира озарила широкая улыбка, возможно, самая искренняя за последние месяцы, как будто тяжкий груз разом свалился с его плеч.
– Спасибо, аба, – сказал он искренне. – Я делаю все, чтобы не посрамить наше имя и оправдать твои ожидания.
– Я в этом не сомневаюсь. – Гасан сложил ладони домиком. – Однако после празднеств, Мунтадир, я попросил бы тебя обратить внимание и весь свой шарм на свою супругу.
Мимолетную радость, озарявшую лицо брата, как рукой сняло.
– У нас с женой все в полном порядке.
Гасан пристально посмотрел на него.
– Это мой дворец, эмир. Я знаю все, что происходит в его стенах, и знаю, что вы с Нари не посещали опочивальни друг друга уже более четырех месяцев. Я поженил вас затем, чтобы объединить наши племена, не забыл? Прошло почти пять лет. У меня за меньшее время появилось двое детей от Хацет.
Али кашлянул.
– Я могу… идти?
Никто даже не взглянул на него.
Мунтадир прожигал взглядом отцовский стол, на скулах ходили желваки.
– Тут требуется время, аба, – сказал он наконец.
– Конечно, требуется, потому что ты проводишь ночи со всеми, кроме собственной жены, о чем я не раз предупреждал тебя. Если какой-то конкретный джинн или Дэв отвлекает тебя от супружеских обязанностей… этого джинна всегда можно убрать с дороги.
Мунтадир вскинул голову, и Али вздрогнул от еле сдерживаемой ярости в лице брата.
– Никто меня не отвлекает, – отрезал Мунтадир. Он так крепко вцепился в стол, что костяшки пальцев побелели. – А свои обязанности я прекрасно знаю – так ты меня выдрессировал с самого детства.
Гасан сверкнул глазами.
– Если твое положение начнет тяготить тебя, эмир, – начал он холодным тоном, – у меня на примете есть тебе замена. Подозреваю, он с радостью возьмет на себя твои супружеские обязанности. Все равно твоя жена уже предпочитает его общество твоему.
Уши Али вспыхнули от таких намеков.
– Это не то, что…
Лицо Мунтадира исказила недобрая гримаса.
– Моя жена предпочитает бездонный кошелек Хацет и простофилю, из которого можно вить веревки, чтобы построить свою больницу. – Он повернулся к Али. – И, когда строительство будет закончено, вы перестанете ее интересовать.
Жестокие слова попали куда-то глубоко в сердце Али, в самый уязвимый его уголок.
– Она стоит десятерых таких, как ты, – ответил он, чувствуя, как накатившая боль пытается сломить его самообладание. – Она занимается важным и смелым делом, а ты не мог даже от куртизанок своих оторваться и прийти вместе с ней…
Дверь кабинета распахнулась, с силой хлопнув о стену. Али развернулся, выхватил зульфикар и встал, закрывая собой свою семью. Но в дверях появился Ваджед. Он выглядел взволнованно и встревоженно.
– Абу Мунтадир, – приветствовал он Гасана по-гезирийски. Где-то позади него Али услышал женский плач, эхом разнесшийся по коридору. – Простите, но произошло ужасное преступление.
– Госпожа, прошу вас! – Али напрягся, услышав голос Каве. – Нельзя предстать перед королем в таком виде!
– Еще как можно! – вопила женщина. – И это мое гражданское право!
За этим последовала речь на бесперебойном дивастийском вперемешку с всхлипами.
Гасан встал, когда к нему ввалилась Дэва в окровавленной чадре. Рядом с ней стоял бледный и напряженный Каве, а также другие Дэвы и два члена Королевской гвардии.
– Что происходит? – поинтересовался Гасан, переходя на джиннский.
Каве вышел вперед, а женщина опустилась на колени и заплакала, пряча лицо в ладони.
– Прости мою соплеменницу, король, – взмолился он. – Она была вне себя от горя и умоляла позволить ей предстать перед тобой.
– Разрешаю, – соизволил Гасан, и Али услышал в его голосе искреннее беспокойство. – Что случилось, милая женщина? Ты ранена? Я могу позвать бану Нахиду…
Женщина заплакала пуще прежнего.
– Слишком поздно. Мой муж уже мертв. Они схватили его и перерезали ему горло.
Ваджед смотрел на все это хмуро.
– Их нашли мои люди. Ее супруга… – Он покачал головой. – Жуткое зрелище.
– Преступников поймали? – сразу спросил Али.
Ваджед помедлил.
– Нет… Мы нашли их близ сектора Гезири. Они отправились в магазин за жемчугом…
– Это произошло не в квартале Гезири, – сорвался Каве. – Я знаю, где их нашли, каид.
Гасан спросил со всей серьезностью:
– Кто напал на вас, госпожа?
– Шафиты, – выплюнула она. – Мы хотели увидеть больницу Нахид, но не прошли и половины тамошнего лагеря, как какие-то негодяи схватили нас за одежду и потащили в переулок. Они угрожали… угрожали опозорить меня. Парвез умолял их, обещал отдать им все наше имущество… – Она покачала головой, словно желая забыть это зрелище, и вуаль на секунду упала с ее лица.
Али узнал ее и потрясенно перевел взгляд на старшего визиря. Нет. Это было невозможно.
Мунтадир пересек кабинет, чтобы налить стакан воды из кувшина, который стоял на подоконнике. Он вернулся и всунул стакан в руки женщины, сказав несколько тихих слов на дивастийском. Она судорожно вздохнула, утерла глаза и выпила.
Когда Али во второй раз взглянул на ее лицо, у него не осталось сомнений. Он уже дважды видел эту женщину. Оба случая было довольно сложно забыть. В первый раз он встретил ее в таверне Дэвов, которую посетил с Анасом. Там она смеялась и играла в азартные игры с компанией куртизанок. Во второй раз она дожидалась Али в его собственной постели, в день его первого придворного приема, подосланная «оказать ему теплый прием» во дворце.
«Теплый прием», организованный Каве э-Прамухом.
Следующим подал голос Каве.
– Я предупреждал бану Нахиду, что лагерь – скверная затея, – запричитал он на повышенных тонах, заламывая руки. – Малокровки опасны. Работать с ними противоестественно, а теперь они еще и начали убивать Дэвов средь бела дня. Эту стройку нужно закрыть от греха подальше!
Али прочистил горло, пытаясь успокоиться.
– Свидетели есть?
Каве возмущенно покосился на него.
– Разве ее слова недостаточно?
«Недостаточно, если в этом замешан ты». Этого Али, конечно, не стал говорить вслух. Он просто положил руку на сердце и честно сказал:
– Ни в коем случае не хочу обижать твою помощницу, визирь. Но это помогло бы нам поймать…
– Я не его помощница, – заявила женщина. – На что это вы намекаете? Я женщина благородной крови! Я не принадлежала никому, кроме моего супруга, Парвеза!
Али открыл рот, но Гасан поднял руку.
– Так есть ли свидетели? Я не ставлю под сомнение ваши слова, госпожа. Но это помогло бы нам найти преступников.
Ваджед отрицательно покачал головой.
– Свидетелей нет, король. Во всяком случае, все утверждают, что ничего не видели, хотя, когда мы прибыли, на месте преступления царил хаос. – После минутного колебания он добавил: – И довольно много Дэвов собралось с требованиями найти и привлечь к ответственности виновника.
В Али вспыхнуло беспокойство.
– Шафиты в этом лагере под нашей защитой. Там сотни женщин и детей.
– Им нечего там делать, – возразил Каве. – Ты сам во всем виноват. Ты вложил свои ядовитые мысли в уши бану Нахиде, и в результате убит Дэв.
Али заподозрил неладное. Каве еще в Великом храме ясно дал понять, что он против сотрудничества Нари с шафитами. Но он же не так жесток, чтобы учинить что-то подобное…
Оценив деликатность ситуации, Али перешел на гезирийский, чтобы Дэвы не могли его понять.
– Аба, я знаю эту женщину, – тихо проговорил он. – Каве знаком с ней. Он подослал ее ко мне в спальню, когда я только начал жить во дворце.
Гасан искоса посмотрел на сына, ничем не выдавая своих эмоций, и Али продолжил:
– Мунтадир, ты тоже должен узнать ее. Ты тоже там был. Если бы она сняла вуаль, ты бы точно вспомнил ее лицо.
Мунтадир уставился на него, прикидывая, как повести себя в этой ситуации.
А потом его лицо не выражало ничего, кроме того же безжалостного спокойствия.
– Я ведь ясно дал понять, что думаю о твоем отношении к шафитам. – Он рывком расправил плечи, и его расчетливое лицо исказила гримаса негодования. – И я не попрошу эту несчастную раздеться лишь потому, что ты принимаешь ее за проститутку!
Его последние слова, произнесенные уже по-джиннски, а не по-гезирийски, рассекли тишину в комнате, как хлыст. Каве ахнул, а женщина пронзительно взвизгнула.
Обернувшись, Али увидел ужас на лицах растущей толпы, привлеченной воплями женщины.