Он оглянулся на замок. Поднимались дымы, работала кузница, топилась печь с двумя последними яйцами огневухи; эта тварь еще молодая, сказал сотник Бран. Несется мало и редко. Надо ждать, когда заматереет…
Лукс скакал вниз по склону, перелетая с камня на камень. Развияр слился с седлом, ухватившись за кожаный ремень-портупею. Ему казалось, что это его лапы отталкиваются от земли, в его теле перекатываются упругие, текучие, как вода, мышцы Лукса, и его же глазами смотрит на мир зверуин. Всадник и его брат – единое существо; Развияр сполна ощутил это и, празднуя, закричал во всю силу легких.
Ветер переменился.
– Медный король, Медный король…
Клинки лежали на краю бассейна. Огонек свечи отражался в воде, играл на стали, преломлялся в драгоценных камнях. Развияр был один в комнате; дверь на балкон покосилась и висела на одной петле. Снаружи тянуло холодным ветром.
– Возьми, что мне дорого. Подай, что мне нужно.
В его жизни не так много было оружия, особенно такого, к которому стоило привязываться. Свой темный меч гекса он ценил, но никогда не любил. А эти, почти живые, со своим норовом, будто переняли характер Лукса, который нашел их и выбрал для своего всадника…
Он невольно потянулся, желая схватить меч за теплую рукоятку, поймать и удержать. Рука наткнулась на камень.
Он мигнул. Глаза слезились от ветра и усталости. На краю бассейна ничего не было; Развияр провел по гладкому камню кончиками пальцев, будто не понимая, что произошло, не умея привыкнуть к этому, снова растерявшись…
А потом его захлестнуло светлой и теплой волной. Тяжесть последних дней обернулась белым пухом. Летящие хлопья застыли, сливаясь с бликами на воде; лопнули невидимые обручи, стягивавшие голову и грудь.
Он встал на колени. Лег щекой на холодный камень.
Засмеялся.
Он расхаживал из угла в угол, и Яска внимательно следила за ним глазами. Будто не могла понять: чему он так часто улыбается?!
– …Карта – всего лишь земля, – отрывисто говорил Лукс. – На ней засады не обозначены! Расстреляют из укрытия прежде, чем ты откроешь рот!
Лукс нервничал. Его полосатая шерсть стояла дыбом, он то и дело оглаживал ладонями бока и говорил без умолку, лил слова, как воду. Развияр слушал его – и не слушал.
– Никто не станет с тобой разговаривать. Нет такой силы, чтобы их заставить. Ты знаешь нагоров… нет, ты не знаешь нагоров! У нас… то есть у них, – совсем другая цена жизни. Если что-то предписано традицией – будет исполнено любой ценой, расплатятся кровью свои, чужие… Рабы, всадники, женщины, дети… Как вода, которая всегда течет вниз. Шпоры в бока… Я иногда понимаю Утро-Без-Промаха. Так ненавидеть можно только нагоров, и только тому, кто среди них вырос!
– Что же тогда делать? – спросил Развияр, дождавшись, пока Лукс на миг замолчит. Он не ждал ответа: внутри него происходила невидимая работа. Приходили мысли, на первый взгляд безумные. Ткались ниточки понимания, тонкие весы взвешивали «за» и «против». Слова Лукса и Яски ложились на эти весы – песчинками, пылинками или весомыми гирями.
– Надо идти, – сказала Яска. – Только взять с собой огневуху. Тогда им придется выслушать тебя.
Лукс выпустил когти на передних лапах:
– Огневуха покоряется три дня и три ночи. Нагорье – не тарелка… Если они не захотят с тобой встречаться – ты их не встретишь, будешь бродить и месяц, и год по пустой земле. Ничего не узнаешь. А личинка пропадет. У нас их всего две…
Яска сидела, кутаясь в плащ, и казалась очень бледной:
– Я смогу находить их по запаху. Я смогу понимать, врут они или не врут. Я запущу ветер, или смерч, чтобы они убедились. Магов боятся, Лукс.
– Хорошо! Замечательно! А если ты нарвешься на имперского мага?
– Я почую…
– Какая ты могучая! Может, вообще пойдешь одна? Голая и с кольцом на пальце?!
– Дурак, – сказала Яска. – Ты просто трусишь. Ты не хочешь туда идти, поэтому выдумываешь отговорки.
– Да, трушу! – шкура Лукса дернулась, будто от укуса жгучего насекомого. – Потому что я знаю нагоров и Нагорье, а вы – нет. Может быть…
Он запнулся. Вдруг покраснел. От прилива крови его смуглое лицо сделалось темно-бронзовым. Ярче выступили белые, выгоревшие волоски над верхней губой и на подбородке. Развияр мог только гадать, какие слова были готовы сорваться с Луксового языка; вспомнились колючие кусты, тучи бабочек-кровников, обреченное лицо умирающего зверуина. «Если умирает всадник в бою, или на охоте, вслед за ним должен умереть его брат. Если умирает жена, то всадник может взять за себя другую жену. Если женщина не может родить четырех, ее приносят в жертву озеру Плодородия»…
– Как такой народ мог признать власть Императора? – вслух спросил Развияр.
– Он и не принял, – напомнила Яска.
– Ради мести, – пробормотал Лукс. – Они ненавидят каждый камень в этом замке и каждую каплю воды в его родниках. Ты хочешь к ним идти? Иди! Хорошо, если тебя дотащат до озера Плодородия, чтобы как следует провести очищающий ритуал. А могут просто спалить возле дерева – в память о тех… которые встретились с огневухами.
– Ты их ненавидишь или больше все-таки жалеешь? – спросила Яска. – Свой народ?
Лукс встал. Отряхнулся:
– Я не хочу больше говорить о нагорах и не буду говорить. Развияр, решай, ты всадник. Я только прошу тебя, как брата: поверь тому, что я сказал.
И Лукс вышел. Развияр и Яска остались одни в комнате властелина, где полнился бассейн и горели свечи вдоль стен. Развияр смотрел на воду. Его губы шевелились.
«Нагоры верят, что озеро Плодородия вмещает души всех, нерожденных и уже умерших, и потому любой магический обряд связан всегда с этим озером».
«Наибольшая честь, которую нагоры могут оказать врагу, – принести его кровь в жертву озеру Плодородия. Считается, что такие жертвы способны отвести несчастье… Жертвоприношение свершается на глазах у народа».
– Давай оставим Лукса в замке, – тихо сказала Яска. – Ему в самом деле… нельзя туда. Его один раз уже приговорили.
– Два раза, – пробормотал Развияр.
– Тем более. Пойдем с тобой. Возьмем стражников, оружие, огневуху. Будут сопротивляться – тем хуже для них. Ты властелин замка, я твой маг. Ты хозяин этих земель, так покажи им!
– Ты права, – сказал Развияр.
– Ты сделаешь, как я говорю? – она просияла, мгновенно помолодев, – в такой восторг привела ее мысль, что Развияр ее слушается.
– Я подумаю, – пообещал он. – Здесь есть, о чем подумать.
Он уложил ее спать – измученная дежурством на башне, она уснула мгновенно. Прошелся по замку, проверил посты; спустился в зал стражи. У постели стражника Брана хлопотала девушка – та самая, что недавно рыдала у ног толпы на земле, рядом с мертвым насильником. При виде Развияра она уронила кружку – по полу рассыпались глиняные черепки.
Девушка пришла в ужас. Упав на колени, бросилась собирать осколки.
– Потом соберешь, – сказал ей Развияр. – Иди.
Она метнулась мимо него к двери, не смея поднять глаз. Развияр подошел к сотнику. Тот лежал на чистом, рядом стояла пустая миска из-под каши.
– Заботится, – сказал Развияр.
Он снял плащ. Через голову стянул кольчугу. Поддал черепок носком сапога – тот покатился, дребезжа на каменном полу.
– Послушай, сотник. Ты ведь был на озере Плодородия?
Развияр уселся на шкуру, скрестив ноги, и стал рассказывать. Бран слушал сперва недоверчиво, потом напряженно, потом глаза его заблестели, и он приподнялся на локте:
– Это безумие! Развияр… Властелин мой, это сумасшествие!
– Почему?
– А вдруг они убьют тебя сразу?
– Может быть. Но все, что я знаю о нагорах, мне говорит: не убьют. Они любят ритуалы. Особенно в беде, когда не на что больше надеяться.
– А если они отрежут тебе язык?
– Будет очень обидно, – подумав, сказал Развияр.
– Подумай, сколько ты значишь! Для замка, для… твоей женщины и твоего друга. Если ты умрешь…
– Бран, посмотри крыламе в глаза. Замок не выстоит без союзников. А Императору или даже Хвату мне нечего предложить. Нечем торговаться.
Бран сел на своем ложе:
– Послушай…
– У меня больше нет времени на разговоры. Все, что я сказал тебе, расскажешь им – но не раньше завтрашнего дня. Ближе к вечеру.
Не слушая больше старика, Развияр поднялся. Переоделся в простую одежду стражника: кожаные штаны, темная рубаха, теплая куртка из шкуры печорки. Оставил в комнате меч гекса вместе с перевязью. Захватил флягу, веревку с крюками, нож. Постоял, раздумывая.
– Я иду, Бран.
Старик смотрел на него со священным ужасом. Его губы беззвучно шевелились.
Была ночь. Развияр пробирался по Нагорью, пар вырывался изо рта, был слышен звук наименьшего камушка, сорвавшегося из-под ноги. В темноте, освещенной только звездами, он успел увидеть впереди холм с двумя головами, одной лесистой, одной голой, и вспомнил название на карте: Бритый Сверху.
Теперь он точно знал, где находится.
Он остановился, чтобы перевести дух, и краем глаза успел заметить движение. Руки потянулись к мечу, которого не было; в то же мгновение ему накинули на голову мешок. Все произошло так быстро, что он даже не разглядел нападавших.
Он предпочел бы, чтобы его не били, но захватчики были скоры на расправу. Чьи-то когти рванули рукав, чей-то сапог от души впечатался в ребра. Развияр испугался, что его забьют на месте. Это было бы чудовищно глупо и обидно, он попытался заговорить, но ему заткнули рот.
Прекратили бить. Взвалили поперек седла; зверуин припустил бегом, Развияр едва удерживался на его спине, каждый шаг отдавался болью в ребрах. Кроме того, он стал задыхаться: завязывая ему рот, враги перестарались.
Скачка продолжалась долго. Почти теряя сознание, он ухитрился ослабить узел, перетянувший лицо и загнавший вонючую ткань глубоко в рот. Наконец, впереди послышались голоса, сквозь мешковину мелькнул свет, и молодой, срывающийся голос проговорил, еле сдерживая гордость: