— Все равно, отвечать буду я.
Двое солдат с интересом наблюдали за ними.
— Похоже, боги к нам все-таки милостивы, — сказал один из них. — Говорил я тебе?
— Ты такой милости не заслужил, — отозвался другой. — Но если боги посылают, не мне возражать. Эй, парень!
Он ткнул пальцем в тюки на земле, жестом показал — на плечо. Яснее приказа не бывает.
Черная ярость поднялась в душе, Даниил прекрасно знал римский закон: если солдат приказывает, любой еврей обязан пройти с грузом одно поприще[64]. Нет, тому, кто заставит его вскинуть на плечи римский тюк, не жить! Он взглянул солдату прямо в лицо, потом с ленцой, не торопясь, сплюнул. Молниеносный удар разбил губу в кровь, но Даниил не опустил головы. Второй солдат быстро вскочил на ноги, теперь и он не спускал с них глаз.
Слышно только тяжелое дыхание. Внезапно Така шагнула вперед, подняла один из тюков. Куда тяжелее, чем кажется. Поднатужилась, со второй попытки неловко забросила тюк на плечи.
Солдаты выжидали. Даниила захлестнула злоба — да что толку. Первый раз в жизни подставил он плечи под римское ярмо — поднял второй мешок.
И чуть не завыл от стыда. В висках стучит кровь. Кого он ненавидит больше — солдат или эту девчонку, что тащится рядом с ним? Из-за нее, из-за нее такое унижение. Взглянул на Мальтаку уголком глаза. Нет, шагает ровно, только затрудненное дыхание выдает, как ей тяжело. Ну и пусть, хорошо бы споткнулась. Пускай хоть на землю грохнется, ему наплевать! Он снова глянул на девочку, заметил — со лба стекает пот, струится по подбородку. Теперь ему и впрямь стало стыдно — за самого себя. Бедная Така!
— Положи тюк, — пробормотал он, приближаясь к девочке. — Я отнесу свой, вернусь за твоим.
— … ничего подобного, — выдохнула она. — Помалкивай, нечего разговаривать.
Солдаты шагают налегке, весело болтая друг с другом, будто тюки тащит пара обыкновенных мулов, да и только. В конце концов показался придорожный камень. Солдаты могут заставить их идти дальше, они не прошли еще целого поприща, но Така уже еле плетется, ясно, ее ненадолго хватит. Со вздохом один из солдат взвалил на себя ее тюк. Его напарник — с еще меньшим удовольствием — взял второй, не забыв врезать Даниилу по уху — в другой раз не возражай. Они зашагали вперед, а измученная Мальтака, растирая плечо, повалилась на траву у дороги.
— Ты как? — только и пробормотал Даниил, не глядя на девочку.
— Ужасно — спасибо тебе! Какая муха тебя укусила?
Даниил не поднимал глаз:
— Я их только завижу, просто с ума схожу. Проклятые захватчики! Не будь ты со мной…
— Ты бы уже давно распрощался со своей дурной башкой! И какая от этого польза Палестине?
— Ладно, ладно, — буркнул он, — я свалял дурака! Хочешь пойти обратно?
— Конечно, нет! — девочка вскочила на ноги. — Я же собиралась повидаться с Лией.
Они продолжили путь, Даниил смотрел только на дорогу. Нет, не выдержал, украдкой бросил взгляд на девочку, заметил — она не спускает с него горящих глаз.
— Скажу по чести, Даниил, — вдруг выпалила Така, — ужасно тобой горжусь. Перепугалась до смерти — да, но и горжусь тоже. Я не прочь быть такой храброй, конечно, родись я мальчишкой.
Она же говорит искренне, сомнения нет, не верил своим ушам Даниил. До чего же приятно, от ее слов — как от вина — тепло разливается по жилам. Не так уж часто его хвалят, он к такому не привык.
Они уже подошли к холмам, теперь ветерок обвевает потные от жары лица. По обеим сторонам дороги — пересохшие под летним солнцем бурые поля. Кое-где еще видны молотильщики, подбрасывают срезанные колосья вилами, ветер уносит мякину, а тяжелые зерна падают на землю.
Вскорости показалось селение. Даниил постучал, окликнул сестру, и вот засов медленно отодвинулся. Юноша открыл дверь, Така отступила назад.
— Я привел того, кого ты знаешь, Лия.
Забившаяся в угол при виде незнакомца, девочка едва взглянула — и сразу выпалила:
— Така, зачем ты оделась как Иоиль?
Мальтака, смеясь, вошла в дом, с облегчением размотала надоевший тюрбан.
— Хорошо, что не у всех такие зоркие глаза. Но ты меня не выдашь? Это просто игра.
Лия медленно шагнула вперед, серьезно покачала головой:
— Даниил никогда не играет.
— Какая жалость, — весело отозвалась Мальтака. — Мы с Иоилем часто всякие шутки шутим. Но скажу тебе по секрету, твой брат умеет улыбаться. Между прочим, у него очень милая улыбка. Он не всегда ее прячет под этой хмурой миной.
Лия вдруг хихикнула, и вот уже обе девчонки заливаются хохотом. Еще сильнее хмурясь, Даниил протопал в мастерскую. Но дверь за собой не закрыл.
Когда приходит Така, веселая и беззаботная, Лия тоже меняется. Работая, Даниил то и дело прислушивался к их голосам, свист мехов и удары молота не заглушали мягкого смеха сестры. Отходя от горна, чтобы взять нужные инструменты, он видел сквозь открытую дверь — две головы, темная и светлая, склонились над шитьем. В это утро он был рад любому предлогу — хотелось снова и снова заглянуть в комнату.
В полдень они все вместе поели. Лия с гордостью разложила уже немного зачерствевший хлеб, оливки, купленные по дешевке финики. Откуда ей знать, какую скудную она предлагает трапезу? Каждый кусок напоминал Даниилу о тонкого полотна белой скатерти, мягких подушках, вине в алавастровых сосудах. Но Така, казалось, об этом и не думает, недоумевал юноша. Она такая… такая… Словно везде на своем месте, без малейшего усилия, где бы ей ни случилось быть — на горной тропинке, в роскоши родительского дома, у рыбачьих лодок. Словно все ее существо наполняет безудержная радость.
Лия уже убирала посуду, но тут ее отвлек какой-то звук. Даниил, полусонный от жары, оперся на локоть, взглянул в лицо сестры. Девочка глядит сквозь распахнутую дверь мастерской, по лицу разливается румянец — от шеи до бледных висков. Даниил сел, заметил — солнце отражается в шлеме. Ну все, настроение испорчено. Вскочил на ноги, шагнул в мастерскую. Резко захлопнул за собой дверь.
Он уже надеялся никогда больше не видеть светлоголового римлянина. Каким ветром его принесло? Проклятый солдат, притащился в самое пекло. В мрачнейшем расположении духа Даниил взялся за меха.
В маленькой комнатке удлинились тени, Таке, верно, пора собираться домой. Незадолго до того, как пуститься в обратный путь, Даниил позвал девочку в мастерскую.
— Ты столько подарков приносишь Лии, — юноша тщательно подбирал подходящие слова. — Можно мне подарить тебе кое-что?
Из глубокой ниши в стене достал маленький сверток — в лоскутке голубого хлопка, оставшегося от наряда сестры, подарок. Даниил неловко положил Мальтаке на ладонь крохотную брошку:
— Вот, смастерил из всякой всячины.
— Медный лук, — прошептала девочка, разглядывая поделку.
— Помнишь, ты тогда сказала — медный лук невозможно согнуть, самому человеку это не под силу? Я навсегда запомнил. Мне трудно выразить словами, тут все — наш труд, наша клятва, грядущее Царство.
Ему еще не доводилось видеть, чтобы Така лишилась дара речи. До конца жизни не забыть ему этого взгляда, он мелькнул и исчез — девочка спрятала лицо в ладони.
Вскоре к ней вернулись слова, только голос дрожит:
— Подумать только, ты такое сделал! Тебе бы серебряных дел мастером быть, а не кузнецом! Хватит уже возиться с железными болванками!
— Вот бы попробовать, — раньше он и самому себе не признавался, как хочется заняться новым ремеслом. — Может, в один прекрасный день… когда мы будем жить в мире.
Така привела в порядок тюрбан, и они отправились обратно.
— Каждый раз, когда прихожу, замечаю — Лия снова чуточку изменилась. Словно на цветок глядишь, а он медленно-медленно распускается. Страшно хочется увидеть что еще нового появилось?
— Это все ты, — робко пробормотал Даниил. — У нее ведь никогда раньше не было подруги. Ты уходишь, а я вижу — она старается все повторять за тобой, делать, как ты.
— Да, всякие мелочи, — усмехнулась Така. — Волосы причесывает, покрывало накидывает. Но я не о том.
— Она теперь почти все время сама хозяйством занимается и хорошо все-таки, когда можно с кем-нибудь поговорить. Но бывают дни — Лия словно пятится назад. В такие минуты ее как будто нет в доме. Ужасно трудно хранить терпение.
— Да уж, терпеливым тебя никто не назовет, — снова улыбнулась девочка. — Но думаешь, мы с Иоилем не знаем, сколько ты всего делаешь для Лии?
Право, приятно такое слышать. Может, он и вправду что хорошее сотворил, после стольких-то лет?
— Она такая красавица, — вздохнула Мальтака. — Просто не верится, что в ней сидят бесы. А ты когда-нибудь с врачом говорил?
— Наш, из селения, не знает, что делать. Приходил как-то бродячий знахарь, говорили — исцеляет многих, бабушка ему немало заплатила, чтобы поглядел на Лию. Тоже ничего не смог поделать. Сказал — изгонять бесов страха труднее всего. Он вообще очень странно говорил. Лия тогда была совсем малышкой, а он сказал — она сама не хочет выздоравливать.
Така молчала, потом задумчиво кивнула:
— Я слышала, Иисус иногда спрашивает что-то похожее, когда люди молят их исцелить. Был однажды хромой человек, на носилках принесли, учитель к нему: «Хочешь ли быть здоров?»[65] Странный вопрос. Кому охота оставаться калекой?
Даниил не знал, что ответить. Он сам об этом размышлял, и немало, возвращаясь темными ночами домой из Вифсаиды, по безлюдной дороге, но никак не мог взять в толк, зачем это Иисусу.
— А ты никогда не задумывалась, каково им будет, если Иисус их вдруг исцелит? Сперва, конечно, страшно обрадуются, а потом? Что дальше? Вот слепой, всю жизнь мечтал прозреть, хорошо, откроет глаза и увидит — жена в лохмотьях, немытые детишки в язвах да болячках. Ты говоришь, хромой — и что, он теперь будет счастлив? Стоило вставать на ноги — и только для того, чтобы надрываться на работе, словно вол какой-то.