О Шура, мы не можем…
О Шура…
О…
– Ты просто споришь назло мне, – заявила Татьяна, когда они ужинали под открытым, уже темнеющим небом, в котором бледно сиял полумесяц. Пирог все же допекся. Татьяна порезала помидоры и намазала черный хлеб маслом. – Потому что уверен, что гибель за Гитлера и гибель за Сталина – это одно и то же.
Александр проглотил огромный кусок пирога.
– Да, но я говорю о том, чтобы остановить Гитлера. Не дать ему поработить весь мир. Я союзник Америки и сражаюсь на стороне Америки. И буду сражаться до последней капли крови.
Татьяна подняла глаза.
– По-моему, пирог не пропекся, – мягко заметила она.
– Уже девять вечера. Я съел бы его сырым четыре часа назад.
Но Татьяна не собиралась отступать, возможно, потому, что считала себя правой.
– Возвращаясь к Пушкину, должна сказать, что Россия в образе Евгения не хотела реформ. И Петру следовало бы оставить все как есть.
– Да ну?! – воскликнул Александр. – Какую Россию? Когда вся Европа вступала в эру Просвещения, Россия все еще оставалась в Средневековье! Построив Санкт-Петербург, Петр привнес в Россию культуру, французский язык, образование, ввел в моду путешествия. Впервые появились понятия аристократии и среднего класса. А театр? Книги? Книги, которые ты так любишь! Пойми, Толстой никогда не написал бы своих романов, если бы ни реформы Петра! Жертва Евгения и Параши означает, что победил лучший мировой порядок! Что свет восторжествовал над тьмой.
– Да, легко тебе говорить о чужой жертве! Не тебя преследовал бронзовый исполин!
– Взгляни на это с другой точки зрения, – посоветовал Александр, доедая хлеб. – Что у нас сегодня на обед, который плавно перетек в поздний ужин? Пирог с капустой. Хлеб. Почему? Не знаешь почему?
– Иногда я просто не пони… – начала она.
– Терпение. Через минуту поймешь. Мы питаемся кроличьей пищей, потому что ты не захотела вставать в пять утра, как я просил, чтобы наловить рыбы. Позже рыба не клюет, так ведь? Ты меня послушала?
– Иногда я слушаю… – вставила Татьяна.
– Верно. И в такие дни у нас есть рыба. Я прав? Разумеется. Конечно, просыпаться в такую рань не хочется, зато у нас есть настоящая еда!
Александр с удовольствием откусил кусок пирога.
– Отсюда мораль: великие деяния стоят великих жертв. Я имею в виду и Ленинград. Он стоил всех жертв.
– А Сталин? – вырвалось у Татьяны.
– Нет, нет и нет!
Он поставил тарелку на одеяло.
– Я сказал великие деяния. Жертвы во имя сталинского мирового порядка не только омерзительны, но и бессмысленны. Что, если бы я заставил тебя встать, приказал, велел и у тебя не было иного выбора? Если бы тебе пришлось встать и нехотя, протирая глаза, тащиться на холод не ради рыбы, а ради грибов, причем не просто грибов, а ядовитых поганок, которыми я продолжал бы набивать корзину, тех, от яда которых разлагается печень и нет ни противоядия, ни лекарства? Скажи-ка, захотела бы ты тогда подниматься на рассвете?
– Я и сейчас не хочу подниматься, – проворчала она, показывая на тарелку. – Доедай. Конечно, это не рыба…
Он поднял тарелку.
– Это пирог прелестной Татьяны, – весело объявил он, набивая рот. – Знаешь, есть такие битвы, когда приходится сражаться, даже если ты не хочешь. Битвы, за которые стоит отдать жизнь.
– Думаю… – начала она, отводя глаза.
Александр доел пирог и снова отставил тарелку:
– Иди ко мне.
Татьяна подвинулась к нему.
– Давай больше не говорить об этом, – решила она, крепко обнимая его.
– Пожалуйста, давай больше не будем говорить об этом. Лучше поплаваем в вечерней Каме, – вторил Александр.
Наутро Александр отправился рубить дрова, но отчаянный вопль Татьяны, перекрывший мерные удары, заставил его бросить топор и мчаться на помощь. Ворвавшись в избу, он огляделся. Татьяна скорчилась на кухонном столе, обхватив коленки.
– Что? – выдохнул он.
– Шура… когда я готовила, по моей ноге пробежала мышь!
Александр обвел взглядом сковороду с яйцами, кипящий чайник на примусе, нарезанные помидоры, Татьяну, сумевшую одним махом вскочить на высокий стол… Как он ни сдерживался, губы сами собой расплывались в широкой улыбке.
– И что… что ты здесь делаешь?
– Я же сказала! – завопила она. – Мышь пробежала… и задела хвостом по ноге! Придумай что-нибудь!
– Хорошо, но для чего ты туда забралась!
– Пряталась от мыши, разумеется! – недовольно нахмурилась Татьяна. – Так и будешь стоять или все-таки поймаешь ее?
Александр подошел ближе и подхватил ее. Татьяна обняла его за шею, но по-прежнему не касалась ногами пола. Он обнял ее и стал целовать.
– Татьяша, глупышка, мыши могут взбираться наверх.
– И вовсе нет!
– Я как-то видел, как в Финляндии мышь взбиралась по колышку палатки командира, пытаясь достать лежавшую на крыше корочку хлеба.
– А откуда там взялась корочка хлеба?
– Мы положили.
– Зачем?
– Посмотреть, сможет ли мышь достать ее.
Татьяна невольно хихикнула.
– Так вот, не видать тебе завтрака, пока мышь здесь бегает.
Александр вынес ее наружу и пошел за тарелками. Они поели, сидя на скамье.
– Таня, – недоверчиво спросил он, доедая яичницу, – ты в самом деле боишься мыши?
– Да. Ты убил ее?
– Интересно, каким это образом? Ты никогда не говорила, что боишься мышей.
– А ты не спрашивал. Каким образом? Это не я, а ты капитан Красной армии. Чему тебя только там учили?
– Убивать людей. Не мышей.
Татьяна рассеянно ковырялась вилкой в тарелке.
– Тогда брось в нее гранату. Или застрели из пистолета. Только сделай что-нибудь!
Александр покачал головой:
– Подумать только, что ты ходила по улицам Ленинграда под обстрелом, стояла в очередях, когда сверху сыпались бомбы, разрывавшие на куски тех несчастных, кто стоял впереди и сзади тебя. Смело смотрела в глаза людоедам, спрыгнула с поезда, чтобы найти брата. И после этого боишься мышей?
– Вот именно! – вызывающе бросила Татьяна.
– Поверить невозможно! Если человека не пугают истинные ужасы…
– Ошибаешься. Опять ошибаешься. Ну что, остались вопросы? Что-то еще хочешь узнать? Или добавить?
– Только одно. Совсем мелочь, – с серьезным лицом пояснил Александр. – Похоже, мы нашли еще один способ применения кухонному столу, который я сколотил вчера.
Но тут он не выдержал и громко прыснул.
– Давай смейся! Конечно, я здесь специально для твоего развлечения, – пожаловалась Татьяна, хотя глаза искрились весельем.
Александр взял из ее рук тарелку и, потянув к себе, поставил между своими расставленными ногами.
– Таня, увидела бы ты себя со стороны! Просто смех! – Он поцеловал ее в грудь. – Я тебя обожаю.
– Если бы ты в самом деле меня обожал, – непримиримо пробурчала она, стараясь вывернуться из его объятий, – не сидел бы тут, флиртуя со мной, вместо того чтобы оккупировать вражескую территорию и прикончить врага.
Александр встал:
– Позволь заметить, что после того, как ты уже овладел девушкой, о флирте речи быть не может.
Он послушно направился в избу. Улыбающаяся Татьяна села на скамью и доела свою порцию. Раздался выстрел. Через минуту на крыльце показался Александр с пистолетом в одной руке. С другой свисала дохлая мышь.
– Ну как? – самодовольно осведомился он, стараясь говорить уголком рта.
Татьяна поджала губы, но не выдержала и прыснула.
– Ладно-ладно, так и быть. И не обязательно приносить мне военные трофеи.
– Да, но ты бы не поверила, что мышь мертва, если бы не видела собственными глазами.
– Можно подумать! Шура, я и так верю каждому твоему слову. А теперь, сделай милость, избавься от этой твари.
– Последний вопрос.
– Только не это! – фыркнула Татьяна, прикрывая руками лицо.
– Как, по-твоему, мертвая мышь стоит… убитой мыши?
– Да уберешься ли ты?!
До Татьяны еще долго доносился громкий хохот.
Они сидели на валуне и ловили рыбу. Вернее, пытались ловить. Татьяна еще держала удочку, но Александр отложил свою и растянулся на теплом камне, растирая спину жены. С тех пор как она сшила себе новый голубой сарафан из ситца с большим вырезом, Александр совершенно потерял способность сосредоточиться на какой бы то ни было работе вроде сбора ягод или рыбалки. Он требовал, чтобы она носила только этот сарафан, отчего разленился окончательно.
– Шура, ну что это такое? Так мы ничего не поймаем! Не хочу, чтобы Наира Михайловна осталась голодной, потому что ты не принес ей рыбы.
– Ну да… я только о ней и думаю! Говорил же, нужно было проснуться в пять.
Татьяна вздохнула, рассеянно глядя на серебрившуюся реку:
– Ты сказал, что почитаешь мне. Принеси Пушкина и читай «Медного всадника»:
Была ужасная пора,
О ней свежо воспоминанье…
– Я бы лучше…
– Читай! Так и быть, сама наловлю рыбы и соберу ягод.
Александр принялся целовать ее спину.
– Положи удочку. Я не могу ее держать.
– Уже почти шесть, а у нас на ужин ничего нет.
– Брось, – повторил он, отбирая удочку. – Когда это ты отказывала мне?
Он лег на спину.
– Задери платье и садись на меня… нет, не так. Повернись лицом к реке.
– Лицом к реке?
– Да, – прошептал Александр, закрывая глаза. – Я хочу видеть твою спину, когда войду в тебя.
После, по-прежнему сидя лицом к реке, обессилевшая, сбитая с толку, пригвожденная Татьяна едва слышно выговорила:
– Может, мне следовало продолжать рыбалку? Все равно время идет.
Александр, продолжая гладить ее по спине, ничего не ответил. Татьяна встала.
– Хочешь поцеловать меня?
– Да.
Но он так и не открыл глаз и не пошевелился.
– Сколько осталось дней, Таня? – выдохнул он внезапно.
Татьяна поспешно отвернулась и схватила удочку.
– Н-не знаю, – выдавила она. – Я не веду счет времени.