– О чем ты? Конечно, рядом с тобой. С кем же еще?
– Какого хрена тебе пришло в голову бегать в казармы и спрашивать Дмитрия?!
– Я не спрашивала о Дмитрии, – едва слышно пробормотала она. – Я хотела найти тебя. Не знала, что с тобой случилось. Ты перестал писать.
– А ты не писала мне шесть месяцев! Не могла подождать две недели?
– Прошло больше месяца, и я не могла ждать! Шура, я приехала к тебе! – Татьяна шагнула к нему. – Ради тебя. Ты сказал, чтобы я никогда не отворачивалась от тебя. Вот она, я. Посмотри мне в глаза и скажи, что я чувствую. – Она умоляюще протянула к нему руки. – Что я чувствую, Шура?
Александр скрипнул зубами.
– Взгляни в мои глаза и скажи, что я чувствую.
Она стиснула руки.
– Ты обещала мне. Поклялась. Дала слово!
Татьяна вспомнила. Она так слаба… и так хочет его. И он нуждается в ней, нуждается больше, чем прежде! Просто гнев ему глаза застит.
– Шура, муж мой, это я. Твоя Таня.
Почти плача, она снова раскинула руки.
– Шура, пожалуйста…
Не дождавшись ответа, она сняла ботинки и подошла к нему. Господи, какая она маленькая, беззащитная рядом с этим высоким темным человеком, зловеще нависшим над ней.
– Давай не ссориться. Пожалуйста. Я так счастлива, что ты пришел. Просто хочу… – Она не опустит глаз. Ни за что. – Шура… – умоляла она дрожа, – не… не отталкивай меня!
Он отвернулся.
Татьяна расстегнула лиф платья.
– Поцелуй свою ладонь и прижми к сердцу. Так ты писал, – прошептала она, целуя его ладонь и прижимая к своей голой груди эту большую, теплую, смуглую ладонь, которая так умела ласкать…
Она застонала и закрыла глаза.
– О боже, Тата… – охнул Александр, притягивая ее к себе и жадно шаря по телу. Он толкнул ее на диван, не отрывая рта от ее губ, зарылся руками в волосы. – Чего ты хочешь от меня?
Он сорвал с нее платье, белье, оставив совсем голой, если не считать подвязок, вцепился в обнаженные бедра над чулками и снова прошептал:
– Чего ты хочешь от меня?
Татьяна даже не могла ответить. Тяжесть его тела лишала ее дара речи.
– Я так зол на тебя…
Он припал к ней, словно умирающий от жажды – к глотку свежей воды.
– Тебе наплевать, что я зол на тебя?
– Наплевать… срывай на мне свою злость, если хочешь, – стонала Татьяна. – Давай же, срывай, Шура… сейчас.
Он с силой вторгся в нее.
– Закрой мне рот, – прошептала она, стискивая его голову, боясь, что закричит.
Он не успел даже снять ни шинели, ни сапог. В дверь постучали.
– Таня, у тебя все в порядке? – осведомилась Инга.
Не отрывая руки от губ Татьяны, Александр заорал:
– Проваливайте ко всем чертям!
– Закрой мне рот, Шура, – бормотала Татьяна как в бреду, плача от счастья. – Закрой скорее! Только останься на мне… во мне, прошу тебя, – умоляла она, хватаясь за его шинель, плечи, волосы… – Как твои руки?
В темноте не разглядеть, но на ощупь, кажется, покрыты шрамами.
– Зажили.
Татьяна целовала его губы, щетину, глаза… не могла отнять губ от его глаз, стискивая шею.
– Не уходи, Шура, милый. Я так тосковала без тебя. Останься здесь. Там, где лежишь. Не отстраняйся, чувствуешь, какая я теплая? Не выходи на холод…
Она лежала под ним и старалась не плакать. Ничего не получалось.
– Ты поэтому не писал мне? Из-за рук?
– Да. Не хотел, чтобы ты волновалась.
– А не подумал, что отсутствие писем совсем сведет меня с ума?
– Знаешь, – буркнул он, откатываясь, – я надеялся, что у тебя хватит мозгов подождать.
– Дорогой, любимый, единственный, ты голоден? Не могу поверить, что снова касаюсь тебя. Такое счастье просто невозможно. Что тебе приготовить? Есть пара картофелин, луковица и даже соевые бобы!
– Я ничего не хочу, – отмахнулся Александр, помогая ей сесть. – Почему здесь такой холод?
– Дымоход в голландке засорился. Буржуйка в другой комнате. Славин разрешает мне пользоваться его примусом.
Она улыбалась, гладя лацканы его шинели.
– Шурочка, может, чай заварить?
– Таня, ты замерзаешь. У тебя есть что-нибудь теплое?
– Да я вся горю! Мне вовсе не холодно.
– Почему диван стоит посреди комнаты?
– Моя койка у стены.
Александр заглянул за спинку дивана, стащил одеяло с койки и накрыл Татьяну.
– Почему ты спишь между диваном и стенкой?
Не дождавшись ответа, он прижал ладонь к стене и повернулся к Татьяне.
– Почему ты отдала им теплую комнату?
– Я не давала. Они сами взяли. Их двое, а я одна. К тому же у него больная спина. Шура, нагреть тебе воды? Искупаешься.
– Нет. Оденься. Немедленно.
Александр затянул ремень и вышел из комнаты. Татьяна, растрепанная, в полурасстегнутом платье, выскочила за ним. Он прошел мимо Инги, сидевшей в коридорчике, в спальню, где читал газету Станислав, и потребовал, чтобы Кротовы поменялись комнатами с Татьяной. Тот отказался. Александр коротко велел Татьяне перенести вещи Кротовых в холодную комнату, а свои – в теплую. Станислав принялся было протестовать, но Татьяна, пробегая мимо, шепнула:
– Станислав Степанович, не спорьте с ним. Хуже будет.
Но тот не послушался и, когда Александр потащил к выходу его сундук, взорвался:
– Да кто ты такой? Не знаешь, с кем дело имеешь! Как ты смеешь так со мной обращаться!
Александр, бросив сундук, выхватил пистолет, влепил Станислава в стену и приставил дуло к груди.
– Да кто ты такой? – повторил Кротов.
– Это ты не знаешь, с кем дело имеешь! Думаешь, я так тебя и испугался, сволочь? Не на того напал! А теперь брысь в другую комнату и не смей высовываться! Не в том я настроении! А попробуешь перебежать мне дорогу, берегись!
Еще раз для острастки ткнув ему дулом в лицо, Александр пнул сундук так, что он перевернулся.
– Сам тащи свой гребаный сундук!
Татьяна, предусмотрительно остававшаяся в стороне, не пришла на помощь Кротову, хотя, судя по виду, Александр был готов разорвать его в клочья.
– Что у тебя за знакомые, Таня? – промямлила Инга. – Сплошь психи. Пойдем, Слава. Только молча!
Оказавшись в тепле, Татьяна быстро сорвала с кровати белье Кротовых, выбросила в коридорчик и постелила свои простыни.
– Так-то лучше, верно? – сказал Александр, сев на диван и поманив Татьяну к себе.
Татьяна покачала головой.
– Ох уж этот мне скандалист! Хочешь есть?
– Позже. Иди сюда.
– Может, на этот раз снимешь шинель?
– Подойди и увидишь.
Она бросилась в его объятия:
– Оставь шинель. Оставь все.
Татьяна нагрела воды для Александра, повела в маленькую ванную, раздела и принялась мыть, плача над ним и осыпая поцелуями.
– Твои бедные руки, – повторяла она, ужасаясь его покрасневшим пальцам, но Александр заверил, что шрамов почти не останется. Его обручальное кольцо висело на шнурке вокруг шеи. Совсем как у нее. – Вода теплая?
– Очень, Тата.
– Я могу нагреть еще чайник, – улыбнулась она. – А потом зайду и полью тебя кипятком. Помнишь?
– Помню, – кивнул он, не улыбаясь.
– О Шура, – прошептала она, целуя его мокрый лоб и становясь на колени, но тут же просияла: – Мы можем поиграть!
– Никаких игр на этот раз.
– Эта тебе понравится. Давай притворимся, что мы в Лазареве и держимся за руки в тазу с мыльной водой. Помнишь?
Она погрузила руки по локти в горячую мыльную воду.
– Помню, – кивнул он, закрывая глаза и против воли улыбаясь.
Пока он вытирался и одевался, Татьяна вышла на кухню и приготовила обед из всех продуктов, что у нее оставались: картофеля, моркови и соевых бобов, а потом принесла тарелку в комнату и, не сводя с него глаз, повторяла:
– Ешь, милый, ешь. Я не голодна. Поужинала в больнице.
Этой ночью, безумной бессонной ночью, Татьяна рассказала Александру обо всем, что наболтал Дмитрий, и главное – о знакомстве с Мехлисом. Александр уставился в потолок.
– Ждешь, чтобы я ответил тебе прежде, чем ты спросишь?
– Нет. Я ни о чем тебя не спрашиваю, – покачала головой Татьяна, играя его обручальным кольцом.
– Я не желаю говорить о Дмитрии здесь.
– Согласна.
– У стен есть уши. – Александр с силой ударил кулаком по стене.
– Что ж, тогда они уже все слышали.
Он поцеловал ее в лоб:
– Все, что он наговорил тебе обо мне, – грязная ложь.
– Знаю, – отмахнулась она. – Признайся, Шура, сколько девок в Ленинграде и почему ты должен посетить каждую?
– Таня, взгляни на меня.
Она подняла голову.
– Это неправда. Я…
– Шура, милый. Я знаю.
Она поцеловала его в грудь и натянула повыше шерстяные одеяла.
– Теперь верно только одно.
– Только одно, – повторил он, прожигая ее взглядом. – О Тата…
– Ш-ш-ш…
– У тебя есть фотография, которую я мог бы взять с собой?
– Завтра найду. Я боялась спросить, когда ты уезжаешь?
– В воскресенье.
Татьяна задохнулась:
– Так скоро…
– Мой командир каждый раз сует голову под топор, когда дает очередной отпуск.
– Он хороший человек. Поблагодари его за меня.
– Татьяна, придется как-нибудь объяснить, как важно держать слово. Видишь ли, когда его даешь, приходится держать, – проворчал он, гладя ее по голове.
– Это я знаю.
– Нет. Ты умеешь только давать обещания. И делаешь это легко и бездумно. А вот сдержать их – дело другое. Ты клялась, что останешься в Лазареве.
– Я обещала, потому что так хотел ты, – задумчиво протянула Татьяна, глубже зарываясь в сгиб его руки. – Ты просто не дал мне выбора. Вспомни, при каких обстоятельствах это произошло. Да я тогда пообещала бы все на свете.
Она легла на него и поцеловала.
– Пойми, я всегда делаю так, как желаешь ты!
Нежно погладив ее по спине, Александр вздохнул:
– Ну уж нет, ты всегда поступаешь так, как угодно тебе. И умеешь вовремя подольститься, издавая уместные в данный момент звуки.
– М-м-м, – замурлыкала она, принимаясь тереться об него.