– Помни, – объяснила она ему, когда они оба стояли у его койки и он обнимал ее за плечи, – никто не должен заподозрить, что ты поправляешься, иначе тебя немедленно отошлют на фронт.
Заметив вошедшего Дмитрия, Александр немедленно отнял руку.
– Держись, Тата, – прошептал он.
– Татьяна! Александр! – воскликнул Дмитрий, – Вот это да! Неужели мы трое снова вместе? Не хватает только Даши.
Александр и Татьяна ничего не ответили. И старались не смотреть друг на друга.
– Таня, ну как твои умирающие? Я как раз привез тебе новые простыни для саванов.
– Спасибо, Дмитрий.
– Не за что. Александр, вот тебе папиросы. Можешь не платить. У тебя скорее всего денег нет. Могу получить твои деньги по аттестату и привезти тебе.
– Не трудись, Дмитрий.
– Какой же это труд?
Он стоял у изножья койки. Небольшие глазки воровато перебегали от Татьяны к Александру.
– Ну, Таня, что ты делаешь в реанимации? Я думал, ты ухаживаешь за умирающими.
– Так оно и есть. Но я навещаю и тех, кому удалось выжить. Лев, тот, что лежит на тридцатой койке, тоже умирал. Но, как видишь, почти здоров и все время просит позвать меня.
– И не только он, – улыбнулся Дмитрий. – Ты всем нужна.
Татьяна крепче сжала губы. Александр тяжело опустился на койку. Дмитрий продолжал изучать их.
– До чего же приятно видеть вас обоих. Александр, я, пожалуй, приду завтра, договорились? Таня, не хочешь меня проводить?
– Нет. Нужно сменить повязки Александру.
– Да? А доктор Сайерз тебя ищет. Твердит: «Где моя Таня? Где моя Таня?» Его точные слова. Смотрю, ты с ним успела подружиться. Знаешь, что говорят об этих американцах?
Он насмешливо поднял брови. Татьяна не кивнула. Не моргнула глазом. Только повернулась к Александру:
– Ну же, ложись.
Александр не шевельнулся.
– Татьяна, ты меня слышишь? – не отставал Дмитрий.
– Слышу, – бросила она, не глядя на него. – Если увидишь доктора, передай, что я приду, как только смогу.
Дмитрий помялся, но ушел. Татьяна и Александр переглянулись.
– О чем ты думаешь? – спросил он.
– О том, что мне нужно сменить повязки и бежать. Ложись.
– Не хочешь узнать, о чем думаю я?
– Ни в коем случае.
Александр лег на живот.
– Таня, где ранец с моими вещами?
– Не знаю. А что? Зачем тебе?
– Он был у меня на спине, когда меня ранило.
– Когда мы добрались до тебя, никакого ранца не было. Должно быть, потерялся.
– Возможно. Но обычно, когда бой окончится, все собирает трофейная команда. Не можешь поспрашивать у них?
– Разумеется, – пообещала она, разворачивая бинты, – я спрошу полковника Степанова.
Александр услышал тихое мурлыканье.
– Знаешь, Шура, каждый раз, когда я вижу твою спину, единственное, что мне хочется, – сделать тебе массаж. Рельсы, рельсы…
Она чмокнула его голое плечо.
– Когда я вижу твою спину, – повторил он, закрыв глаза, – единственное, что мне хочется, – сделать тебе массаж. Рельсы, рельсы…
Позже, ночью, когда она сидела рядом, Александр вдруг сказал, держа ее за руку:
– Татьяна, ты должна обещать… помоги мне Бог… если что-то случится со мной, ты все равно уедешь.
– Что за вздор?! Что может случиться с тобой? – пожала она плечами, боясь встретиться с ним взглядом.
– Пытаешься храбриться?
– Вовсе нет. Как только ты выздоровеешь, мы уезжаем. Доктор Сайерз все подготовил. Мало того, ему не терпится поскорее убраться отсюда. Ужасный ворчун. Жалуется с утра до вечера. Не нравится ему холод, не нравится помощь, не нравится… – Татьяна махнула рукой. – Так о чем ты толкуешь? Что может случиться? Я не позволю тебе вернуться на фонт. И с места не сдвинусь без тебя.
– Об этом я и говорю. Сдвинешься, и еще как.
– Ни за что.
– Послушай…
Но Татьяна, недовольно нахмурившись, встала.
– Не желаю ничего слушать. – Он не отпускал ее руку, и она невольно смягчилась. – Александр, прошу, не пугай меня. Я так стараюсь не струсить… Пожалуйста, – спокойно попросила Татьяна, хотя сердце тревожно забилось.
– Таня, в любую минуту все может пойти крахом. Всегда существует опасность моего ареста.
– Знаю, – кивнула она. – Но если тебя схватят палачи того же Мехлиса, я могу подождать.
– Чего, спрашивается? – раздраженно крикнул он.
Слишком хорошо он усвоил на собственном опыте, что это такое – пытаться уговорить Татьяну. Если она что-то вобьет себе в голову, переубеждать ее бесполезно.
Должно быть, его лицо было достаточно выразительным, потому что она взяла его темные, изуродованные войной руки в свои безупречно белые, прижала к губам и просто ответила:
– Ждать тебя.
И тут же попыталась высвободиться, но он стащил ее со стула и заставил сесть на койку.
– И где ты собираешься меня ждать?
– В Ленинграде. В своей квартире. Инги и Славы больше нет. У меня две комнаты. Я подожду. А когда вернешься, мы с малышом встретим тебя.
– Исполком заберет одну комнату.
– Тогда я стану ждать в оставшейся.
– И как долго?
Она оглянулась на спящих пациентов. На темную комнату. Почему она не хочет повернуться к нему? В палате было тихо. Ни звука, если не считать сонного дыхания.
– Сколько понадобится.
– Господи Боже мой! Ты предпочитаешь умереть в холодной комнате, без отопления и света, вместо того чтобы жить достойной жизнью?
– Да. Другой для меня нет и не будет, так что давай на этом закончим.
– Таня, прошу тебя, – прошептал Александр и устало прикрыл глаза, не в силах продолжать. – А если энкавэдэшники придут за тобой? Что тогда?
– Поеду, куда пошлют. На Колыму. На Таймыр. Рано или поздно коммунизм падет…
– Ты уверена?
– Да. Когда больше не останется людей, которых требуется переделать. И тогда меня выпустят.
– Иисусе милосердный… но теперь ты должна думать не только о себе. А наше дитя?
– Но о чем мы вообще говорим? Доктор Сайерз не возьмет меня одну. У меня нет прав претендовать на Америку. И, Шура, я пойду за тобой куда угодно. Хочешь в Америку? Согласна. В Австралию? Согласна. В Монголию? Пустыню Гоби? Дагестан? Озеро Байкал? Германия? Ледяные пространства ада? Только предупреди, чтобы я успела собраться! Куда бы ты ни ехал – я с тобой. Но если решишь остаться, я тоже останусь. И не покину отца моего ребенка в Советском Союзе.
Склонившись над потрясенным Александром, Татьяна прижалась грудью к его лицу и поцеловала в голову. Потом снова села и поцеловала трясущиеся пальцы.
– Помнишь, как ты сказал мне в Ленинграде: «Какую жизнь я смогу вести в Америке, зная, что обрек тебя в Советском Союзе на смерть или долгие мучения в лагерях?» Это твои слова. И тут я полностью с тобой согласна. Если я брошу тебя, то, какой бы дорогой ни пошла, Медный всадник с оглушительным топотом копыт будет преследовать меня всю долгую ночь, пока не сотрет в порошок.
– Таня, ведь война идет! – выпалил Александр. – Вокруг нас война. Люди гибнут каждый день.
Несмотря на все усилия Татьяны, по щеке поползла слеза.
– Пожалуйста, не умирай, – всхлипнула она. – У меня не хватит мужества похоронить тебя. Я уже похоронила всех остальных.
– Как я могу умереть, – срывающимся голосом спросил Александр, – когда ты влила мне свою бессмертную кровь?
А потом, одним холодным утром, пришел Дмитрий, держа в руках ранец Александра и сильно прихрамывая на правую ногу. Мальчик на побегушках у генералов, ничтожный лакей, развозивший папиросы и водку по блиндажам и палаткам, интендант, боящийся взяться за оружие, Дмитрий подковылял к койке Александра и протянул ему ранец.
– А, все-таки нашли, – спокойно заметил Александр.
– А ты не знал? Маленькое недоразумение на берегу. Какие-то парни почему-то полезли в драку. Злые как черти. Взгляни на мое лицо. – Оба глаза были украшены фонарями. – Сказали, что я слишком много деру за папиросы. Я ответил: черт с вами, берите все. Они взяли, а побить все же побили. Хорошо, что не до смерти! – Дмитрий злобно ухмыльнулся и сел у окна. – Ничего, будет и на моей улице праздник. Татьяна просто чудо сотворила. Хлопотала надо мной, пока не привела в божеский вид.
Что-то в голосе Дмитрия насторожило Александра. В желудке тоскливо засосало.
– Она необыкновенная, правда?
– Да. Хорошая медсестра.
– Хорошая медсестра, хорошая женщина, хорошая…
Дмитрий осекся.
– Здорово. Спасибо за мой ранец.
– Не за что.
Дмитрий поднялся, пошел было к порогу, но, словно передумав, снова сел.
– Я хотел убедиться, что в твоем ранце есть все необходимое: книги, бумага и карандаш. Оказалось, что там нет ни бумаги, ни карандаша, хорошо еще, что я догадался проверить. Пришлось положить самому. На случай, если захочешь написать письмо. Кроме того, я добавил папиросы и спички.
Он благожелательно улыбнулся. Глаза Александра потемнели.
– Хочешь сказать, что рылся в моих вещах?
Ком в желудке разбухал с каждой минутой.
– Просто хотел помочь.
Дмитрий опять сделал вид, что уходит.
– Но знаешь… я нашел там кое-что очень интересное.
Александр отвернулся. Как ни тяжело ему было, все же письма Татьяны он сжигал. Но одно предательское доказательство сжечь не мог. Один маяк надежды, светивший ему все это время, постоянно был с ним.
– Дмитрий, – выговорил он наконец, отшвырнув ранец и скрестив руки в молчаливом протесте, – что тебе нужно?
Подняв ранец, Дмитрий спокойно, не торопясь, открыл его и вытащил белое платье с красными розами.
– Смотри, что я нашел на самом дне.
– И что? – почти безразлично бросил Александр.
– Что? И в самом деле, что? Почему бы тебе не таскать с собой платье, принадлежащее сестре твоей умершей невесты?
– Что тебя так поражает? Нашел платье? Вряд ли это такой уж сюрприз для тебя, – ехидно заметил Александр. – Ты ведь поэтому и рылся в моих вещах. Знал, что искать.
– И да, и нет, – дружелюбно кивнул Дмитрий. – Признаюсь, что был немного удивлен. Даже застигнут врасплох.