Икра? Но ее придется съесть максимум за неделю. Не продержится же она до зимы! Тогда в чем же цель ее покупки? Запасы на зиму? Нет, этого не может быть: зима слишком далеко. Красная армия непобедима: товарищ Сталин сам это сказал! Уже к сентябрю немецких свиней не будет на русской земле!
Когда она заворачивала за угол, аптечная резинка, придерживавшая ее волосы, лопнула.
Остановка была на другой стороне улицы, рядом с Таврическим садом. Отсюда она обычно уезжала на сто тридцать шестом к двоюродной сестре Марине. Сегодня же поедет в Елисеевский. Только нужно спешить. Судя по услышанному в очереди разговору, скоро даже икры не будет.
Но тут Татьяна заметила мороженщика.
Мороженое!
День вдруг показался ярче и приветливее. Мужчина сидел на маленьком табурете под зонтиком, защищавшим его от солнца, и читал газету.
Татьяна ускорила шаг.
Сзади послышался шум автобуса. Повернувшись, она увидела, что это тот, который ей нужен. Если побежать, она вполне успеет.
Девушка ступила на мостовую, оглянулась на мороженщика, помедлила и остановилась.
Уж очень хочется мороженого!
Закусив губу, она медлила. Ничего страшного, скоро придет другой, а она пока постоит на остановке, поест мороженого.
Она подошла к мороженщику и, чуть задыхаясь, спросила:
– У вас есть мороженое?
– А для чего же я тут сижу, по-твоему? Какое тебе нужно?
– У вас есть… – Она немного задумалась. – Крем-брюле?
– Есть. Рожок или стаканчик?
– Рожок, пожалуйста, – попросила Татьяна, подпрыгивая от нетерпения и с радостью отдавая деньги.
Она бы заплатила вдвое, если бы тот попросил. Схватив рожок, она перебежала улицу и уселась на скамью под деревьями, чтобы спокойно поесть мороженого в ожидании автобуса, который отвезет ее в магазин купить икру, потому что началась война.
На остановке больше никого не было, и Татьяна предвкушала настоящий пир. Она сняла белую бумажку, выбросила в урну, понюхала, лизнула и счастливо зажмурилась, дожидаясь, пока мороженое растает на языке, и напевая модную песенку «Встретимся во Львове».
Слишком хорошо. Слишком.
Ветер раздувал ее волосы, и она, придерживая их одной рукой, старательно обводила языком гладкий шарик.
Чудесный день. На какие-то пять минут война отдалилась, и осталось только солнечное воскресенье в июньском Ленинграде.
Подняв голову, она увидела стоявшего на другой стороне улицы военного.
Что же, ничего необычного. В таком большом городе это не редкость. Военные встречались так же часто, как старушки с авоськами или очереди, и Татьяна не обратила бы на него внимания, но странно, что именно этот военный стоял на другой стороне и смотрел на нее с каким-то непонятным выражением. Никто и никогда еще не смотрел на нее ТАК. Татьяна забыла о мороженом.
Сама она сидела в тени, но сторона, на которой он стоял, была залита солнечным светом. Татьяна мельком взглянула на него и… и не смогла отвести глаз. Что-то шевельнулось в ней, шевельнулось, она сказала бы, почти неуловимо, но дело не в этом: она вдруг ощутила, как сердце перестало качать кровь и комом встало в горле.
Девушка мигнула и стала задыхаться. Военный словно врос в тротуар под бледно-желтым солнцем.
Подошедший автобус загородил его от Татьяны. Она едва не вскрикнула и вскочила, не для того чтобы сесть в автобус, а чтобы перебежать дорогу и не потерять его из виду. Двери автобуса открылись, и водитель выжидающе уставился на нее. Татьяна, обычно спокойная и выдержанная, едва не заорала на него, требуя убраться поскорее.
– Ну так что, садишься? Я долго ждать не буду.
Садиться?
– Нет-нет, я не еду.
– Тогда какого черта тут торчишь? – рявкнул водитель, закрывая двери.
Татьяна отступила к скамье и увидела, как военный бежит к автобусу.
Он остановился.
Она остановилась.
Двери автобуса снова разошлись.
– Садишься? – буркнул водитель.
Военный перевел взгляд с Татьяны на него. Водитель выругался, закрыл двери и отъехал. Татьяна отступила еще на шаг, споткнулась и неуклюже плюхнулась на скамью.
Военный пожал плечами.
– Я думал, это мой автобус, – небрежно заметил он.
– Я… я тоже думала, – прохрипела она не своим голосом.
– Ваше мороженое тает, – спохватился он.
Сладкие капли действительно ползли по вафельному рожку и падали на платье. Татьяна досадливо охнула, попыталась смахнуть капли, но добилась только того, что по ткани расплылось пятно. Рука предательски дрогнула.
– Вы долго ждете? – спросил военный. До чего же красивый голос: сильный, низкий и… и с каким-то акцентом… вроде бы не местным.
– Не слишком, – пробормотала она и затаила дыхание, чтобы получше его рассмотреть. И все дальше запрокидывала голову, до того он был высок.
Гимнастерка совсем новенькая, а на фуражке эмалевая красная звездочка. И петлички… только вот что они означают? Интересно, кто он: рядовой? Почему у него винтовка в руках? Рядовым позволено носить винтовки? На левой стороне груди блестит серебряная, окаймленная золотым, медаль.
Из-под фуражки выбивались черные волосы. А глаза у него какого-то карамельного цвета, потемнее, чем крем-брюле. Разве такие бывают у мужчин, тем более у военных? Спокойные и улыбающиеся.
Они с Татьяной молча глазели друг на друга. Всего пару секунд, то есть на пару секунд дольше, чем нужно. Незнакомые люди встречаются глазами случайно и тут же отворачиваются. Татьяна же чувствовала себя так, словно уже знает его имя. Она отвела взгляд, смутившись до того, что кровь бросилась ей в лицо.
– Мороженое почти растаяло, – снова посочувствовал он.
– А, мороженое, – заикаясь, промямлила Татьяна. – Мне уже расхотелось.
Она поднялась, швырнула рожок в урну, жалея, что не захватила платок. По крайней мере вытерла бы пятна.
Интересно, сколько ему лет? Ее ровесник? Нет, кажется, постарше. Молодой человек, который смотрит на нее глазами мужчины.
Она опять покраснела и уставилась на тротуар, как раз между своими красными босоножками и его черными армейскими сапогами.
Подошел автобус, и военный направился к нему. Татьяна смотрела ему вслед. Даже его походка, казалось, была из другого мира: слишком уверенный шаг. Слишком широкий. И все же она выглядела… правильной. Единственно правильной. Татьяна чувствовала себя так, словно наткнулась на знакомую, очень нужную книгу, которую считала давно потерянной. Да, именно так. Сейчас двери автобуса откроются, он прыгнет на подножку, помашет ей на прощание. И она никогда больше не увидит его.
«Не уходи!» – хотелось закричать Татьяне. Он замедлил шаг и в последнюю минуту отступил, отрицательно покачав головой на вопрос водителя. Автобус тронулся.
Военный вернулся и сел на скамейку.
У Татьяны мгновенно вылетели из головы поручение отца, война, очереди в магазинах…
Оба молчали. Как это можно? Ведь они только что встретились. Вернее, вообще не встречались. И не знали друг друга. Как между ними что-то может быть?
Она нервно перебирала юбку. Неожиданно до нее дошло, что он, должно быть, слышит грохот сердца в ее груди. Еще бы! Этот стук даже ворон спугнул. Панически хлопая крыльями, они взлетели в воздух. Ее работа, что уж тут говорить!
Скорее бы пришел автобус!
Да, он военный, но мало ли она видела военных! Да, он хорош собой, но мало ли она видела красавцев! Прошлым летом она пару раз даже встречала красивых солдат. Один… она, правда, забыла его имя, как забывала почти все на свете, даже купил ей мороженое.
Значит, дело не в форме и не в симпатичной внешности. Дело в том, как он смотрел на Татьяну через улицу, отделенный от нее десятью метрами асфальта, автобусом и электропроводами трамвайной линии.
Он вынул из кармана пачку папирос:
– Курите?
– О нет, нет. Не курю, – окончательно смешалась Татьяна.
Военный сунул пачку обратно.
– Не знаю ни одного некурящего, – смешливо заметил он.
Сама Татьяна из некурящих знала только деда.
Нельзя и дальше молчать. Какой же жалкой дурочкой она выглядит.
Татьяна открыла рот, но все слова казались настолько глупыми и бессмысленными, что она поскорее сжала губы и взмолилась неизвестно кому, чтобы быстрее пришел автобус.
Автобус не пришел.
Наконец он снова спросил:
– Вы ждете двадцать второй?
– Да, – пропищала Татьяна. – То есть нет.
Она увидела автобус с тремя цифрами. Сто тридцать шестой.
– Это мой! – воскликнула она и, быстренько подскочив, вынула пять копеек и забралась внутрь.
Заплатив, она пробралась назад и уселась как раз вовремя, чтобы увидеть, как военный входит и идет следом за ней.
Он уселся на противоположной стороне, чуть позади.
Татьяна прильнула к окну, стараясь не думать о нем. Куда это она собралась? Да ведь автобус идет к Марине, на Полюстровский! Чудесно, она сойдет там и навестит Марину.
Краем глаза она посматривала на военного. Куда он едет на сто тридцать шестом?
Автобус миновал Таврический сад и свернул на Литейный.
Татьяна расправила юбку и обвела пальцем контуры роз. Потом, нагнувшись, поправила босоножки. Перед каждой остановкой у нее перехватывало дыхание. Выйдет он или нет? Только не здесь! Не здесь! И не здесь!
Неизвестно, где он выйдет, но только не здесь!
Незнакомец не выходил. И спокойно сидел, глядя в окно. Иногда он поворачивался, и Татьяна могла бы поклясться, что он смотрит на нее.
Автобус переехал Литейный мост через Неву и покатил дальше. Те несколько магазинов, которые видела Татьяна, либо осаждали толпы народа, либо просто были закрыты.
На улицах становилось все меньше пешеходов.
Еще одна остановка, еще одна…
Они ехали все дальше.
В короткий момент просветления Татьяна поняла, что давно проехала свою остановку. Она даже не знала, где находится.
И что теперь?
Она не знала, но и выйти из автобуса не могла. Прежде всего потому, что ее попутчик не пытался пробраться к выходу, и потом непонятно, куда она заехала. Если сойти сейчас, придется перейти улицу и подождать автобуса в другую сторону.