– Помню, Танечка. Ты была такой милой девочкой.
На улице сгущались синие сумерки. Синие блики окрасили осунувшееся лицо Даши.
– Я не могу дышать, – хрипло прошептала она.
Татьяна встала на колени, раздвинула губы Даши и стала вдувать в них воздух, жалкие, холодные, крошечные клубочки, дыхание без почвы, без корней, без питания. Словно делила с сестрой собственные легкие. И пыталась дышать глубоко, но не могла. Несколько бесконечных минут она старалась наполнить Дашину грудь слабым шепотком жизни.
Подбежавшая медсестра оттащила Татьяну:
– Прекрати! Разве доктор не велел тебе держаться подальше от нее? Это ты больная?
– Да, – прошептала Татьяна, держа холодную руку Даши.
Медсестра дала ей три белые таблетки, воды и ломоть черного хлеба.
– Я вымочила его в чае с сахаром, – пояснила она.
– Спасибо, – прохрипела девушка, морщась от боли в груди.
Женщина положила руку ей на плечо.
– Хочешь, пойдем со мной. Попробуем найти тебе место. Приляжешь до завтрака.
Татьяна покачала головой.
– Не давай ей хлеба. Съешь сама.
– Он ей нужнее, чем мне.
– Нет, милая. Ей уже ничего не нужно.
Как только Ольга вышла, Татьяна раздавила таблетки о прутья койки, высыпала в воду и, приподняв Дашину голову с подушки, заставила выпить все. Потом разломила хлеб на маленькие кусочки и скормила Даше, которая глотала с трудом, все время задыхаясь. Потом закашлялась и выплюнула на простыню сгусток крови. Татьяна вытерла ей рот и снова стала вдувать воздух в горло сестры.
– Таня…
– Что, родная?..
– Это и есть смерть? Она такая?
– Нет, Даша, – выдавила Татьяна, глядя в тускнеющие глаза.
– Таня, ты очень хорошая сестра, – прошептала Даша.
Татьяна продолжала дышать ей в губы.
Теплая рука легла ей на спину.
– Пойдем. Не поверишь, что у меня есть для тебя. Пора завтракать. Я принесла гречневую кашу с хлебом и маслом. Потом чай с сахаром, и я даже найду немного молока. Пойдем. Как тебя зовут?
– Я не могу оставить сестру, – отказалась Татьяна.
– Пойдем, дорогая, – сочувственно прошептала женщина. – Кстати, зови меня Ольгой. Поспеши, не то завтрак закончится.
Татьяна почувствовала, как ее поднимают. Она встала, но при взгляде на Дашу снова рухнула на пол.
Рот Даши оставался открытым. Глаза невидяще смотрели вверх, мимо Татьяны, на полоску фиолетового неба над пологом палатки. Татьяна кое-как поднялась, нагнулась, закрыла поцелуем глаза сестры, перекрестила и, взяв Ольгу за руку, вышла.
В соседней палатке стояли столы и стулья. Она тупо уставилась на пустую тарелку. Ольга принесла ей каши. Девушка съела половину маленькой миски, а когда Ольга велела съесть еще, сказала, что должна оставить половину сестре, и лишилась чувств.
Очнулась она в постели. Подошедшая Ольга принесла ей хлеб с чаем. Татьяна покачала головой.
– Если не будешь есть, умрешь. – пригрозила Ольга.
– Не умру, – пробормотала Татьяна. – Отдайте Даше, моей сестре.
– Твоя сестра умерла.
– Нет!
– Пойдем, я отведу тебя к ней.
Даша лежала в заднем отделении палатки, на полу, вместе с еще тремя трупами. Татьяна спросила, кто похоронит их.
– Ах, девочка, – горько улыбнулась Ольга, – какие там похороны? Ты выпила лекарства, которые дал доктор?
Татьяна покачала головой.
– Ольга, не найдете мне простыню?
Ольга принесла ей простыню, лекарства, чашку чая с сахаром и хлеб с маслом. На этот раз Татьяна выпила таблетки и поела прямо здесь, рядом с мертвецами. Потом расстелила простыню на земле, завернула Дашу и долго держала голову сестры. Оставалось разорвать концы простыни и связать наподобие мешка. Оставалось найти Дмитрия. В Кобоне, маленьком приморском городке, наверняка не такой уж большой гарнизон. Ей необходимо отыскать его. Она нуждается в помощи.
Оказалось, что никто не знает Дмитрия. Пришлось снова спускаться к реке. Остановив офицера, она спросила, где может быть Дмитрий Черненко. Тот пожал плечами. Она расспрашивала солдат, но все только отмахивались. Наконец один из тех, к кому она обратилась, удивленно воскликнул:
– Таня! Что с тобой? Это я и есть!
Она не узнавала его.
– Ты? Ты мне нужен, – безразлично выговорила она.
– Разве ты не узнаешь меня?
– Почему же, узнаю. Пойдем со мной.
Он, хромая, зашагал рядом. Его рука легла на ее плечи.
– Не хочешь узнать, что с моей ногой?
– Немного погодя, – кивнула Татьяна, буквально втащив его в то отделение, где лежало тело Даши. – Ты поможешь похоронить ее?
Она боялась, что снова упадет в обморок, прежде чем закончит то, что должна сделать.
Дмитрий тихо ахнул.
– Ох, Таня, – начал он, покачивая головой.
– Я не могу взять ее с собой. Но и оставить тут тоже нельзя. Прошу тебя, сделай что-нибудь.
– Таня! – простонал он, открывая объятия. Но она отступила. – Это невозможно. Земля твердая как камень. Даже экскаватор ее не возьмет.
Татьяна молча ждала. Солнца. Решения.
– Немцы бомбят Дорогу жизни?
– Разумеется.
– Лед на озере ломается?
– Д-да, – уже начиная понимать, кивнул он.
– Тогда пойдем.
– Таня, я не могу.
– Можешь. Если могу я, можешь и ты.
– Ты не понимаешь…
– Дима, это ты не понимаешь! Я не могу оставить ее здесь, верно? А если не смогу оставить, значит, не смогу выжить сама. Скажи, Дмитрий, когда я умру, сумеешь сшить мне саван? Или положишь здесь, с другими телами? Что ты сделаешь со мной?
Дмитрий раздраженно стукнул прикладом о землю:
– Таня, ты…
– Помоги же мне.
– Не могу, – с тяжелым вздохом отказался он. – Взгляни на меня. Я пробыл в госпитале почти три месяца, а теперь приходится целыми днями патрулировать Кобону. Мало того, что ноги отнимаются, а тут еще и бомбежки. Как хочешь, но на озеро я не пойду. Если начнется обстрел, мне не убежать.
– Достань мне санки. Хоть это можешь сделать для меня? – холодно спросила она, садясь рядом с Дашей.
– Таня…
– Дмитрий, это всего лишь санки. Неужели и на это не способен?
Он ушел и вернулся с санками. Татьяна поднялась:
– Спасибо. Можешь идти.
– Зачем тебе это? – воскликнул он. – Она мертва. Какая теперь разница? Кому какое дело? Не волнуйся о ней. Эта чертова война убила ее, и больше уже ничего не может случиться.
– Какое дело? – прошипела Татьяна. – Мне есть дело. Моя сестра не умерла одинокой. Я была рядом. И я не покину ее, пока не похороню.
– А что потом? Ты сама едва на ногах держишься. Собираешься к деду с бабкой? Где они, говоришь? В Казани? Молотове? Знаешь, тебе, наверное, не стоит ехать. Я постоянно слышу ужасные истории об эвакуированных.
– Пока еще не знаю, что буду делать. Во всяком случае, не пропаду. За меня не волнуйся.
Он побрел к выходу.
– Дмитрий! – окликнула она.
Он повернулся.
– Когда увидишь Александра, расскажи о моей сестре.
– Конечно, – кивнул он. – Обязательно, Танечка. Мы с ним встретимся на будущей неделе. Прости, что не сумел помочь.
Татьяна резко отвернулась.
После его ухода она попросила Ольгу помочь взвалить тело Даши на санки, а потом столкнула их с откоса и спустилась следом. Подняла веревочку и под молчаливым, плачущим снегом серым небом пошла к озеру. Несмотря на то что до вечера было еще далеко, тьма уже сгущалась. И ни одного немецкого самолета.
Примерно в четверти километра от берега Татьяна отыскала полынью и потянула за саван, пока труп не сполз на лед. Татьяна встала на колени и положила руку на белую простыню.
Помнишь, Дашенька, как мне было пять, а тебе двенадцать и ты учила нас нырять в Ильмень? Показала, как плыть под водой, и говорила, что ужасно любишь, когда вода смыкается вокруг тебя и на душе становится так мирно. Как велела задерживать дыхание, чтобы оставаться внизу дольше, чем Паша, потому что девочки всегда и во всем должны побеждать мальчиков. Что же, Даша Метанова, это твое последнее плавание…
Мокрое лицо Татьяны было повернуто к ледяному ветру.
– Как жаль, что я не знаю молитв. Мне так нужно помолиться, но я не умею. Боженька, миленький, пусть моей сестре Даше больше никогда не будет холодно… и пожалуйста, не можешь ли ты дать ей хлеба насущного, столько, сколько она сможет съесть… там, на небесах?
Все еще стоя на коленях, она столкнула Дашу в черный провал. В тусклом угасающем свете белый саван казался голубым. Даша тонула неохотно, словно не желая расставаться с жизнью, но потом исчезла. Татьяна продолжала стоять на коленях. Наконец она поднялась и, кашляя, медленно потащила санки назад.
Книга втораяЗолотая дверь
Часть 3Лазарево
Александр отправился в Лазарево со слепой верой в чудо… Больше ему ничего не оставалось. Больше у него не было никаких зацепок. Никаких следов. Ни единого слова ни от Татьяны, ни от Даши. Ни даже короткого письма, извещавшего о приезде в Молотов. Его обуревали тяжкие сомнения насчет Даши, но, если Славин пережил зиму, тогда возможно все. Именно отсутствие всяких известий беспокоило его. Пока Даша была в Ленинграде, писала ему чуть не каждый день. А тут уже февраль прошел, и ничего.
Через неделю после отъезда девушек Александр приехал в Кобону и искал их среди больных и раненых. Но не нашел.
В марте, вне себя от тревоги, он написал Даше в Молотов, а также телеграфировал в горсовет, запрашивая сведения о Дарье и Татьяне Метановых, но только в мае получил короткое извещение о том, что таковые в городе не проживают. Он снова послал телеграмму, пытаясь узнать, есть ли телеграфист в Лазареве. Ответ был донельзя коротким: «Нет. Тчк».
Каждый свободный час он проводил на Пятой Советской. Даша оставила ему ключи. Он убирал, подметал, мыл полы и даже вставил стекло в спальне. Нашел старый альбом с фотографиями и часто проглядывал его, пока вдруг не спрятал подальше. О чем он только думает? Все равно что общаться с призраками.