– Ты побрился.
– Откуда ты знаешь? – хмыкнул он, беззастенчиво пожирая глазами ее бедра и спину. Короткое платье высоко обнажало ноги. Он сгорал от желания. – Деревенская жизнь идет тебе на пользу, – заметил он немного погодя.
Она выпрямилась, направилась к веранде, но он успел поймать ее за руку и приложить узкую ладошку к щеке.
– Тебе так больше нравится?
Он потер ее пальцы о гладкую челюсть и поцеловал. Она осторожно отняла руку.
– Я почти не помню тебя без бороды. Тебе все к лицу. Саша, я вся измазалась луком. Еще запачкаешься! Ты такой… аккуратный.
Она откашлялась и отвела глаза.
– Тата, – пробормотал он, не отпуская ее, – это я. Что случилось?
Она подняла глаза, и Александр увидел в них обиду. Обиду, и тепло, и грусть, но обида была сильнее всего, и он повторил:
– Что?..
– Саша, иди к нам, а то Таня и впрямь до утра будет готовить. Выпьем, потолкуем.
Он вышел на веранду. Наира вручила ему рюмку водки. Александр покачал головой:
– Без Тани не пью. Таня! Иди сюда.
– Она еще успеет выпить следующую.
– Нет. Она выпьет с нами первую. Таня, иди же!
Она вышла, распространяя чудесный запах картошки с луком, и встала рядом с ним.
– Да наша Танечка даже не пьет, – уговаривала Наира.
– Я выпью за Александра, – возразила Татьяна. Александр отдал ей свою рюмку. Их пальцы соприкоснулись. – За Александра! – воскликнула она надломленно. Ее глаза были полны слез.
– И за Дашу, – тихо добавил он.
Они выпили, и Татьяна ушла.
К ним то и дело наведывались сельчане, желавшие узнать последние новости и приносившие маленькие подарки. Яйцо. Рыболовные крючки. Удочку. Несколько карамелек. Каждый пожимал ему руку, справлялся о здоровье. Старушки крестили его. Александр был тронут, но скоро устал и вынул папиросу.
– Может, покурим во дворе? – спросил Вова. – Нашей Тане плохо от табачного дыма.
Александр убрал папиросу и выругался себе под нос. Слышать, как Вова беспокоится о Танином здоровье… это уж слишком!
Но прежде чем он успел взорваться, на плечо легла рука Татьяны. Она спокойно поставила на стол пепельницу.
– Кури, Александр, кури.
– Но ты не выносишь дыма, – мрачно запротестовал Вова. – Поэтому мы все выходим на улицу.
– Да, Вова, ты прав. Но Александр пришел с фронта. Пусть немного отдохнет. Я потерплю.
– Я не хочу курить, – бросил Александр. Почему она так быстро убрала руку? И снова отошла. – Таня, тебе помочь?
– Да. Вставай и поешь. Пора ужинать.
Женщины расселись на длинных скамьях по обе стороны стола.
– Татьяна обычно сидит в торце. Так удобнее вставать, – улыбаясь, пояснила Зоя.
– Знаю. Я сяду с ней, – решил Александр.
– Это мое место, – вскинулся Вова.
Александр пожал плечами, не снисходя до споров, взглянул на Татьяну и вопросительно вскинул брови.
– Ничего страшного, сяду между Вовой и Александром, – успокоила та, вытирая руки полотенцем.
– Тогда я – рядом с Александром, – обрадовалась Зоя.
Александр кивнул.
Татьяна нарезала огурцов, помидоров, поджарила картошку с луком и тушенкой. Принесла соленых грибов, хлеба, масла, молока, творога и крутых яиц.
– Что тебе положить, Шура? Салата?
– Да, пожалуйста.
Она встала.
– А грибов?
– И грибов.
По-прежнему стоя над ним, она зачерпнула ложкой грибы. Александр позволил ей продолжать допрос только потому, что ее голая нога касалась его галифе, а бедро вжималось в локоть. Он будет просить у нее каждый кусочек, лишь бы ощущать это тепло. Эту пьянящую близость.
Он едва не обнял ее за талию, но сдержался и, взяв вилку, ответил:
– Пожалуйста, и картошки тоже. Хлеба. Да-да, кусочек. Только с маслом.
Александр думал, что теперь Татьяна сядет, но она обошла стол и принялась наполнять тарелки старушек, а потом и Вовы. Сердце Александра сжалось при виде того, как привычно она это делает. Вова поблагодарил ее, и она беспечно улыбнулась, глядя прямо на мальчишку.
Она смотрела на Вову.
Она улыбалась Вове.
Господи боже мой!
Единственное, что немного утешало, – полное отсутствие каких бы то ни было чувств к Вове в глазах Татьяны.
Наконец она села и принялась ковырять вилкой в тарелке.
– Таня, – заметил Александр, – я так рад видеть тебя за едой.
– Я тоже, – кивнула она.
В комнате тогда было так темно, что он плохо видел ее. Только следил, как кровавая струйка медленно ползет из уголка рта, пока она резала черный хлеб. Для него. Для Даши. И последнюю, самую маленькую, порцию оставляла себе.
Теперь она могла есть белый хлеб, масло и яйца.
– Слава богу, Тата, – прошептал он. – Так куда лучше.
– Да, – почти неслышно согласилась она. – Спасибо.
Зоя с раздражающим постоянством терлась локтем о локоть Александра, ведя свою нехитрую игру. Интересно, замечает ли Татьяна?
Пришлось резко отодвинуться от Зои и потеснить Татьяну.
– Уж очень тебе неудобно, Зоечка, – пояснил он с равнодушной улыбкой.
– Да, но теперь бедной Танечке дышать нечем, – возразила Наира.
– Ничего страшного, – заверила Татьяна.
Их бедра соприкасались, и Александр слегка подтолкнул ее ногой.
– Ну, – сказал он, жадно жуя, – я достаточно выпил, чтобы узнать, как все было?
Женщины как по команде залились слезами.
– Ох, Сашенька, горя водкой не зальешь.
– И все же я хотел бы послушать.
– Таня не любит говорить об этом, – пояснила Наира, – но можно мы расскажем ему сами?
Татьяна со вздохом кивнула.
– Нет, я хочу все услышать от самой Тани. Хочешь еще водки? – спросил Александр.
– Нет, лучше я налью тебе. Знаешь, Шура, особенно и говорить нечего. До Кобоны мы добрались. Там Даша умерла. Я приехала сюда и долго болела…
– Вернее, едва не умерла, – перебила Наира.
– Наира Михайловна, не стоит. Подумаешь, похворала немного.
– Немного? – вскричала Аксинья. – Бедная детка добралась до нас в январе и до самого марта была между жизнью и смертью. Спросишь, что у нее было? Во-первых, цинга…
– У нее изо рта кровь шла. Совсем как у царевича Алексея. Кровь никак не унималась, – добавила Дуся.
– Как обычно при цинге, – мягко вставил Александр.
– У царевича была не цинга, а гемофилия, – поправила Татьяна.
– А воспаление легких? – не сдавалась Аксинья. – Оба легких были затронуты.
– Не оба, а одно.
– Воспаление едва ее не сгубило, – вступила в общий хор Наира, гладя руку Татьяны – Она не могла дышать.
– О господи, Таня, – прошептал Александр.
– Да нет, уже все в порядке. У меня оказался туберкулез в начальной стадии. Его вылечили еще до того, как я выписалась из больницы. Доктор сказал, что скоро я буду как новенькая и в следующем году от туберкулеза и следа не останется.
– И ты позволила мне курить в комнате!
– И что тут такого? Ты всегда куришь в комнате. Я привыкла.
– Что тут такого? – ахнула Аксинья. – Да ты пролежала в изоляторе почти месяц. Она кашляла кровью…
– А почему не расскажешь, как заполучила туберкулез? – громко спросила Наира.
Александр почувствовал, как вздрогнула Татьяна.
– Я позже расскажу.
– Когда позже? – настойчиво шепнул он.
Она ничего не ответила.
– Таня! – воскликнула Аксинья. – Неужели так и промолчишь? Не скажешь, что вынесла, прежде чем добраться сюда?
– Говори же, – почти приказал он.
Если бы картошка, приготовленная ею, не была такой вкусной, он наверняка потерял бы аппетит.
Татьяна медленно, словно делая над собой усилие, начала:
– Меня и сотни других людей посадили в грузовики и привезли к железной дороге, почти рядом с Волховом…
– О поезде, о поезде не забудь…
– Подогнали теплушки… но нас было слишком много…
– Скажи сколько.
– Не знаю… мы были…
– А что было с людьми, которые умирали в дороге? – подсказала Дуся, крестясь.
– О, их просто выбрасывали на полном ходу. Чтобы освободить место.
– Да, – шмыгнула носом Наира, – и когда вы добрались до Волги, в теплушках стало совсем свободно.
– А железнодорожный мост был взорван, – подхватила Аксинья, – и поезд не смог проехать. Всем эвакуированным и нашей Танечке было велено перейти по льду пешком. Как насчет этого?
Александр потрясенно уставился в слегка усталое, задумчивое лицо Татьяны.
– Сколько людей сумели перебраться на другой берег? Сколько остались на льду? Скажи ему, Таня.
– Не знаю, баба Аксинья. Не считала…
– Никто, – уверенно заключила Дуся. – Кому такое под силу?
– Но Таня выжила, – запротестовал Александр, вжимаясь локтем в руку Татьяны.
– И не только я. Правда, таких было немного, – понизив голос, подтвердила Татьяна.
– Лучше скажи ему, сколько километров тебе пришлось брести в снегу, в метель, до следующей станции, потому что на всех больных и голодающих не хватило грузовиков? Не меньше пятнадцати! – широко раскрыв глаза, объявила Аксинья.
– Нет, баба Аксинья, не больше трех. Да и метели не было. Правда, мороз стоял сильный.
– А тебе дали поесть? – фыркнула Аксинья. – Нет!
– Почему же, у меня было немного еды.
– А в поезде? Ведь там не оказалось даже места, чтобы лечь, и тебе пришлось простоять три дня, от Волхова до Волги!
– Это верно. Я стояла три дня, от Волхова до Волги.
Наира вытерла глаза.
– А уж на другом берегу людей осталось так мало, что Татьяна смогла лечь на полку, правда, Таня? Она легла…
– И больше не поднялась, – докончила Аксинья.
– Ну… потом поднялась, – осторожно заметила Татьяна, качая головой.
– И вовсе нет. Проводник спросил, куда ты едешь, но не мог тебя добудиться.
– И все же добудился.
– Да, но сначала подумал, что ты умерла.
– Она сошла с поезда в Молотове и спросила, где Лазарево, а когда услышала, что до него десять километров… – выпалила Раиса.
Женщины снова скорбно завыли.
– Прости, что тебе пришлось выслушать все это, – пробормотала Татьяна.