– Нет. Мне так хорошо.
– Скажешь правду, если я спрошу?
– Конечно, – улыбнулась она.
– Ты когда-нибудь раньше касалась мужчины?
Татьяна тихо рассмеялась:
– Шура, о чем ты? Я вообще не видела голого мужчины, кроме брата, да и то когда мы были маленькими.
Она уютно устроилась в его объятиях, гладя его подбородок, шею, адамово яблоко. Прижала палец к яростно пульсирующей артерии у горла. Потом поцеловала это местечко, чувствуя губами биение. Ну почему он такой трогательный? И так хорошо пахнет?
– А как насчет тех орд молодых негодяев, которые осаждали тебя в Луге? Ни один из них?
– Ни один из них – что?
– Ты ни до кого не дотрагивалась?
– Шура, до чего же ты смешной! – покачала головой Татьяна. – Конечно, нет.
– Может, через одежду?
– Что?
Она почти не отнимала губ от его шеи.
– Разумеется, нет. И вообще, что ты пытаешься из меня вытянуть?
– Что ты успела узнать до меня?
– Была ли вообще жизнь до Александра? – шутливо пропела она.
– Скажи сама.
– Хорошо, что ты еще хочешь знать?
– Кто видел твое нагое тело? Кроме родных, конечно, когда ты в голом виде делала кувырок через голову.
Именно этого он хочет? Полную правду? Она так боялась сказать ему. Захочет ли он слушать?
– Шура, первым мужчиной, кто видел меня полуобнаженной, был ты. В Луге.
– Это и есть правда?
Он немного отодвинулся, чтобы видеть ее глаза.
Она кивнула, проводя губами по его шее.
– Истинная.
– А кто-то касался тебя?
– Касался меня?
– Трогал груди, трогал…
Его пальцы нашли ее.
– Шура, о чем ты? Разумеется, нет.
Она ощутила губами, как участился его пульс, и улыбнулась. Она скажет ему прямо сейчас, если именно этого он добивается.
– Помнишь лес в Луге?
– Как я могу забыть? – гортанно выдохнул он. – Самый сладкий поцелуй в моей жизни.
– Шура… это был мой первый поцелуй, – очертя голову призналась она.
Он тряхнул головой, повернулся на бок, уставясь в ее лицо с таким откровенным неверием, словно не мог осознать сказанного ею.
– Ну что? Ты меня смущаешь, – фыркнула Татьяна. – Не доволен? Что-то не так?
– Не говори, что…
– Ладно, не скажу.
– Может, все-таки скажешь?
– Я уже сказала.
Александр, потрясенно таращившийся на нее, глухо переспросил:
– Когда я поцеловал тебя в Луге…
– И что?
– Повтори.
– Шура, чего ты добиваешься? Хочешь правды или чего-то еще?
– Я тебе не верю. Просто не верю.
– Как хочешь, – объявила Татьяна, ложась на спину и закладывая руки за голову.
Александр наклонился над ней.
– Думаю, ты просто говоришь мне то, что я хочу слышать, – выговорил он, неустанно лаская руками ее груди и живот.
– А ты именно это хочешь слышать?
– Не знаю. Нет. Да, помоги мне Бог, – не сразу ответил Александр. – Но больше всего мне нужна правда.
Татьяна весело потрепала его по спине:
– Это чистая правда. За всю мою жизнь меня никто не касался, кроме тебя.
Но Александр не улыбался. Только глаза стали мягче.
– Но… как это может быть? – запинаясь, спросил он.
– Не знаю. Просто есть, и все.
– Значит, ты из материнского чрева шагнула прямо в мои объятия?
– Почти, – засмеялась она. – Шура, пойми, я люблю тебя. Неужели не понимаешь? Мне в голову не приходило целовать кого-то до тебя. Тогда в Луге я так хотела, чтобы ты меня поцеловал, просто с ума сходила. Не знала, как сказать тебе. Полночи строила планы, как бы сделать так, чтобы ты меня поцеловал. Я не собиралась сдаваться. Если не могу добиться того, чтобы мой Шура поцеловал меня, значит, вообще обойдусь без поцелуев.
Его лицо было совсем близко. Ее руки ласкали его.
– Что ты делаешь со мной? – вырвалось у него. – Немедленно перестань. Что ты делаешь со мной?
– Лучше скажи, что ты делаешь со мной?
Кончики ее пальцев вжались в его спину.
Когда Александр овладел ею, их губы не размыкались даже во время его исступленного оргазма, который она едва ощутила сквозь свой, ослепляющий. Татьяна была почти уверена, что он едва не закричал. Но он только прошептал:
– Не знаю, удастся ли мне выжить в буре, именуемой Татьяной.
– Солнышко, – пробормотал он, нависая над ней, – открой глаза. С тобой все в порядке?
Татьяна молчала, прислушиваясь к нежной каденции его голоса.
– Таня… – продолжал он, едва касаясь ее лица, шеи, груди, – знаешь, у тебя кожа, как у новорожденной…
– Не знаю, – заявила она.
– Кожа мягкая, как лепестки, сладчайшее дыхание, а волосы – чистый шелк. – Его губы сомкнулись на ее соске. – Настоящая богиня.
Она довольно улыбнулась, едва не мурлыча от счастья. Он замолчал и приподнял ее подбородок. В его глазах стояли слезы.
– Пожалуйста, прости меня за то, что ранил твое сердце своим притворным безразличием. Мое собственное сердце всегда было переполнено любовью к тебе. Ты не заслужила того, что с тобой случилось. Того, что пришлось вынести. Ни от сестры, ни от родителей, ни от блокады и уж прежде всего ни от меня. Ты не представляешь, чего мне стоило не взглянуть на тебя в последний раз, прежде чем закрыть тент на грузовике. Я знал, что, если не удержусь, все будет кончено. Я не сумел бы скрыть лица ни от тебя, ни от Даши. Не смог бы сдержать своего обещания щадить твою сестру. Дело не в том, что я не посмотрел на тебя. Просто не мог. Я давал тебе так много, когда мы оставались одни, и надеялся, этого будет достаточно, чтобы ты продержалась.
– Этого оказалось достаточно, Шура, – заверила Татьяна, не вытирая своих слез. – Я здесь. И на будущее этого тоже будет достаточно. Прости, что посмела сомневаться в тебе. Но сейчас у меня легко на сердце.
Александр прижался губами к ложбинке между ее грудями.
– Ты исцелил меня, – с улыбкой договорила Татьяна.
Что-то бормоча и вздыхая, Татьяна лежала под Александром. Ее снова любили и давали наслаждение… безграничное наслаждение…
– Подумать только, что я считала раньше, будто люблю тебя…
Он поцеловал ее в висок.
– Это открывает совершенно новые горизонты, не так ли?
Его руки не отрывались от нее. Он не отрывался от нее. Снова и снова подминал ее под себя. Снова и снова двигался.
– Шура, а ведь ты моя первая любовь! – неожиданно выпалила Татьяна.
Он стиснул ее попку, вжался в нее, слизал соль с ее лица и кивнул:
– Это мне известно.
– Вот как?
– Тата, я знал это еще до того, как ты сама поняла. До того, как ты нашла слова, чтобы описать самой себе, что ты чувствуешь. Знал с самого начала. Иначе почему ты все время держалась так застенчиво и бесхитростно?
– Бесхитростно?
– Именно!
– Неужели меня было видно насквозь?
– Совершенно верно. Вспомни, на людях ты боялась на меня смотреть, а когда мы оставались наедине, не сводила с меня глаз… как сейчас, – объяснил он, целуя ее. – Смущалась по малейшему поводу… я даже не мог коснуться тебя в трамвае, чтобы ты не покраснела… твоя улыбка, твоя улыбка, Таня, когда ты бежала ко мне от проходной. Какую же тюрьму ты воздвигла вокруг меня своей первой любовью!
– Ах вот как? – шутливо возмутилась она, ущипнув его. – Значит, в первую любовь ты веришь, а в первый поцелуй – нет? За кого ты меня принимаешь?
– За лучшую девушку на свете, – прошептал он.
– Готов к новым подвигам?
– Таня! – выдавил Александр сквозь смех. – Что на тебя нашло?
Вместо ответа она погладила его:
– Шура… я слишком многого хочу?
– Нет. Но ты задумала меня убить.
Татьяна жаждала чего-то, но не могла преодолеть свою застенчивость, чтобы сказать ему. Только продолжала ласкать.
– Шурочка, – откашлявшись, спросила она наконец, – можно я лягу на тебя?
– Конечно, – улыбнулся Александр, распахивая объятия. – Ложись на меня.
Она легла на него и поцеловала в губы.
– Шура… тебе это нравится?
– Угу.
Она продолжала целовать его лицо, шею, грудь.
– А знаешь, какая кожа у тебя? Как мороженое, которое я люблю. Кремовая, гладкая. У тебя все тело цвета карамели, как мое крем-брюле, только ты не холодный, как мороженое, а теплый.
Она потерлась губами о его грудь.
– Ну что? Лучше, чем мороженое?
– Лучше. – Она улыбнулась, припадая к его губам. – Я люблю тебя больше, чем мороженое.
Продолжая целовать его, она нежно-нежно посасывала его язык.
– А так? Тебе нравится? – прошептала она.
Он утвердительно промычал что-то.
– Шура, дорогой… а может… я могла бы сделать то же самое где-то еще?
Отстранившись, он в полном оцепенении уставился на нее. Молчаливая, соблазнительная, она смотрела в его недоверчивое лицо.
– Думаю, – медленно протянул он, – такое место есть.
Она улыбнулась, пытаясь скрыть возбуждение.
– Ты… ты только объясни, что делать, ладно?
– Ладно.
Татьяна стала целовать грудь Александра, вслушиваясь в стук его сердца, сползла ниже, положила голову на его вздрагивающий живот. Сползла еще ниже, щекоча его белокурыми волосами, потерлась грудями, чувствуя, как он твердеет под ней. Целовала тонкую дорожку темных волос, идущую от пупка, пощекотала кожу губами. Встала на колени между его раздвинутыми ногами, обеими руками взяла его. Какой он большой…
– А сейчас…
– Сейчас возьми меня в рот, – велел он, глядя на нее во все глаза.
– Весь? – задохнулась она и втянула в рот, сколько смогла.
– А теперь двигай головой вверх-вниз.
– Вот так?
Последовала напряженная пауза.
– Да.
– Или…
– Вот так хорошо…
Под ее горящими губами и нежными пальцами он затвердел еще больше. А когда вцепился в ее волосы, Татьяна, на секунду приостановившись, подняла голову и посмотрела ему в лицо.
– О да, – прошептала она, жадно заглатывая его.
– Ужасно хорошо, Тата. Только не останавливайся, – просил он.
Она остановилась.
Он открыл глаза.