В бога генерал не верил, друзей — после смерти жены — он растерял, и некому было его утешить и разделить с ним горькие часы воспоминаний. Бывали недели, когда он крепко пил, но алкоголь облегчения не приносил, только легкость в теле.
Парень, которого он застрелил в Бейруте, посетил его на той неделе. Парень был весь в крови, потому что генеральская пуля попала ему прямо в затылок. Выстрел был удачный. Впрочем, генералом он ещё тогда не был.
На той неделе ночью в очередном кошмаре он опять побывал в Бейруте, где чуть было не пристрелили и его самого. В Бейруте было хуже всего. Когда они убрали Башира, в Ливане вновь разгорелась война. Но в этой войне христиане, оставшись без лидера, потерпели поражение.
Даже то, что произошло много лет назад, совершенно не забылось. Гости из прошлого навещали его один за другим. Они совсем не потеряли к нему интерес.
Встав утром, генерал спускался за газетой и пил кофе без молока. После завтрака звонил невестке и спрашивал, как дела у внука. Он не напрашивался на сочувствие. Невестка предлагала приехать и приготовить обед, постирать или прибраться в доме. Генерал неизменно говорил «нет».
Он поехал тогда в Бейрут по своей воле. Теперь он должен за все заплатить. Тогда страдали другие. Настала его очередь.
Когда-то он был женат. У него была семья. Он приезжал домой, и все были рады ему. А он думал только о том, куда он поедет в следующий раз.
Он ушел от жены за два года до её смерти. Ушел к другой женщине, моложе, красивее и веселее. Ему хотелось, чтобы рядом был кто-то веселый и жизнерадостный. С веселой женщиной он быстро расстался, но и жены уже нет.
Пока она была рядом с ним, он жил вне той раковины, где скопились его воспоминания. Когда её похоронили, створки раковины сомкнулись над ним.
Иногда он думал, что ему следует умереть. Странно, что он вообще прожил так долго и сидит у себя дома на кухне, гуляет, смотрит телевизор, ест, спит. Спит, правда, плохо.
Хуже было, когда он располагался на ночь рядом с остывающими трупами, рядом с людьми, которых он послал на смерть, рядом со своими мертвыми офицерами.
Ему хотелось иногда увидеть какой-нибудь приятный сон. Раньше, засыпая, он любил представлять себе любовные сцены. В конце концов много месяцев он вынужденно проводил без женщин. Но любовные сцены быстро оборачивались кошмарами. Мысли соскальзывали в ту же пропасть.
В постели он читал исключительно военные романы и детективные истории. Вышибал клин клином. Он знал, что война для него кончилась. Но он скучал по войне, по тайной войне, которую вел всю свою жизнь.
Он застрелился из именного пистолета, подаренного ему двадцать четыре года назад советскими друзьями. Это было старое и надежное оружие. Генерал сам чистил и смазывал пистолет и держал его в домашнем сейфе. Пистолет не был зарегистрирован, и, выйдя на пенсию, генерал сдал только табельное оружие.
Он не собирался уходить из жизни. Но все началось в тот день, когда он пошел на пышное представление в музыкальный театр «Фридрихштадт-палас». Это был самый знаменитый театр во всей стране, в основном для иностранных туристов, и достать туда билеты было совершенно невозможно. Веселая музыка, яркие костюмы, длинноногие и пышногрудые девочки, пляшущие канкан, понравились генералу. Такого канкана не было и в Париже.
В зале не было ни одного пустого места. Но после перерыва что-то случилось. В зале шушукались, переговаривались, зрители потеряли интерес к пляшущим девочкам. Потом зрители стали исчезать целыми рядами. В конце концов осталось не больше двадцати человек.
Генерал не мог понять, что, собственно, произошло, да и, отвыкший от женского общества, не в силах был оторвать глаз от сцены. Ему показалось, что в знак благодарности к оставшимся зрителям девочки задирали ноги выше обычного. Впрочем, несколько пар ножек, похоже, тоже испарились в неизвестном направлении.
Только выйдя из театра, генерал узнал, что в этот вечер фактически перестала существовать граница между Западной и Восточной Германией. Послевоенный раскол Германии уходил в прошлое. Контрольно-пропускные пункты были открыты, и граждане Германской Демократической Германии ринулись на Запад за бананами и воздухом свободы.
Для большинства берлинцев это была бессонная ночь счастья. Никогда ещё — ни до этого дня, ни после — восточные и западные берлинцы не были так рады друг другу.
Но отставной генерал Штайнбах, бывший начальник одного из управлений Министерства государственной безопасности ГДР, понял, что его страна, в которой он вырос и которой служил, обречена. А в другой стране ему делать нечего. В другой стране его могут посадить в тюрьму.
Мысли о тюрьме пришли к нему в голову, когда он прочитал о том, что приговор по делу профессора Фохта отменен и он освобожден из заключения.
Когда-то доктор Фохт спас его от верной смерти в русском плену. Штайнбах ничего не сделал, чтобы помочь Фохту, когда его арестовали. Рано или поздно за предательство приходится платить.
Капитан звонил генералу Штайнбаху с шести утра. В первый раз он набрал номер генеральской квартиры ещё у себя в Магдебурге. Никто не снял трубку, и капитан решил, что генерал ещё спит. Он побежал на вокзал, чтобы успеть на первый берлинский поезд. С вокзала он позвонил опять, и вновь никто не ответил. Он стоял в будке, слушая гудки и тупо глядя на большую надпись на стене: «Германия — это немецкая марка минус социализм».
В Берлине творилось нечто невообразимое. Никто не работал. Народ ликовал. Улицы были забиты машинами. Все ехали в сторону Западного Берлина. Оттуда возвращались поздно вечером с подарками и грошовыми покупками — западных денег ни у кого не было. Дети сладостно жевали бананы. Все урны были забиты банановой кожурой. Капитан с трудом пробирался в сторону генеральского дома и крутил диск каждого автомата, попадавшегося ему на пути.
В последний раз он безуспешно позвонил из каморки консьержки в генеральском доме.
— Я его сегодня не видела, — сказало сморщенное существо, которое, похоже, никогда не было молодым.
Капитан обнаружил, что и старушка изменилась. С её пиджачка исчез значок Социалистической единой партии Германии.
Капитан был в полной растерянности. Его светлые волосы покрылись паутиной дождя, плащ намок, с самого утра он ничего не ел, но есть и не хотелось.
В отличие от большинства берлинцев, он не ждал ничего хорошего от новой жизни. Офицеры госбезопасности, да ещё с таким прошлым, как у него, окажутся в беде.
У него оставалась маленькая надежда на русских — может быть, они его вывезут к себе. Но русские, похоже, никого не брали на свой корабль. Еще вчера весь день он пытался связаться с офицерами представительства КГБ СССР.
Но тех, кого он знал по прошлым делам, найти не удалось: вероятно, закончив командировку, они уже вернулись в Союз. Никто другой в большом особняке в Карлсхорсте за высоким забором, рядом с музеем капитуляции фашистской Германии, с ним разговаривать не захотел. По голосу дежурного было ясно, что советским офицерам сейчас своих проблем хватает.
И главное — ему совершенно не с кем было посоветоваться! Генерал Штайнбах, его прежний начальник и покровитель, оставался последней надеждой. Капитан верил в генеральские мозги. Штайнбах способен был что-то придумать в любой ситуации. Ему самому тоже придется не сладко, думал капитан. Он не знал, что генерал уже освободился от всех проблем.
Прямо возле генеральского дома, что раньше было невозможно, устроили нелегальный рынок поляки.
Немцы от души презирали неряшливых торгашей с востока, но не упускали случая сэкономить пару-другую марок, покупая у поляков, а не в магазине.
Когда в период расцвета сотрудничества социалистических стран ГДР ввела безвизовый обмен с Польшей, поляки наводнили Восточный Берлин. Они меняли злотые на марки и скупали в магазинах все, что могли. Немцы возмущались. Рабочие ворчали и жаловались своим партийным секретарям, городская интеллигенция рассказывала анекдоты: «В Берлине, на Александр-плац перестрелка. Что случилось? Поляки защищают от немцев свой магазин».
Соглашение быстро пересмотрели. Берлинские магазины были лучшими во всем социалистическом лагере, но на всех, кто шел к социализму, товаров не хватало.
Когда через несколько лет польское правительство разрешило своим гражданам ездить на Запад, они рвались уже не в Восточный, а в Западный Берлин, где торговали на черном рынке. Поляки продавали берлинцам по дешевке то, чего так много было на Западе и чего так мало на Востоке — детскую одежду, масло, колбасы, шоколад, сигареты, нижнее белье. За один удачный выезд в Берлин на черном рынке поляк зарабатывал больше, чем дома за целый месяц.
Капитан купил у поляка две горячие сосиски с горчицей и съел их, не замечая вкуса.
На перекрестке Карл-Маркс-аллеи и улицы Парижской коммуны, где над домом ещё красовалась реклама болгарской фирмы «Винимпекс» — напоминание о разрушенном СЭВе, — капитан окончательно решился.
Выбора у него и не было. В этом городе ничего хорошего его не ждало.
В небо по-прежнему вонзалась вывеска главной партийной газеты «Нойес Дойчланд», но все это были декорации исчезающей цивилизации. Современная Атлантида погружалась в бездну истории.
На Карл-Маркс-аллее, которая ужасно напоминала ему Ленинский проспект в Москве и которая раньше называлась Сталин-аллея, перед большим книжным магазином распродавались привезенные из Западного Берлина дешевые книги — переводные американские детективы и немецкое издание книги Михаила Горбачева «Чего же я на самом деле хочу».
Капитан злобно посмотрел на фотографию советского генерального секретаря: «Этот чертов парень сломал нам всю жизнь!»
Молот и циркуль, которые красовались на гербе Германской Демократической Республики, куда-то исчезли. Вместо них зияла черная дыра. Спроса на циркули не было, а молоты, вернее, молотки явно растащили берлинцы.
Капитан поразился: сколько людей с молотком и стамеской в руках спешили к Берлинской стене.