Она пыталась одеться, но руки у неё дрожали. Она никак не могла надеть блузку и застегнуть юбку.
Голая Петра подошла к ней. У неё была большая обвисшая грудь, толстые коротковатые ноги. Она прислонилась к косяку и захныкала:
— Не обижайся на меня, Кристи. Я напилась и ничего не соображала. Мне почудилось, что… Понимаешь, у меня же никого не было целый год.
Кристи лихорадочно одевалась. Ее трясло от негодования.
Петра вдруг без слов опустилась на колени. Она заплакала. Этого Кристи не ожидала.
Она без сил присела на деревянный стул возле двери. Некоторое время они молчали, стараясь не смотреть друг на друга. Петра по-прежнему стояла на коленях. Кристи, прижав к груди пиджак, пыталась привести в порядок свои мысли. Петра — лесбиянка?
— Прости меня, — монотонно повторяла Петра, — прости, если можешь. Если бы ты знала, что мне пришлось пережить.
Она опять заплакала.
— Ладно, — устала сказала Кристи. — Забудем и давай спать. Только по-настоящему.
Петра с трудом поднялась, колени у неё стали ярко-красные. Она кивнула и пошла к своей постели.
Засыпая, Кристи стыдливо подумала о том, что, пока она не проснулась, ей было очень хорошо. Как жаль, что она до сих пор девственница и не испытала все это с настоящим мужчиной.
Утром у Петры началась настоящая паранойя. По дороге домой, прямо в машине, она стала писать письма соратникам. При этом постоянно оглядывалась. В какой-то момент ей, видно, что-то показалось. Кристи не успела ахнуть, как Петра щелкнула зажигалкой, подожгла свои письма и бросила горящие бумаги прямо на пол машины.
Кристи нажала на тормоза так, что они обе чуть не вылетели из машины через лобовое стекло.
— Ты с ума сошла! — Кристи стала топтать ногами горящие бумаги.
Петра пыталась её остановить:
— Ты что, не видишь? Нас преследуют! Надо немедленно уничтожить эти бумаги, а то меня опять упекут за решетку.
Машина Кристи чуть не загорелась, и тут мнимые преследователи остановились, чтобы спросить, не нужна ли им помощь и не прислать ли пожарных.
Кристи довезла Петру до дома и поспешила распрощаться с подругой детства. Она устала и хотела отдохнуть. К тому же у неё дома вставали очень рано, и ей не стоило опаздывать к завтраку. Родители не видели её несколько месяцев, пока она сдавала экзамены.
Прежде чем Кристи успела отстраниться, Петра смачно поцеловала её в губы и радостно сказала:
— Увидимся завтра.
Рюмочка вишневой водки — вот и все, что позволял себе фон Хассель по воскресеньям. Кристи сразу увидела, что в родительском доме ничего не изменилось.
Завтрак отца состоял из все той же одинокой булочки, слегка намазанной маргарином, двух тоненьких кусочков ветчины, большой чашки кофе с молоком. В доме не принято было тратить деньги на еду. Мать только попила кофе и съела кусочек хлеба с клубничным джемом собственного изготовления. Кристине полагалась детская диета — тарелка с кашей и йогурт без сахара.
— Что за мотовство? Нам это не по карману, — ворчал отец, когда мать приносила из супермаркета несколько помидоров, яблоки и овечий сыр.
Сладкое покупали только в праздники. Но Кристина из-за этого не страдала. Высокая, спортивная девушка, она каждый день плавала в бассейне, играла в школе в волейбол и не скучала без конфет и печенья.
Отец не был скупым, просто считал, что деньги можно использовать с большей пользой. Летом Кристина, помогая на ферме, что-то зарабатывала и сама покупала большой кекс с цукатами, апельсины и бананы. Когда она гордо приносила домой кульки, он посматривал на дочь неодобрительно.
В столовой, как всегда по воскресеньям, царила полная тишина, только сквозь открытое окно доносился звон колоколов. Лето было на излете, но ещё стояла чудесная погода. Отец сидел в белой рубашке с накрахмаленным воротничком. Воротнички — это забота матери. Отцовские рубашки в прачечную не отдавали.
Допив кофе, отец развернул газету. Собственно говоря, он знал, что выглядит старомодным, что давно наступили иные времена и даже его сверстники сильно изменились. Но ему не хотелось меняться. После того как ему удалось получить работу на почте, все пошло на редкость хорошо. А от добра добра не ищут. Что касается дочери, то по крайней мере плохому её дома не научат.
— Пойдешь купаться? — спросила мать, собирая посуду со стола.
На ней был старенький, но безупречно чистый передник. Двое старших сыновей давно покинули родительский дом. Один преподавал топографию в военной академии, другой служил в банке во Франкфурте-на-Майне. Мать с грустью следила за тем, как дочь становится взрослой. Умная, талантливая девушка, конечно же, в маленьком городке не останется, переедет в большой город, значит, родителям суждено стареть вдали от детей.
Кристина поступила в университет во Франкфурте. Сначала жила у брата, потом перебралась в общежитие. Приезжала только на каникулы. Но учеба закончена. Может быть, дочка вообще последний раз в отчем доме? Найдет себе работу, уже приезжать не сможет.
— Нет, мамочка, — сказала Кристина, — пойду собираться. Скоро на поезд.
Она попросила у отца разрешения встать из-за стола. Погруженный в газету, он неопределенно буркнул, что было сочтено согласием.
Кристина оглядела себя в зеркале и в целом осталась довольна. Стройная, высокая, с длинными волосами, правильными чертами лица. Только, пожалуй, слишком худая, и очки её как-то сушат.
Собираться ей было недолго. Чемодан она сложила заранее, хотя вещей получилось много. Руководитель группы посоветовал взять с собой все необходимое — в Москве не найдешь самых простых вещей. Говорят, там не купишь ни зубной пасты, ни туалетной бумаги. Еще они накупили в дорогу растворимый кофе и печенье. Кристина вместе с группой выпускников института отправлялась в Москву на международный семинар. Тема: положение женщины в современном мире. Кристина учила русский язык и очень хотела попасть в Москву.
Закончив университет, Кристи разослала заявления с просьбой о приеме на работу в несколько мест и теперь ждала ответа. Она не сомневалась, что легко найдет себе подходящее дело. Профессора восторгались её способностями, она знала несколько языков, в том числе русский и арабский, и у неё были даже организаторские способности.
Перед отъездом Кристи зашла попрощаться с Петрой. Но заплаканные родители сказали ей, что Петра, не успев толком с ними поговорить, исчезла. Неужели её школьная подруга опять ушла в подполье? Тогда они больше никогда не встретятся, подумала Кристи.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Кристи не ошиблась в своей подруге.
В последнее воскресенье июля с пышным букетом красных роз Петра Вагнер стояла перед виллой председателя городского суда Юргена Конто, студенческого друга её отца.
Рядом с Петрой в новеньких костюмах с сумками в руках стояли два молодых человека. Они широко улыбались и старались выглядеть непринужденно. Одним из них был Гюнтер, старый знакомый Петры. Это он привел её в подполье. Второго звали Фрицем, он приехал из Баварии. Фриц научился хорошим манерам, работая в бюро путешествий. Его уже использовали в двух операциях: он звонил по телефону семье похищенного и необыкновенно вежливо требовал выкуп.
У Фрица было одно любимое дело. Он заказывал в похоронном бюро гробы и просил доставить их домой представителям крупного бизнеса, которых считал врагами трудового народа.
Петру знали в доме судьи, и дверь перед ней и её спутниками гостеприимно распахнулась, тем более что она заранее по телефону предупредила о своем приходе.
Даже после громкого процесса и года тюрьмы она оставалась для семейства судьи Конто прежней маленькой Петрой, которая когда-то играла с детьми самого Конто.
После её ареста судья не только не отвернулся от своего старого друга, но и неофициально принял в судьбе Петры большое участие. Ее досрочное освобождение не обошлось без его советов.
Петре и пришло в голову похитить судью Конто. Ее предложение положило конец долгим спорам. Группа понимала, что пора что-то предпринять, но у них не было ни людей, ни денег, ни оружия, чтобы захватить кого-то из охраняемых лидеров страны. Время шло, группа ничего не делала, их уже стали попрекать бездельем. И тогда, чтобы всех поддержать, Петра предложила похитить судью Конто.
Дитер Рольник, а он стал лидером группы, с восторгом принял её предложение. Они сидели на полу, застеленном потрепанными матрасами, в квартире, которую им снял один из сочувствующих, и курили. За недели вынужденного безделья все обленились и опустились, мужчины перестали бриться, женщины — причесываться. В группе было семеро мужчин и три женщины.
В подпольных группах женщин всегда меньше, чем мужчин. Дефицит женского внимания дурно влиял на подпольщиков, они становились злыми и агрессивными, дико завидовали тем, кому достались немногие женщины.
Дитер Рольник устроил в своей группе свободную любовь. В простых выражениях он объяснил трем женщинам, что им придется отвечать взаимностью каждому, кто этого захочет. Женщины согласились ради общего дела. Им, правда, приходилось спать меньше других, зато ночью в квартире, где обитала группа, царили покой и согласие.
Авторитет Рольника был непререкаем. Высокий, мускулистый и нервный, он казался им воплощением настоящего борца. Когда утром он шумно умывался в ванной, не прикрыв двери, все видели, что у него спина и руки покрыты татуировкой.
Вся группа состояла из недоучившихся студентов, которые выросли в приличных семьях. А Рольник, прежде чем присоединиться к террористам, совершил несколько уголовных преступлений. Первые акции террористов его просто восхитили. То, что они делали, было лучше того, чем он занимался. Дитер нашел людей из «Революционных ячеек» и предложил свои услуги.
Для начала ему поручили обеспечивать группу безопасным транспортом. Он нашел уголовников во Франции, которые за деньги изготовляли фальшивые номерные знаки и документы на автомобили. В Германии Рольник подыскивал машины тех же марок и моделей, угонял их, ставил на них французские номера и отдавал подпольщикам. Немецкая полиция не обращала внимания на автомашины с французскими номерами.