— Хочешь знать, что он сказал, когда полиция пришла в дом?
— Наверное, нет.
Не в силах встретиться с ним взглядом, она сосредоточенно собирала крошки с тарелки. Это воспоминание по‑прежнему обрушивало на нее лавину стыда и выбивало почву из‑под ног, было очень сложно сказать о нем вслух. Сложно, но необходимо.
— Он уже злился. Ему пришлось забрать меня с танцев, потому что мама не приехала. Потом мы узнали, что машину занесло на дороге, и они с Джулианной упали в реку. Полиция нашла их через несколько часов. Я должна была быть в своей комнате, но когда услышала стук в дверь, то высунулась — думала, вдруг это они. Я слышала все. Отец поблагодарил их и закрыл дверь. Когда он увидел меня, то сказал: «Утонуть должен был последыш».
— Это правда? — Тревис сжал кулаки с такой силой, что она со своего места видела вздувшиеся вены.
— Так он отреагировал. — Она охрипла. — Я не могла даже осознать произошедшее, а он просто отправил меня в свою комнату. И до похорон заперся в кабинете.
Она так нуждалась в Джулианне, но обнять ее могла только горничная.
— Мне было одиннадцать, самый возраст, чтобы поверить — если я приложу достаточно усилий, он изменится и научится заботиться обо мне, раз только я у него и осталась. Я очень старалась в школе, тусовалась с избалованными детьми из обожаемых им семей. Ни с кем из них мне не удалось найти ничего общего, но я старалась. Поступила на журналистику, хотя мне ближе наука. Все профессора говорили, что я слишком витиевато пишу. Я писала для загнивающего папиного дела, но даже тогда он отдавал мне какие‑то ерундовые темы и печатал, только если у него не было другого выхода. Ты думал, я интервьюировала тебя для отвода глаз, просто чтобы заманить в ловушку? Но я увидела в тебе восходящую звезду. Мой текст получился хорошим, но отец в последнюю минуту его исключил. Ради тебя я попыталась продать его конкуренту — отец устроил скандал. Мы часто скандалили, я говорила ужасные вещи и сбегала. И всегда возвращалась. Говорят, что сумасшедшими можно назвать людей, которые продолжают поступать как обычно и ждут, что что‑то изменится. Подпишусь.
Она машинально съела корочки, которые раньше отрезала, так как не любила их.
— И когда мы поженились, я уже была сыта по горло. По сути, сбежала из дома в надежде на светлое будущее. Зачем мне он, если у меня есть ты, правда? А потом я поняла, что тебе наплевать, что ты женился на мне ради моей девственности. Уж лучше тогда было вернуться к знакомому злу. По крайней мере, у меня было что‑то, что он хотел. Я надеялась спасти его компанию и наконец заслужить его уважение.
Тревис стоял неподвижно, как мраморная статуя, и словно не дыша. Так проще говорить, выворачивать душу, оставляя на полу черепки. Она вверяла свои грехи памятнику, не настоящему человеку, и чувствовала облегчение.
— Но в результате он начал ненавидеть меня сильнее, чем ты, потому что я увидела его слабость. Я год провела, ухаживая за ним, пока больше не могла этого делать. Физически. Он стал слишком тяжелым, чтобы я его донесла до ванной. Мне пришлось отдать его в больницу, и за это он меня тоже ненавидел. Я не должна была родиться, не была его любимицей, не спасла его бизнес и отдала его чужим — пусть даже каждый день я проводила с ним много времени, пытаясь удовлетворить все прихоти его отсутствующего сердца. Не знаю, что его так покорежило. Мне жаль, что я появилась в его жизни. Мне стыдно. Вот почему я никогда не говорила тебе об этом. Кто захочет признаться, что его не любит собственный отец? И когда я снова ложусь спать голодной и несчастной, то вижу сны, в которых меня запирают в спальне. Если получается, в них проникает Джулианна, чтобы успокоить меня. Ты единственный, кого это беспокоило, потому что только с тобой я спала. Но ты не обязан верить. Я гнилое яблочко, которое не должно было появляться на свет.
Нужно было поесть еще. Она заставила себя съесть кусок и прожевать его, борясь с вернувшейся тошнотой.
Плакала во сне она по‑настоящему. Как потерявшийся ребенок. Это точно не было притворством.
Он помнил, как ее слезы разбудили его в первый раз, через несколько дней после переезда. Вечером они поссорились по поводу того, рассказывать ли окружающим об их браке, а потом занялись сексом и пропустили ужин. Сперва он подумал, что причиной слез стала ссора, но потом осознал, что она плачет во сне, и разбудил ее. Имоджен проснулась в такой панике, что к стыду примешался страх, но Имоджен отговорилась кошмаром и пошла на кухню готовить яичницу с беконом. Посреди ночи.
— Ты должна была сказать мне еще тогда.
Новая информация никак не состыковывалась с образом бессовестной обманщицы. Отец Тревиса тоже причинил ему немало хлопот, но никогда нарочно не причинял ему боль. Они оба не отличались эмоциональной щедростью, и все же он никогда не сомневался в отцовской любви или гордости за сына.
— Зачем? Что бы это изменило?
Тревис не знал. Попытался бы он удержать ее вдали от того мужчины? Он догадывался, что не все гладко. Следующий кошмар приснился ей через несколько недель, незадолго до ухода. Накануне Имоджен виделась с отцом и вернулась домой поздно, явно расстроенная. Он не стал спрашивать — думал, ей не хочется говорить.
«Ты ничего не хотел знать о моей жизни — как не хотел делиться подробностями своей».
Откровенность была ему чужда — и он не просил ее от других. Предпочитал успокаивать телесно — через поцелуи, прикосновения, поддержание связи, которую они оба чувствовали. Было неуютно ощущать, что ей нужно нечто большее, какая‑то эмоциональная близость. Почему? Потому что мать бросила отца, и их развод был очень неприятным и грязным. Он не хотел, чтобы это повлияло на его дальнейшую жизнь, но, возможно, это все‑таки случилось. Возможно, он боялся повторить этот путь. Но говорить об этом? Зачем? Все осталось в прошлом. Да и не настолько все было плохо, чтобы видеть ночные кошмары.
Тревис и забыл о ее сновидениях. Если бы знал, что причиной был голод, то разбудил бы ее и заставил поужинать. Ему даже полегчало, когда он увидел, что Имоджен заснула — не придется еще и семейную трапезу терпеть. Что она скажет? Какой урон нанесут ее дальнейшие слова?
«Я гнилое яблочко, которое не должно было появляться на свет».
Когда все разошлись по спальням, он решил поработать, но даже это не утомило его настолько, чтобы сразу заснуть. Он лежал рядом с ней и отгонял воспоминания о тех днях, когда они делили постель, как вдруг услышал, как изменилось ее дыхание; она перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку, словно не в силах выдержать происходившего. Ужасно. Конечно, он разбудил ее, чтобы избавить от этого кошмара.
Мгновенно узнав его, она прижалась к нему так, словно этих четырех лет и не было. А он возбудился от одного касания ее мягкой кожи, знакомого движения руки, переносившего его в эротический мир, где они существовали только вдвоем.
Такой манипуляции он допустить не мог, и пришлось положить конец ее касаниям. Только когда она резко отстранилась, он понял, что до тех пор она еще находилась в полусне и ее поведение не было манипуляцией. Это осознание грело. Конечно, он до сих пор сомневался в ее честности во время брака, но, по крайней мере, физические ощущения были искренними у обоих.
— Видишь? Мы оба чувствуем себя неуютно от прозвучавших откровений, но ничего не меняется.
Ее щеки запали, в глазах читались смущение и отчаяние.
— Больше этого не повторится, но на всякий случай я буду спать внизу.
— Иди в постель.
— Не хочу спать с тобой.
Проверить? Нет, не стоит.
— Я буду спать внизу.
— Не хочу причинять тебе неудобства.
Он не сдержал смешка, но ответный взгляд был полон такой боли, что у него перехватило дыхание. Она развернулась и вышла, не пожелав доброй ночи.
Имоджен долго ворочалась, но едва ей удалось заснуть, как пришел Тревис, чтобы принять душ. На кухне никого не было — Гвин с семьей уже куда‑то уехали.
— Тони забрала подарки?
— Я согласился, чтобы не паковать их потом.
Только сейчас он рассказал ей, что они вместе едут на юг поздравлять отца с днем рождения и семью с Рождеством.
— Нет, ты не можешь меня об этом просить. Мне не на что купить подарки. — Она не праздновала с тех пор, как умерли мама с сестрой.
— Все очень скромно, мы покупаем подарки только для детей, взрослые ничем не обмениваются. Гвин печет печенье и готовит ужин.
Все равно это будет неловко и больно. Снова оказаться белой вороной.
И даже надежда, что врач не одобрит перелета, рухнула уже через час. Ей сказали, что ухо приходит в норму и достаточно просто продолжать пить антибиотики.
Тревис продолжал принимать за нее решения, а его нетерпение росло с каждой минутой.
— Хватит спрашивать, сколько что стоит. Тебе нужна одежда.
— Нормальная одежда, а не…
Не дизайнерские джинсы и коктейльные платья с обложки глянцевого журнала. Как то, в которое она переодевалась сейчас, чтобы сменить платье Гвин. Тоже крупной вязки, но по фигуре. Напомнило ей о собственной статье трехлетней давности.
Шнуровка по бокам добавляли этому зеленому платью‑футляру кокетливости. Если ее чуть распустить, то можно отправиться на вечеринку, а в паре с высокими сапогами и распахнутым плащом платье прекрасно подойдет для шопинга.
Крупная вязка и глубокий вырез польстят любому типу фигуры. Добавьте ярких акцентов с помощью красного шарфа и смелой помады или разбавьте образ драматичными деталями в виде черных колготок с рисунком и браслетом в стиле бохо.
А теперь он тиранил ее и владельца бутика, чтобы они выбрали какой‑то невероятно элегантный наряд на вечер.
— Мне плевать, что матовость этих платьев получена с добавлением титана и сейчас они продаются по скидке. Эти цвета для нее слишком тусклые, подберите что‑то более насыщенное, ювелирных оттенков.
Бизнесмен с сердцем художника. Его состояние в сфере недвижимости было построено на фундаменте отцовского успеха, но призванием Тревиса была архитектура. Он обладал космическим талантом сочетать современные формы и функциональность с классическими основами дизайна.