Глава 75. Поля
Я уже три недели как вдова. Медовый месяц, наполненный горечью, позади. Как и похороны, соболезнования, поминки… Адвокаты, которых я уже не замечала, как и бесшумные тени, которые заменили Тэкео. Они всегда были рядом, а я лишь подчинялась. Быстро избавиться от «наследства» не получилось. Пришлось несколько раз разговаривать с полицейскими… Я вздохнула, вспоминая эти «разговоры». Адвокаты и слова не давали мне сказать, от меня требовалось лишь присутствие, а эти стервятники творили, что желали… То есть, что велел из-за океана со. Я уже тысячу раз пожалела, что обратилась к старику.
С адвокатом Макса я тоже встретилась. Оказалось, Макс не только оплатил пожизненное содержание моей матери в больнице, но и открыл на моё имя счёт. Но меня не обрадовала ни сумма с шестью нулями, ни переданный мне во владение виноградник с прибыльным заводиком по производству домашнего вина.
Деньги я тут же распределила по благотворительным фондам, которые создал для меня Тэкео. Увы, мне пришлось принять решение и заняться благотворительностью, потому что только с таким условием со разрешил забрать десять миллионов Дорогова.
— Со сказал, блюсти честь тяжелей, чем принять смерть, Имото Мусумэ, — услышала я от Тэкео, когда меня вытащили с того света.
И была согласна с ним. Мне хотелось принять смерть, но со сделал всё, чтобы я вцепилась за жизнь. После того, как через три дня после пожара в казино меня увезли в больницу с истощением, старик дал мне деньги и ответственность за чужие судьбы. Я решила немного задержаться на земле, чтобы помочь тем, кто отчаялся сильнее, чем я.
От заводика я тоже планировала избавиться, перевести в деньги, которые в будущем помогут сиротам. И сейчас, сидя в кабинете адвоката Честенера, недовольно просматривала документы.
— Почему нельзя сделать это дистанционно? — сухо уточнила я. — Неужели нужно ехать за тридевять земель только затем, чтобы поставить подпись?
— Увы, — улыбнулся Рон.
Меня не трогала ни его улыбка, ни его слова. Меня теперь вообще мало что занимало. За спиной меня называли чёрной вдовой, и я не обольщалась — мало кто говорил вслух, но всем известно, как именно умер Виктор Дорогов. Откуда? Наверняка якудза постаралась. Да, я назвалась дочерью со, произнесла слова древнего ритуала, но я всё же чужая. Им нужно иметь против меня козырь. Я же не спешила раскрывать карты, желая хоть как-то отомстить Тэкео, за то, что он и не подумал помочь умирающему в казино.
— Я не могу с вами поехать, — развёл руками Рон. — Много дел…
— Ну да, — сухо проговорила я, — а у меня времени вагон.
— Я не понимал шуток господина Честенера, не понимаю и ваших, простите, — пробормотал Рон.
Как всегда при звуке фамилии Макса сердце резанула тупая боль. Хоть какое-то чувство, я вроде ещё жива. А может мне это только кажется, а боль — это привычка. Поднялась и попрощалась с адвокатом:
— Надеюсь, больше не увидимся.
Он побелел, а я не стала уточнять, что не угрожаю расправой якудза, а лишь выражаю пожелание. Мне всё равно, что он подумает. Я стала безразличной почти ко всему: меня насильно кормили, возили, одевали и даже мыли. Я не смотрела на себя в зеркало, меня пугались люди. Пусть.
В машине, глядя на город-вечный праздник, я думала, что это последний раз, когда я еду по улицам Лас-Вегаса. Кивнула водителю:
— Останови.
Тот послушно притормозил у обочины. Я вышла и посмотрела на тёмное от сажи здание. Некогда здесь было красивое казино Дорогова, а теперь это крышка гроба и для тайн якудза, и для Макса.
— Я попрощаться, — прошептала я и опустилась на колени. Люди косились на худую женщину в дорогом костюме, обходили меня, а мне было всё равно, кто что подумает. Я пришла на могилу своей жизни. — Больше не жди.
Я не плакала — слёзы кончились на третий день беспрерывного рыдания, перед тем, как меня увезли в реанимацию. Смотрела на черный остов здания. Знала, что под обломками нет тел, что завтра уже начнётся ремонт, но мне было всё равно. Это место, как и моя душа, останутся чёрным пепелищем навеки.
Осторожно поднялась и направилась к машине.
— В аэропорт.
Мне незачем было звонить своим теням, которые знали о моих делах лучше меня. Уверена, что для меня уже забронировано место в первом классе, и чемоданы с новым тряпьём уже на регистрации. Осталось лишь доехать самой.
Ты называл меня куклой, Макс. Я стала куклой. Меня красиво одевают, причёсывают, укладывают спать и ставят в коробочку. Но никто со мной больше не играет. Потому что кукла сломана. Навсегда.
Попрощавшись с водителем, иду к вип-зоне, у которой уже вижу своих людей. Точнее, людей Тэкео. Но, к моему удивлению, со мной они не полетят. Мне передали телефон, и я услышала напутственные слова со:
— Лишь потеряв, обретаешь, мусумэ. Прощай.
Я спокойно отдала сотовый и, не оглядываясь, пошла к стойке. Угроза ли это, напутствие или свобода, — всё равно. Я лишь кукла, которая идёт в очередную коробку. Которая делает хоть что-то, чтобы других не сломали, чтобы кто-нибудь смог порадоваться этой жизни. Ты не прав, старик. Потеряв, ничего не обретаешь, лишь можешь помочь не потерять другим.
В бизнесс-классе я летела одна. Не удивлялась, — просто для меня выкупили все билеты. Сняла пиджак, а стюардесса с волнением покосилась на мои руки. Да, синяки от насильного внутривенного питания ещё долго не пройдут, но я уже привыкла впихивать в себя еду. Пусть и не ощущаю вкуса, но надо. Я не могу позволить сильным сломать слабых. Я буду на страже.
В полёте не смотрела в иллюминатор, а листала документы на заводик. Состояние отличное, марка довольно популярна в узких кругах. Бутылка вина хорошего года может стоить на рынке и пятьсот долларов. Мероприятие выгодное, но мне не интересно заниматься виноделием. Я ращу в детях силу воли и способность сопротивляться любым ударам судьбы, а не затуманиваю разум пусть и хорошим, но спиртным.
Некстати вспомнила поцелуй в самолёте. Тогда я влила в рот Макса что-то спиртное… а захмелела сама. Боль снова набросилась на меня, словно оголодавший пёс. Интересно, когда-нибудь я смогу просто наслаждаться воспоминаниями, не сжимаясь избитым щенком от оглушающе ярких картинок?
Жаль, что я больше не могу плакать. Боль становилась не такой иссушающе колючей, когда я рыдала у пепелища. Вздохнула и перелистнула страницу. Когда самолёт приземлился, немного огорчилась, что якудза не подложили бомбу мне в багажник. Хорошо, будем жить. За время полёта я изучила документы и готова была провернуть сделку за пять минут. но, приехав в нанятой машине на место, обнаружила лишь висячий замок на дверях завода.
— Что это? — спросила водителя.
— Выходной, — пояснил улыбающийся мужчина.
— А почему вы мне сразу об этом не сказали? — удивилась я.
— Тогда бы я лишился подработки, — с подкупающей искренностью ответил он и вышел из машины. — Но в качестве извинения я устрою вам экскурсию!
— Не нужно, — устало вздохнула я. — Отвезите меня в отель.
— Не могу, — еще шире улыбнулся он. — Бензин кончился. Думал, хватит, но, похоже, у меня дыра в бензобаке.
Я посмотрела на водителя, как на безумца.
— Вы издеваетесь? — нахмурилась: неужели, он не боится? — Знаете, кто я?
— Бледная и измождённая девушка, — кивнул он и снова улыбнулся: — Вам не помешает немного солнца и горсть винограда. А я пока дойду до деревеньки и куплю канистру топлива. Вон туда идите. Видите? Этот сорт винограда очень вкусный. И скиньте туфли, походите босиком, вам полезно. Я скоро.
И, насвистывая, удалился. Я растерянно посмотрела вслед мужчине и покачала головой. Кажется, я влипла. Рассчитывала пять минут потратить, а застряла здесь… на сколько? Вздохнув, скинула туфли. Всё равно делать больше нечего, а виноград полезен и сытен. Несколько ягод прибавят мне сил.
Крупные, зелёные, будто сияющие изнутри виноградины, гладко перекатывались на языке, но вкуса я так и не ощутила. Да и не ожидала. Оборвав несколько ягод, отряхнула руки и обернулась.
Прислонив ладонь ко лбу, осмотрела виноградное поле: огромное! Заметив одинокого человека, который копошился в лозе, встрепенулась: может, удастся подписать документы?
Пробираясь между подвязанными рядами, приблизилась к человеку в простых холщовых брюках и соломенной шляпе:
— Добрый день. Вы здесь работаете? Я Пелагея Дорогова, официальный владелец этого завода, и я…
Незнакомец вздрогнул всем телом и очень медленно поднялся. Тут уже вздрогнула я при виде обезображенного недавними ожогами лица мужчины. Но глаза… Льдистые, наполненные ртутной яростью и неутолимой жаждой, я узнала. Сердце пропустило сразу несколько ударов. Я отступила от видения и прижала руки к груди:
— Макс…
Эпилог
Поля не простила меня, не сказала «прощай» или «люблю», когда я оказался на краю обрыва. Она смотрела уничтожающе-пусто, и… понимаю, почему хотела убить. Я даже согласился на это, склонил голову и ждал возмездия, но только слишком рано потерял сознание.
Я не заслужил даже смерти от ее руки.
Потому, когда очнулся в больнице с изуродованным лицом, приказал Диме молчать. Пусть весь мир и маленькая любимая мышка думает, что Максимилиана Честенера больше нет.
Это друг вытащил меня из пожара. Он же помог оформить новые документы, вернее, восстановить старые — настоящие, помог убраться из страны подальше от моей открытой раны — Пелагеи.
Я не хотел больше наступать на больную мозоль и не хотел ее тревожить.
Мне было очень тяжело сталкиваться с ее посеревшим ликом в новостях, я боялся дышать, когда бродил в толпе, как больной, прячась под капюшоном, лишь бы хоть раз посмотреть в ее светлые глаза и понять, что мне с ней рядом нет места.
Она меня вычеркнула.
Забыла.
И уничтожила своим безразличием.
Как только документы были готовы, я уехал в Италию. Не знаю зачем, знал ведь, что она когда-нибудь туда приедет. Наверное, мечтал, что поймет, осознает, что я жду. Надеялся, что встречу ее среди рядов винограда и смогу жить дальше, будто нас ничего не связывало.