– Это будет грандиозный концерт, – сказала Гарриет, заглядывая мужу через плечо. – Когда он? Будем ли мы здесь?
– Двадцать седьмого октября, – ответил Питер. – Разумеется, будем. Наверняка.
– Отлично, – согласилась Гарриет и улыбнулась викарию.
Какие бы фантастические картины совместной жизни с Питером ни рисовало ее воображение, ни одна из них не включала посещения деревенского концерта. Но конечно же они пойдут. Теперь она поняла, почему, несмотря на всю его переменчивость, светские причуды, тонкие недомолвки и непонятные увлечения, он всегда казался ей абсолютно надежным. Все дело в том, что он принадлежал к строго упорядоченному обществу. В отличие от большинства ее друзей, он говорил на языке, понятном ей с детства.
В Лондоне любой мог сделать что угодно или стать кем угодно. Но в деревне – не важно какой – они все неизменно оставались самими собой: священник, органистка, трубочист, сын герцога и дочь врача, – перемещаясь по отведенным им клеткам, как шахматные фигуры. Она испытала непонятное возбуждение. Ей подумалось: “Я замужем за самой Англией”, – и она крепче сжала его руку.
Безмятежная Англия, не подозревая о своем символическом значении, ответила пожатием локтя.
– Прекрасно! – от всего сердца сказал лорд Питер. – Фортепианное соло, мисс Твиттертон – это ни в коем случае нельзя пропустить. Преподобный Саймон Гудакр с песней “Гибрий Критянин”[94] – крепкая, мужская вещь, падре. Народные и матросские песни в исполнении хора.
(Он решил, что жена своими ласками показывает, что ей тоже нравится программа концерта. И в самом деле их мысли были не так далеки, поскольку он думал: ничего не меняется! “Гибрий Критянин”! В моем детстве ее пел второй священник – “Своим мечом пашу, и жну, и сею” – кроткое создание, которое мухи не обидит… Выпускник Мертона, кажется, или Корпуса?..[95] С баритоном, совершенно неожиданным при его тщедушном сложении. Он еще влюбился в нашу гувернантку…)
“Шенандоа”, “Рио-Гранде”, “В дальней Демераре”. Питер оглядел зачехленную комнату:
– Вот так мы себя и чувствуем. Это песня для нас, Гарриет.
Он запел:
– Вот мы сидим, как птицы в зарослях. Коллективное помешательство, подумала Гарриет, вступая:
– Птицы в зарослях.
Мистер Паффет не утерпел и присоединил свой рев:
– ПТИЦЫ в зарослях.
Викарий тоже не остался в стороне:
– Вот мы сидим, как птицы в зарослях, в дальней Демераре!
Даже мисс Твиттертон присоединила свое чириканье к последней строке.
А тот старик, он взял и помер, пам-пам-ля,
Взял и помер-помер,
Взял и помер-помер,
Тот старик, он взял и помер-пам-пам
В дальней Демераре!
(Это было как в том непонятно чьем стишке: “Вдруг все запели”.)
И вот мы сидим, как птицы в зарослях,
Птицы в зарослях,
Птицы в зарослях,
И вот мы сидим, как птицы в зарослях,
В дальней Демераре!
– Браво! – сказал Питер.
– Да, – проговорил мистер Гудакр, – мы исполнили это с большим воодушевлением.
– Ах! – вздохнул мистер Паффет. – Ничто так от бед не отвлекает, как хорошая песня. Правда, м’лорд?
– Правда! – сказал Питер. – Заботы, прочь![96]Eructavit cor meum[97].
– Что вы, что вы, – возразил викарий, – рано еще говорить о бедах, мои дорогие молодожены.
– Когда человек женится, – изрек мистер Паффет, – тут-то его беды и начинаются. Например, дети. Или окаменелая сажа.
– Окаменелая сажа? – спросил викарий, как будто он впервые задумался, а что делает мистер Паффет в этом домашнем хоре. – Ах да, Том, у тебя, похоже, небольшая беда с дымоходом мистера Ноукса, то есть лорда Питера. В чем с ним дело?
– Там, кажется, что-то ужасное, – сказал хозяин дома.
– Ничего подобного, – с укором возразил мистер Паффет. – Просто сажа. Закаменелая сажа. От небрежения.
– Я уверена, – проблеяла мисс Твиттертон, – что…
– Не виню никого из присутствующих, – перебил ее мистер Паффет. – Я сочувствую мисс Твиттертон и сочувствую его светлости. Так закаменела, что штоком не проткнешь.
– Беда, беда! – воскликнул викарий. Он собрался с духом, чтобы, как подобает его сану, вступить в борьбу с бедами своего прихода. – У одного моего друга была большая беда с окаменелой сажей. Но я смог помочь ему старинным способом. Я вот подумал. подумал. не здесь ли миссис Раддл? Бесценная миссис Раддл?
Гарриет, не найдя в вежливо бесстрастном лице Питера никакого намека, пошла звать миссис Раддл, которую викарий сразу же взял в оборот.
– О, доброе утро, Марта. Я вот подумал, нельзя ли нам позаимствовать старый дробовик твоего сына? Тот, которым он птиц пугает?
– Я могла бы зайти и спросить, сэр, – неуверенно сказала миссис Раддл.
– Пусть вместо вас пойдет Крачли, – предложил Питер. С этими словами он резко отвернулся и стал набивать трубку.
Гарриет, изучая его лицо, с опасением заметила, что его переполняют злорадные предчувствия. Какой бы катаклизм ни надвигался, он и пальцем не шевельнет, чтобы его остановить; он позволит небу упасть на землю, а сам закружится в старинном хороводе[98] на развалинах.
– Ну что ж, – уступила миссис Раддл, – Фрэнк-то, конечно, на подъем полегше меня будет.
– Заряженный, разумеется, – крикнул викарий ей вслед, когда она исчезла за дверью, и принялся объяснять окружающим: – Ничто не сравнится в расчистке окаменелой сажи с таким вот старым утиным дробовиком, когда из него стреляют вверх по трубе. Этот мой друг…
– Такие вещи не по мне, сэр, – сказал мистер Паффет, всей массой своего тела выражая праведное негодование и упрямую независимость в суждениях. – Главное – это сила, приложенная к штоку.
– Поверь мне, Том, – сказал мистер Гудакр, – дробовик мгновенно прочистил трубу моего друга. А это был весьма тяжелый случай.
– Я не спорю, сэр, – ответил мистер Паффет, – но такими лекарствами я не промышляю. – Он мрачно побрел к куче своих свитеров и взял верхний. – Если штоки не помогли, то нужны лестницы, а не взрывчатка.
– Но вы уверены, мистер Гудакр, – взволнованно воскликнула мисс Твиттертон, – что это вполне безопасно? Я всегда очень нервничаю, когда в доме есть ружья. Все эти несчастные случаи.
Викарий успокоил ее. Гарриет, видя, что хозяева дома избавлены от какой-либо ответственности за свои дымоходы, тем не менее решила, что нужно умиротворить трубочиста.
– Не покидайте нас, мистер Паффет, – взмолилась она. – Нельзя отказать мистеру Гудакру. Но если что-то случится.
– Сжальтесь над нами, Паффет, – подхватил Питер.
Маленькие блестящие глаза Паффета посмотрели в глаза Питера, похожие на два прозрачных серых озера обманчивой глубины.
– Ладно, – медленно сказал Паффет, – ради вас. Но не говорите, что я вас не предупреждал, м’лорд. Эта штука не в моих правилах.
– Дымоход ведь не обрушится? – спросила Гарриет.
– Дымоход-то не обрушится, – ответил мистер Паффет. – Если хотите ублажить старика, пусть это падет на вашу голову. Фигурально выражаясь, м’леди.
Питер добился нормальной тяги от своей трубки и, держа руки в карманах брюк, наблюдал за развитием драмы с довольным и отстраненным видом. Но когда вошли Крачли и миссис Раддл с ружьем, он начал отступать, бесшумно и спиной вперед, как кошка, случайно наступившая в лужу одеколона.
– Боже мой! – неслышно прошептал он. – Год Ватерлоо!
– Прекрасно! – воскликнул викарий. – Спасибо, спасибо, Марта. Теперь мы готовы.
– Быстро ты управился, Фрэнк! – воскликнула мисс Твиттертон. Она нервно рассматривала оружие. – Вы уверены, что оно не проявит инициативу и не выстрелит?
– Может ли армейский мул проявить инициативу и выстрелить? – тихо спросил Питер.
– Мне никогда не нравилось огнестрельное оружие, – заявила мисс Твиттертон.
– Нет-нет, – сказал викарий. – Поверьте мне, ничего плохого не случится.
Он взял ружье и осмотрел замок и спусковой механизм с видом человека, для которого баллистика – открытая книга.
– Все готово и заряжено, сэр, – проговорила миссис Раддл, гордясь расторопностью своего Берта.
Мисс Твиттертон легонько вскрикнула, и викарий, задумчиво отводя от нее дуло ружья, обнаружил, что целится в Бантера, входившего в тот момент в комнату.
– Прошу прощения, милорд, – сказал Бантер с величественной невозмутимостью, но с настороженным взглядом, – у входа стоит человек…
– Подождите немного, Бантер, – перебил его хозяин. – Сейчас начнется фейерверк. Дымоход очистят естественным расширением газов.
– Очень хорошо, милорд. – Бантер смерил взглядом сравнительную силу оружия и викария. – Извините, сэр. Может быть, вы позволите мне?..
– Нет-нет! – воскликнул викарий. – Спасибо. Я прекрасно справлюсь.
Он нырнул головой вперед под занавеску, держа ружье в руках.
– Гм! – сказал Питер. – Ты честней меня и лучше, Ганга Дин[99].
Он достал трубку изо рта, а свободной рукой прижал к себе жену. Мисс Твиттертон, за отсутствием мужа, к которому можно было бы прижаться, бросилась за защитой к Крачли, жалобно причитая:
– Ой, Фрэнк! Я обязательно закричу при выстреле.
– Нет причин для тревоги, – сказал викарий, выглядывая из-за занавеса, как балаганщик. – Итак – все готовы?
Мистер Паффет надел котелок.
– Ruat cælum![100] – сказал Питер, и ружье выстрелило.
Выстрел громыхнул, как трубный глас, и отдача была (что Питер и предвидел), как от ломовой лошади. Ружье и стрелок выкатились из очага и запутались в складках портьеры. Бантер рванулся на помощь, и в этот момент осво