— Что она ответила?
— В смысле? — на её лице растерянное выражение.
— Ты говоришь, что рассказала ей о моей болезни, что она ответила?
— Я сказала, что… что ты только что вышел из комы, что у тебя серьёзная травма головы, а она… она разозлилась. И ушла. Сообщила, что не собирается тратить свою молодость, ухаживая за… за овощ-щем, — мама заикается и прячет лицо в ладонях.
Я судорожно втягиваю в себя воздух.
— Она сказала, как её зовут? — спрашиваю не своим голосом.
— Нет, — мать качает головой, — я спросила напоследок, но она не ответила, сказала, её имя мне без надобности.
Ну что ж… выходит, хорошо, что я всё забыл. Нечего вспоминать. Вот только… хрень собачья! Я должен вспомнить! Иначе всё начнётся заново — отстранение, обследования, и уже та самая долгая реабилитация, после которой мне почти наверняка не дадут вернуться к службе. И куда идти? В отцовскую компанию, половина которой по-прежнему принадлежит мне и от которой меня тошнит? Проще сразу застрелиться.
— Мама, успокойся, — стараюсь говорить мягко, подхожу, касаюсь её руки. — Я понимаю, почему ты не сказала мне раньше. И спасибо, что рассказала сейчас.
— Сынок, я так переживала за тебя, — она поднимает ко мне лицо. — И сейчас переживаю. Что такое случилось? Почему тебе стало плохо?
— Врач… ещё не выяснил до конца, — отвечаю медленно. — Ближайшую неделю я на больничном. Мне надо будет кое-что сделать. Ты не будешь против, если я останусь здесь?
— Конечно, дорогой, — мама кивает, слабо улыбается, — твоя спальня всегда для тебя готова.
— Спасибо. Я, пожалуй, пойду приму душ, очень хочется помыться после больницы, а потом поужинаем.
Выхожу из комнаты и резко торможу от неожиданности. Возле лестницы, замерев, стоит Надя. Странно, вроде бы она должна была приехать только завтра, или это у меня из-за всего происходящего расписание сбилось? Открываю рот, собираясь поздороваться, но приглядываюсь повнимательнее, и приветствие замирает у меня на губах. С ней что-то не так… Лицо белое, как мел, руки вцепились в лестничный поручень. Ей что, плохо?!
Глава 12
Надя
То, что я слышу, стоя в холле возле лестницы, выбивает у меня всякую опору из-под ног. В голове мечутся сотни мыслей, но ни одну не получается додумать до конца. Володя получил серьёзную травму, попал в больницу… Он не помнит меня! Совсем не помнит! А его мать не только соврала мне тогда, она врёт ему сейчас! Из её слов получается, что я не просто меркантильная стерва, а… даже слов не могу придумать подходящих, чтобы описать девушку, которая могла поступить так, как придумала Виолетта.
— Надя, что случилось? — словно издалека слышу голос и с трудом выныриваю в реальность.
Передо мной стоит Володя. Смотрит встревоженно. А я… не знаю, что сказать.
— Всё в порядке, — откашливаюсь и повторяю: — Всё в порядке, Владимир. Как вы себя чувствуете?
Мужчина пожимает плечами. Затем, поколебавшись, говорит:
— Спасибо, что помогли мне… ну, позавчера.
— Не за что, — пожимаю плечами. — Судя по всему, моя помощь была не только ненужной, но и лишней?
— Почему вы так решили? — он напрягается.
— Вы ведь почти сразу сменили больницу, — говорю, отводя глаза.
— Да, но… — он запускает руку в волосы, мнётся, — неважно. Мне надо было сказать вам, предупредить заранее. Всё могло пойти по-другому.
— Да, всё было бы совсем по-другому, — тихо повторяю его слова, вот только смысл вкладываю в них совсем другой. — Мне нужно идти.
Я должна уйти. Подумать. У меня нет сил оставаться здесь.
— Подождите, Надя, — он заступает мне дорогу, — а как же…
— Что? — вскидываю на него глаза.
Сухие. Слёз нет. Все слёзы я выплакала тогда, семь лет назад.
— Ничего, — видимо, он что-то замечает в моём взгляде. — Я, кажется, перепутал ваш график? Думал, что вы должны были только завтра быть здесь.
— Всё верно, я сегодня с суточного, — киваю устало. — Ваша мать переволновалась и попросила меня приехать. Мне просто… — запинаюсь, но тут же продолжаю, — …нужно было немного поспать, иначе я бы не выдержала.
— Конечно, — он хмурится. — Извините за эту ситуацию. Но завтра вы ведь приедете?
Уже открываю рот, чтобы сказать, что не приеду, но закрываю. Я пока ещё не поняла, как мне действовать.
— Будьте, пожалуйста, с утра, — не дождавшись от меня ответа, говорит Володя. — Мне нужно будет уехать.
— Хорошо, — шепчу, еле шевеля губами.
— У вас точно всё в порядке? — с сомнением спрашивает мужчина.
— Просто устала, — качаю головой. — До свидания. Скажите, пожалуйста, Виолетте Валерьевне, если она спросит, что я уехала. Раз вы вернулись, она не будет больше так переживать.
— А вы сами что, не…
— Извините, мне пора! — прерываю его на полуслове и почти бегу ко входной двери.
Лучше пройдусь до выхода из посёлка пешком и вызову такси туда. Здесь я больше находиться не могу.
Не помню, как оказываюсь дома.
— Надюша, что с тобой такое? На тебе лица нет!
Мне навстречу выходит мама.
— Мамуль, — я не собираюсь её волновать, но всё же хочу спросить, — как бы ты поступила, если бы узнала, что мать намеренно соврала сыну, подставив при этом другого человека, который ей ничего плохого не сделал?
— Что за странные вопросы, Надюша? — мама смотрит на меня внимательно.
— Просто ответь, мамуль, — обессиленно опускаюсь на диванчик в коридоре, поднимаю на неё глаза.
— Дорогая моя, — мама присаживается рядом, обнимая меня. — Любая мать хочет лучшего для своего ребёнка. Проблема в том, что это «лучшее» может расходиться с представлениями самого ребёнка о том, что ему нужно. Но мама всегда остаётся мамой. И человек, который станет причиной, даже невольной, разрыва отношений между мамой и сыном… это ляжет тяжким грузом на его совести.
А затем, помолчав, добавляет:
— Лжецу рано или поздно придётся ответить за свои слова. Можешь считать меня наивной, в мои-то годы, но я твёрдо в этом уверена. Главное — быть честной перед самой собой.
Киваю в ответ.
— Я очень устала, мамуль, пойду спать.
— Конечно, милая, — мама целует меня в лоб.
Падаю на кровать в своей комнате, закрываю глаза и проваливаюсь в сон.
Организм у меня всегда так реагировал на стресс. Зато когда я высыпалась, получалось находить в себе силы думать и действовать дальше. Вот и теперь, когда открываю глаза ранним утром, чувствую, что мне стало легче.
На часах ещё нет пяти, но солнечный луч из-за шторы уже подбирается к кровати — в моей комнате окно выходит на восток. Мама ещё спит, поэтому я тихонько поднимаюсь, умываюсь и возвращаюсь к себе.
Подумав, достаю пакет с формой, которую забрала с собой и не успела отвезти Володе. Может, конечно, зря… но решаю пришить погоны и шевроны на китель. В конце концов, отпороть их можно будет за пару минут, если что. За то короткое время, что мы встречались, я никогда этого не делала, но помнила — Володя рассказывал как-то, что это особая гордость для военного, носить форму, погоны к которой пришила любимая девушка или жена.
Женой я так и не стала, но хочу хоть немного почувствовать отголосок того счастья, которое окружало нас в те месяцы. Вчера одной — и самой большой — обидой в моей жизни стало меньше! Меня не бросали. Володя ни в чём не виноват.
И всё же он поверил матери, подсказывает мне подсознание. Поверил, не стал пытаться ничего выяснять… И теперь снова поверил. Но как было не поверить? Во-первых, моя мама права. Это всё-таки его мать. Во-вторых, с чего ему было сомневаться? У неё всё получилось очень складно.
Тряхнув головой, избавляюсь от этих мыслей. Виолетта, конечно, редкостная дрянь… Но её не исправить. И обратно уже ничего не вернуть. Мы с Володей оба изменились. Той девушки, которую он, наверное, любил, раз собирался сделать предложение, уже нет.
Разглаживаю форму, закончив свою работу. Аккуратно сворачиваю, складываю обратно в пакет. Сегодня отдам. Есть совсем не хочется, поэтому вызываю такси и еду в посёлок.
— Доброе утро! — одновременно со моим такси у знакомых ворот тормозит другая машина, здоровенный сверкающий внедорожник, и оттуда выходит темноволосый высокий мужчина. — Дайте угадаю, — прищуривается, глядя на меня, — вы Надежда! А я Даниил Антонович Игнатьев…
— О-о-о, — у меня невольно расширяются глаза, — вы тот самый Игнатьев?! Нейрохирург?
— Чувствую себя по меньшей мере Элвисом Пресли, — ухмыляется мужчина, подбоченившись. — Откуда вы меня знаете?
— Я читала вашу последнюю статью, — говорю восхищённо, называя один из ведущих научных медицинских журналов.
— Ну надо же, — он улыбается, — значит, нас таких уже двое. Польщён, — слегка кланяется, но без всякой издёвки. — А вы та самая медсестра, которая снимает боль наложением рук?
Вот теперь в голосе слышна мягкая насмешка, но совсем не обидная, поэтому я улыбаюсь.
— До такого мне далеко, — отвечаю в тон. — А техники массажа, думаю, вы знаете получше меня.
— Рад познакомиться с вами, Надя, — кивает мужчина. — Пойдёмте к нашему пациенту, — открывает мне дверь, видимо, уже успел нажать на вызов охраны.
— Почему к нашему? — хмурюсь, проходя во двор и направляясь к дому. — Я только компаньонка Виолетты Валерьевны.
— О, господи, вы точно святая, — Даниил Антонович смешно морщит нос. — Справляться с этой старой…
— Доброе утро, — перебивает нас хмурый голос.
На крыльце стоит Володя. Перебегает взглядом от меня к Игнатьеву и обратно, и чем дальше, тем более мрачным делается его лицо.
— Доброе, доброе, — отзывается нейрохирург. — Ну ты даёшь, Солнцев, такое сокровище откуда-то откопал! Познакомился вот с твоей медсестрой, теперь думаю, а не переманить ли её к себе в клинику?
— Я не его медсестра!
— Даже не думай!
Мы с Володей выпаливаем всё это вместе, и Игнатьев, смерив нас обоих весёлым взглядом, поднимается на крыльцо.
— Пошли уже, больной, лечить тебя будем. Наденька, мне ваша помощь потребует