понял и на самом деле он не может забыть гримасу ужаса на лице своего товарища. Мой разговор с Грабовым происходил один на один, и следователь сразу объяснил, что мое сообщение вовсе не улика, мальчик находился в состоянии сильного стресса, а тут у меня накануне произошла еще стычка с Грабовым-старшим, так что... Но ты-то мне веришь?
Станислав Сергеевич утвердительно качнул головой.
— Потом Петр ушел на чеченскую войну и стал героем. Мне военком потом признался, что парень сам попросился туда. Рост подходящий, да и силы не занимать, вот его и отправили. Там этих удовольствий он, судя по всему, вкусил вдоволь и приехал оттуда весь черный. Раньше у него такого лица не было. Он потом объяснил мне, что пролежал летом двое суток в горах на солнцепеке, был ранен, и с кожей что-то случилось. Да что я тебе рассказываю, ты и сам неплохой психолог и все понимаешь. А потому с ним лучше не связываться!
Они помолчали.
— Теперь ты понимаешь, в какую передрягу угодил и насколько все серьезно?!
— Я понимаю, но Алена моя жена! И этому скоту придется меня убить, чтобы разлучить нас!
— Любовь, любовь! — проворчал главврач. — Та же болезнь и, увы, чаще всего проходит. Когда человек излечивается, он с удивлением смотрит на ту, ради которой готов был пожертвовать собой, друзьями, и не понимает, что с ним в тот момент творилось. Так что пора бы эти вещи понимать!
— Увы, пока не созрел.
Прибежала Алена, и этот разговор пришлось прекратить. Семушкин, вернувшись в свой кабинет, позвонил начальнику милиции майору Маркоте, предупредив и его об этих угрозах. Но тот лишь радостно гоготнул в ответ на эти предостережения.
— Могу в целях безопасности твоего хирурга в городскую тюрьму отправить, там-то Грабов его уж точно не достанет! А вот охранников предложить не могу. Я один остался, как перст! Кто уволился, а кто болеет, вот начальство и приказало сидеть у телефона. Стыдить да корить нашего передовика тоже резонов нет, так что остается один выход: пусть твой костоправ вернет ему девчонку и спит спокойно. Чего, других не осталось?
— Для него, видать, не осталось.
«Вот деятели! Человека убить грозятся, а никому до этого и дела нет! — бросив трубку, вздохнул про себя Семушкин. — Верно сказано: «Ужасный век, ужасные сердца!»
Главврач не выдержал и, не дожидаясь окончания рабочего дня, отправился к Грабову. Последнего нашел у себя дома, в нетопленой избе. Бригадир в плотной рыбацкой робе сидел за столом, перед ним стояла пустая бутылка водки, лежала краюха хлеба, охотничий нож с костяной ручкой и половина большой луковицы.
— Доброго здоровья этому дому! — постучав и входя в горницу, громко проговорил гость.
Однако на приветствия главврача хозяин не ответил, словно вообще не заметив его появления. Дмитрий Дмитриевич, неловко потоптавшись у порога, без приглашения прошел в горницу и, сняв шляпу, сел по другую сторону стола напротив Петра. Несколько секунд они молчали. Бригадир рыбаков по-прежнему не проявлял никакого любопытства к пришедшему, погруженный в собственные раздумья.
— Я знаю о твоих угрозах! — набравшись храбрости, одним духом выложил все Семушкин.
Стариковский голос прозвучал неестественно визгливо, главврач этого и сам не ожидал. Грабов с трудом оторвал голову от столешницы и тусклым взором, выражавшим странное и непонятное сожаление, оглядел доктора, от которого за версту несло йодом и другими лекарствами. Рыбак с громким ревом чихнул, и взор его неожиданно прояснился. Он схватился за бутылку, но, обнаружив, что та пуста, сбросил ее под стол, к валявшимся там двум другим, нырнул к печке и вытащил еще одну. Сковырнул зубами завертку из фольги, разлил в два стакана по полному, до краев, как бы обозначив этим и свою позицию: если хочешь о чем-то говорить со мной, сначала выпей, а потом разговор заводи.
— Я не пью, Петя, ты знаешь,— выдавил из себя доктор, с нескрываемым ужасом глядя на водку.
Грабов ничего не сказал. Взял двумя пальцами свой стакан и одним махом влил в себя. Не поморщившись, занюхал ржаной горбушкой, отщипнул крошку, разжевал и, подняв голову, вполне осмысленно взглянул на главврача, удивившись его неожиданному появлению.
— Я знаю о твоих угрозах в отношении нашего молодого хирурга Станислава Сергеевича и пришел
заявить по этому поводу свой категорический протест! — повторил гость. — Алена Васильевна сама ушла от тебя и сама, добровольно пришла к Кузовлеву. Ты можешь оспорить свои действия в суде, нанять адвоката, потребовать ее возвращения обратно вместе : с ребенком, добиться, чтобы ребенок остался с тобой, но ты имеешь право оспаривать ее уход только законным путем, и никаким иным!
Дмитрий Дмитриевич в подтверждение своих слов даже громко стукнул ладонью по столу, и могучий Грабов с наивно-детским удивлением взглянул на старика, который неожиданно расшумелся у него в доме.
— Да-да, только законным! — сверкнув гневно глазами, жестким тоном повторил Семушкин. — Здесь тебе не Чикаго и даже не Чечня! Я не позволю угрожать убийством моему лучшему хирургу! Да, случилось, быть может, непоправимое: твоя законная, супруга разлюбила тебя и полюбила другого. В жизни так бывает. Но столь сложные катаклизмы надо решать по-человечески! Ты, Петр, молод, силен, орденоносец, девушек на твой век хватит! Почему сразу убивать?! Что, нельзя понять и посочувствовать другому, пожалеть, помилосердствовать, мы же русские люди, черт возьми!
Лицо Грабова неожиданно потемнело, исказилось злой гримасой, он схватил второй стакан с водкой и также залпом выпил. Занюхал хлебом, отщипнул, разжевал, и на мгновение его взгляд ожил, потеплел.
— Дмитрий Дмитрич? — вглядевшись в пришедшего и вспомнив старика, еле слышно прошептал Петр.
— Да, Дмитрий Дмитрич! — воинственно воскликнул Семушкин. — И я уже сорок пять лет работаю на ниве здравоохранения, сорок пять лет лечу и спасаю людей и хотя бы поэтому не позволю губить другого человека, даже если он с точки зрения образцовой морали поступил не совсем корректно. Не позволю!
Грабов ничего не ответил. Он сидел, опустив голову, казалось, не слушая своего гостя.
— Но, надеюсь, ты вспомнишь, как утопил в проруби своего школьного товарища?! — не зная, как вывести рыбака из состояния жуткого опьянения, снова заговорил доктор. — Я не забыл твои признания о том, что тебе нравится получать удовольствие от предсмертных судорог убиваемой тобой жертвы! Только жертв больше не будет!
Петр схватил нож и метнул его в главврача. Клинок просвистел в сантиметре от уха Семушкина, с глухим стуком войдя в стену. Старый врач опешил. Он оглянулся, увидел, как глубоко вошел нож в стену, и похолодел, представив на мгновение, что хозяин мог и не промахнуться.
— Пошел отсюда!
Дмитрий Дмитриевич столкнулся с тяжелым, давящим взглядом Грабова, и губы его затряслись.
— Что? — не понял главврач.
— Пошел отсюда, если собираешься еще немного пожить! — прохрипел Грабов.
Он нагнулся, достал из-за печи новую бутылку водки. Резким щелчком сбросил крышку, налил стакан и жадно выпил, словно внутри бушевал пожар. Сел на стул, занюхал хлебом, уронил голову на стол.
— Медицина в данной ситуации бессильна, — прошептал охваченный ужасом и морозным ознобом Семушкин и, как шар, выкатился из дома.
На скользком крылечном приступке нога его вдруг подвернулась, и он с воплем полетел в темноту с высоких ступеней.
4
Старый, похожий на доброго сказочника местный кюре, приветливо улыбаясь, спросил каждого из них, согласны ли они взять друг друга в жены и мужья, и
оба смиренно ответили: «да». Алена была в бело-розовом подвенечном платье с длинным шлейфом, с красной розой на груди, красивая, сияющая. Маленькая церковь полнилась народом, всем окрестным жителям хотелось посмотреть на русскую сиделку, которая становится полноправной хозяйкой «Гранд этуаль».
Даже Колетт, оставив на время приготовление свадебного обеда, примчалась в церковь, чтобы украдкой полюбоваться обрядом венчания и рассмотреть наряд невесты. При выходе из церкви новобрачных под радостные возгласы осыпали рисом и лепестками роз, священник проводил их до крыльца и сфотографировался вместе с ними на ступенях. Такова была традиция.
Потом начался свадебный пир. Несколько давних приятелей Мишеля, два издателя и один писатель приехали из Парижа. Алена им всем очень понравилась. Пришел и местный кюре. Всех гостей набралось около двадцати человек. Все пили шампанское, вино, говорили милые, задушевные слова, желая молодоженам любви, счастья, радости и радостного медового месяца.
— Мы весной решили поехать с женой в Италию! Двинемся в Марсель, а там по морю в Неаполь, в Венецию, в Рим, во Флоренцию. Это будет наше свадебное путешествие, —поделился с гостями своими планами Мишель. — В Италии у меня много хороших друзей. Алин никогда там не была, и я очень хочу ей показать Европу. А осенью съездим в Мадрид. Я люблю пахнущие гранатом большие залы Прадо!
Он сначала сообщил об этом, по-французски, для гостей, а потом стал переводить на русский, для Алены, но она сказала, что все понимает.
— Вот уж не знал, что испанский музей пахнет гранатом, — насмешливо прогудел один из парижских
гостей, тучный писатель с бальзаковскими усами и карими навыкате глазами, как объяснил потом Мишель, создавший несколько нашумевших романов для детей о средневековых пиратах.
— Чем-то он всегда пахнет, — сострил другой.
— Просто, отправляясь в Прадо, я всегда беру с собой один или два граната, мне почему-то приятно именно их держать там в руках и чувствовать тонкий запах спелости, — ответил Лакомб. — Отсюда для меня и аромат этих залов.
Все восхищенно загудели, отдавая должное изысканному вкусу хозяина.
— Шиллер, кажется, любил запах гниющих яблок, — словно специально для Алены по-русски бросил реплику Виктор.