Эти материнские причитания занозой сидели в мозгу, и Алена понимала: мать права. Миркин перед отъездом, когда справляли отвальную, в сердцах бросил Кузовлеву: «Ты хочешь животы за десять рублей здесь резать? Режь! Я же в Москве за штуку баксов буду это делать! И никто мне не втолкует, что последнее аморально!»
Красавчик Миркин с первого дня стал кокетливо поглядывать на Алену, ловя ее в укромных уголках, нахально поглаживал по бедру, а однажды попробовал завалить на кушетку. Она не растерялась и так двинула хирургу в глаз, что тот у него заплыл— и бедняга два дня не мог оперировать. После этого он обходил Нежнову стороной и язвительно кривил губы, стакиваясь с ней лицом к лицу.
Воспоминания о Миркине на мгновение вынесли ее из душного фойе Дома культуры, но когда она вернулась обратно, то с удивлением узрела перед собой Грабова.
— Разрешите вас пригласить, — хриплым голосом выговорил он, и она не смогла, ему отказать.
Он специально выбрал медленный танец,властно прижал ее к себе, коснувшись крепкой, узловатой рукой ее обнаженной спины, и сердце Алены вмиг затрепыхалось, пытаясь выскочить наружу. Она сама не ожидала от себя столь сильного волнения.
— Я в эти дни только и думаю о вас, —неожиданно сказал он.
— Зачем? — покраснела она.
— Выходит, полюбил, — сокрушенно выдавил Петр и шумно вздохнул, показывая, как ему это тяжело. — Прямо мучения какие-то! Вот уж не ожидал!
Он усмехнулся, покачал головой.
— Совсем не надо мучений, — еле слышно проговорила Алена,
— Об этом судьба не спрашивает. Увидел тебя, и будто навылет пуля через сердце прошла! Аж искры из глаз посыпались! — Грабов снова усмехнулся. — Такого еще не было! Выходи за меня замуж!
— Зачем? — прошептала она, не в силах более произнести ни слова.
— Об этом тоже не спрашивают.
Ее точно парализовало. Ноги стали ватными, она с трудом их передвигала, глядя вниз. Если б он захотел ее поцеловать она бы не смогла сопротивляться.
Она видела, что вернулся Кузовлев, держа в руках шоколад, фанту и мороженое, а себе пиво, поджидая ее. Ей вдруг показалось, что она к нему больше не вернется, и Алене стало жалко золотушного хирурга, которого конечно же подберут, станут помыкать им, а руки у него действительно золотые — тут Семушкин прав, — и за ним она будет как за каменной стеной. Только вот любви нет. А как без нее? С Грабовым же она будто в обмороке, вот-вот сознание погаснет.
— Я даю вам два дня на раздумье, — проговорил он.
— И что? — не поняла она.
— Через два дня ты должна мне сказать: «да».
— А если «нет»?
— Такого быть не может.
— Вы самоуверенный, товарищ Грабов! Кстати, завтра у вас снятие швов.
— Я их уже снял.
— Как это — сняли?!
— Обыкновенно. Выдернул нитку и выбросил.
— Без нас вы не имели права этого делать! — рассердилась Алена. — Мы вот возьмем и ваш больничный аннулируем!
— Мне и не надо. Я на другой день вышел на работу.
— Да это самовольство какое-то! — чуть не задохнулась от возмущения медсестра. — Мы что для вас, пешки какие-то? Неучи?!
Музыка закончилась. Грабов повел ее на место, где медсестру поджидал Кузовлев.
— Через два дня я буду ждать ответ на мое предложение, — шепотом напомнил он.
— Можете не ждать. Я говорю: «нет»!
Слова невольно сорвались с языка, и она увидела, как потемнело от внезапной боли лицо Грабова, точно его занавесили черным покрывалом. Странный уголек вдруг вспыхнул в его черных глазках, спрятанных под мощными надбровными дугами, и ей стало страшно, точно колючий снежный иней просыпали на обнаженную зябкую спину.
—Я все же буду ждать вашего ответа, — повторил он и, не доходя до Кузовлева, резко повернул назад.
— Что это с ним? — не понял хирург, передавая Алене шоколад, фанту и мороженое.
— Самовольно швы снял, а на другой день на работу вышел, несмотря на ваш запрет! Что за безобразие?!
— Вольному воля, — равнодушно пожал плечами Станислав Сергеевич, потягивая пиво прямо из бутылки. — Будем надеяться, что инфекцию в рану не занес.
Через пять минут они снова пошли танцевать неспешный вальс, Алена глазела по сторонам, ища Гра-бова, но, нигде не обнаружив, огорчилась. Видимо, он поднялся в бильярдную, где обычно собирались мужики — не столько сразиться на шарах, сколько
вообще выпить и почесать языком, потому что заядлых игроков в Заонежье не водилось. И это странное пренебрежение к ней Нежнову даже обидело.
— Наш горячий привет работникам Минздрава! — нежно ворковал Валентин Никодимович, стоя за дирижерским пультом уже третий час, но желающих танцевать не убавлялось.
Однако ей уже было неинтересно кружить на танцплощадке, глаза потухли, словно с уходом Грабова исчез ее единственный поклонник.
— Вы не проводите меня домой? — попросила она хирурга.
— Почему так рано? — удивился Кузовлев. — Вы же любите танцевать, и у нас это неплохо получается!
— Я устала.
Они вышли из Дома культуры, и на мгновение остановились, чтобы вдохнуть глоток свежего сырого воздуха, пахнущего рыбой и водорослями. Ветер дул с озера, похожего на бескрайнее море, ибо дальний берег, сливаясь с горизонтом, еле угадывался. Озеро еще дышало, гневно бурлило, словно не соглашаясь со скорыми холодами, которые вот-вот скуют его живой дух, укротят мощь и силу.
Хирург жил в другой стороне, Конюхов выделил Станиславу Сергеевичу двухкомнатную квартиру в небольшом четырехэтажном доме, построенном совместно с рыбозаводом. Квартира со всеми удобствами, на втором этаже, но Кузовлев приходил туда только ночевать, не спеша обзаводиться скарбом.
— Я могу пригласить тебя к себе... на чашку кофе, — неуверенно проговорил он. — А к нему даже коньяк найдется!
— Я устала. Да и платье это дурацкое хочется снять!
— Почему, хорошее платье.
— В самый раз больных принимать!
Он проводил ее до дома. Всю дорогу молчал, а едва
она взошла на крыльцо, Станислав Сергеевич нарушил молчание:
— Я никогда не говорил с тобой об этом, считал разговор пока преждевременным, но хочу, чтобы ты знала, насколько все это серьезно!
— Что —серьезно?
— Мое отношение к тебе, точнее, моя любовь к тебе! — Он допил вторую бутылку пива. — Я ведь действительно остался здесь ради тебя и буду ждать, если потребуется, пять, десять лет, пока ты не выйдешь за меня замуж. Я не говорил об этом, но хочу, чтобы ты знала. Я терпелив и уверен, что добьюсь твоей благосклонности и любви!
— А если я выйду замуж за другого? — усмехнулась Алена.
— За кого? — встрепенулся Кузовлев.
— В Заонежье много мужчин, загадочно сказала она. — Я говорю к примеру: а вдруг?
— Я все равно буду тебя ждать, — помедлив и все взвесив, ответил хирург. — Дождусь, когда ты его разлюбишь и придешь ко мне!
— А вы решительно настроены, Станислав Сергеевич! — весело рассмеялась Алена.
— Да, я настроен решительно, Алена Васильевна, а потому предлагаю не испытывать мой характер, а сразу ответить согласием на мое предложение! — уверенно заговорил хирург. — Чего откладывать? Ты должна составить, как говорили раньше, мое счастье! Давай завтра же пойдем в ЗАГС и, не откладывая, сыграем свадьбу! Я попрошу Конюхова, чтобы он не давал нам испытательного срока. Поживем немного здесь, а рожать я тебя отправлю в Москву. Подыщу тут замену и следом приеду за тобой. Обменяем родительскую трехкомнатную на двух- и однокомнатную квартиры, мы переедем в двушку, заживем
по-человечески! Такая программа жизни тебя устраивает?
Кузовлев, не дожидаясь ответа, подошел к ней, неуклюже обнял медсестру за плечи, хотел поцеловать в губы, но Алена опустила голову, давая понять, что этого не хочет. Станислав Сергеевич нахмурился, нервно передернул плечами, достал сигареты, закурил.
— Вы что, курите? — удивилась она.
— Иногда. Ты мне не ответила.
— Надо подумать, — вздохнула Алена, отгораживаясь воротником пальто от холодного ветерка. — Тем более ,что это второе предложение за нынешний вечер.
— Как — второе? — Станислав Сергеевич замер, услышав столь неожиданную новость.
— Грабов просил стать его женой и дал два дня на раздумья.
— Надеюсь, у тебя хватит ума не выходить за него! — Кузовлев фыркнул, и, судя по насмешливой интонации, он не считал героя Чечни для себя серьезным соперником.
— Что он, хуже других?! — возмутилась Алена.
— Но он убийца.
— Грабов — защитник Отечества.
— У него руки по локоть в крови! Для него убить человека все равно что высморкаться! — вскипел Кузовлев. — Да и не подходите вы друг другу!
— Почему?
— Он грубый, неотесанный мужлан привыкший всегда поступать по-своему! Ты у нас девушка с характером, прогибаться не привыкла. И что это будет за семья? Грабову нужна рабыня! Тихая, безропотная, которая бы ни в чем ему не перечила. Ты способна стать тихой и безропотной?
— А вам, Станислав Сергеич, какая нужна жена?
— Я могу быть мягким, уступчивым, даже покорным. Такого любая жена примет!
Алена состроила удивлённую гримасу:
— Ого-го! Я видела, как вы ведете себя во время операции! Да вы там просто деспот!
- Все верно! Мне хватает тирании в операционной и вообще в поликлинике, а выйдя оттуда, я становлюсь тихим и послушным, как овечка! — Он лихо крутанулся вокруг себя на одной ноге. — Так что лучшего мужа и вообразить трудно!
— Спасибо за столь внятные объяснения! Я приму их к сведению, но подумать мне все же не помешает!
Они простились. Кузовлев был потрясен всем происшедшим. До сих пор он единственный опекал и влиял на Алену, и вдруг на тебе, возник соперник. И не самый слабый. Этот, вцепившись в глотку своей жертвы, ее не выпустит и будет драться до последнего. А кроме того, печоринская угрюмость и могучее телосложение всегда подкупали женщин. Станислав Сергеевич тут ему явно проигрывает. Грабов в большей степени Армандо, нежели он, и ничего не попишешь.