Трехцветный флаг на хвосте дал ему понять, что это были французы, но у него не было времени задуматься над этим, потому что вскоре после того, как они пролетели над ним, один из них вдруг развернулся, словно потерял курс или способность ориентироваться в пространстве.
Первый самолет исчез за горами, но двигатель второго внезапно замолчал. Он завис на месте, будто пытался набрать высоту или восстановить равновесие, а затем, в мгновение ока, начал падать в глубину долины, как куропатка, сбитая не одной, а сразу десятью дробинами.
Он с изумлением наблюдал, как современная, сверкающая и высокотехнологичная военная машина, стоившая миллионы, ускоряла свой путь к гибели. Он отвернулся в тот момент, когда раздался взрыв, и из ущелья вырвался столб пламени, мгновенно охвативший сухую растительность.
Первая волна дыма пахла керосином, но вскоре ей уступил место знакомый запах горящего леса, который он ненавидел с детства.
Он с облегчением заметил, что пилот успел катапультироваться, парашют раскрылся, спасая ему жизнь, и ветер уносил его подальше от смертельного пламени.
Он рухнул на землю, словно ему сломали колени, и не смог сдержать всхлипа, когда на него нахлынуло мучительное чувство вины за случившееся.
Если современные летательные аппараты, оснащенные самой сложной техникой, теряли управление лишь потому, что пролетели в километре от него, это означало, что сила, которой он обладал, превосходила все возможные представления о реальности. А если бы это был пассажирский самолет, он бы сейчас носил на совести сотню жизней.
Но в чем была его вина?
Как часто бывало, ему вспомнилась одна из многих фраз, которые он когда-то переводил: Сознание – проклятая эгоистка, которая заботится только о себе и ей нет дела до остальной части твоего существа.
Когда ты ломaешь ногу, сознание не испытывает боли – больно ноге; а когда полицейский бьет тебя в живот, выбивая информацию, сознание остается совершенно спокойным и даже испытывает гордость за твое молчание. Но стоит ему самому оказаться под ударом – и ты чувствуешь боль от корней ногтей до кончиков волос.
Иногда его раздражало и даже оскорбляло, насколько сильно он зависел от всего, что когда-либо читал, хотя он оправдывал себя тем, что выживание во многом зависит от того, чему человек смог научиться – напрямую или через книги.
Наблюдая издалека, как огонь начинает затухать из-за того, что местность была скалистой, каменистой и с малым количеством растительности, он не мог не задуматься о последствиях обладания силой, способной уничтожить одно из самых мощных объединений. Эта организация обогащалась за счет производства оружия, становившегося все более зависимым от электроники, и было очевидно, что если эта электроника выйдет из строя, ядерная ракета может либо взорваться при запуске, либо упасть на голову тому, кто отдал приказ о ее запуске.
Без контроля эти системы превратятся в бумеранги, которые никто не захочет держать в руках, потому что оружие, которое может обернуться против своего владельца, – это уже не оружие. Это чертовски серьезная проблема.
Он попытался представить, сколько триллионов перестанут вкладываться в их производство и на что можно было бы потратить хотя бы сотую часть этих денег.
Ночь он провел беспокойно, почти не отдыхая, обдумывая новые идеи, и когда наконец встретился с Клаудией на пустынном перекрестке у подножия французских Пиренеев, первое, что он сказал, привело ее в замешательство:
– Нам нужно стать шантажистами.
– Что ты сказал?
– Мы не должны просто требовать, чтобы не совершались определенные действия; мы должны требовать, чтобы совершались другие.
– Например?
– Например, чтобы не только банки, энергетические компании и телекоммуникационные корпорации, но и производители оружия направляли часть своих бюджетов на борьбу с голодом, эксплуатацией труда и нищетой.
– Ты понимаешь, что это означает?
– Это означает, что раз уж мы так рискуем, пусть это будет ради чего-то стоящего. Вчера недалеко отсюда разбился военный самолет.
– Об этом говорили в новостях. Другому удалось вернуться, но он совершил аварийную посадку и больше не подлежит восстановлению.
– Это была моя вина.
– Что ты несешь?!
– Я заставил их упасть.
– Да упаси нас Господь…
– Помни, что мы можем исповедоваться только друг другу.
Он рассказал ей обо всем, что случилось во время его путешествия: о встрече с овцами и собаками, о том, как истребители потеряли управление, и о словах старухи, которая советовала ему, чтобы говорили за него другие – задача непростая, учитывая, что он даже не знал, кто именно его преследует.
– Я не знаю, кто они, но знаю, что они здесь. И они хотят, чтобы мой голос был услышан «в каждом уголке Земли».
– И как мы их найдем?..
– Через социальные сети. И мы будем использовать их не только для борьбы с несправедливостью, но и для создания более справедливого общества.
– Помни старую китайскую поговорку: «Все мы рождаемся с обязанностью спасти человечество, но лишь немногие способны спасти самих себя».
– Я ее помню, но начинаю верить, что перед экранами миллионов компьютеров сидят люди, которые не хотят, чтобы эти компьютеры использовались для манипуляций над другими. Современное общество похоже на подростка, который внезапно резко вырос, но этот рост сопровождался опасной опухолью. Либо ее вовремя удаляют, пусть даже с помощью радикальной хирургии, либо она его убьет.
– Нам никто не давал права быть хирургами, и есть риск, что пациент умрет на операционном столе. Но раз уж мы считаем, что должны это сделать, мы сделаем. А пока ты развлекался, общаясь с овцами, пастухами, собаками, музыкантами и старушками-прорицательницами, я ломала голову, планируя атаку, по сравнению с которой логистика высадки в Нормандии покажется детской игрой.
– Всегда восхищался твоей организаторской хваткой… Каков первый шаг?
– Уйти подальше от ядерных станций, ведь мы не имеем ни малейшего представления, что с ними случится в случае компьютерного коллапса.
– Во Франции их много.
– Ближайшая, Гольфеш, в ста пятидесяти километрах, так что пока нам не о чем беспокоиться. Если придется двигаться дальше на север, ситуация изменится, но, думаю, всегда найдутся пути, чтобы их обойти.
– Последнее, чего бы мне хотелось, – это спровоцировать катастрофу, подобную Чернобыльской. Эта война должна быть без жертв.
– Вряд ли так получится, ведь вчера едва не произошла первая, и тот пилот спасся чудом. Но если ценой жизни одного военного удастся спасти тысячи мирных жителей, оно того стоит.
– Мы опять возвращаемся к одному и тому же: кто мы такие, чтобы это решать?
– А кто те, кто это решает сейчас? Пока мы не извлекаем личной выгоды, у нас больше морального права, чем у любого политика.
Это был спор, который мог бы продолжаться бесконечно, и оба это понимали. Ведь те, кто развязывал войны и допускал массовый голод в Африке, якобы имели мандат своих избирателей, но слишком часто, обретая власть, они забывали, кто им ее дал.
Лучшее тому доказательство – текущая ситуация: традиционное пирамидальное общество рушилось, потому что маленькая, но алчная верхушка стала слишком тяжелой для своей опоры. Это повторялось снова и снова, начиная с того момента, как кто-то впервые посчитал себя выше других, вновь опровергая известную поговорку:
Народ, который не знает своей истории, обречен на ее повторение.
История большинства народов переписывалась бесчисленное количество раз, и, сколько бы ее ни читали, люди продолжали совершать одни и те же ошибки, даже в рамках одного поколения. Они знали это, потому что если чем-то и занимались всю жизнь, так это чтением.
Но сейчас новый цикл, неумолимый цикл, касался не только одного народа – он затрагивал все человечество. И именно поэтому они считали, что имеют право его остановить, даже если для этого кто-то должен был пасть.
Ведь миллионы людей уже падали – от голода или отчаяния, каждый день поступали новости о тех, кто решил покончить с собой, не сумев найти работу или выдержать давление жадных дельцов.
Клаудия никогда не стремилась быть героиней, но, видя происходящее, не сомневалась, что должна сделать шаг вперед. А когда ее муж спросил, немного насмешливо, в чем именно заключается ее «гениальная логистика, достойная Нормандии», ответ привел его в полное замешательство.
– Я вложила все, что у меня было, включая мамины драгоценности, в покупку ресторана.
– Ресторана…? Но ты же ничего не знаешь о кулинарии!
– Ни единого слова.
– Это точно. Даже для приготовления спагетти и салатов тебе нужен рецепт.
–Но этот дом расположен на берегу небольшого озера, изолирован и без соседей. Он маленький, но очаровательный, и, главное, в нем есть нечто очень важное: погреб, до отказа набитый вином, хамонами, сырами и чоризо, а также холодильники, полные всего, что нам может понадобиться почти на год. Иными словами, это идеальное убежище.
—Очень хитро.
—Спасибо. Владельцы уже очень пожилые, и никого не удивит, если после смены хозяев дом останется закрытым на время ремонта, который, кстати, действительно необходим. Так что на данный момент дорога к нему закрыта для посторонних.
—А работники?
—Их было всего двое, и я отправила их в отпуск до окончания ремонта.
—Меня до сих пор удивляет, что ты, будучи такой умной, вышла за меня замуж.
—Просто в те времена я чувствовала себя больше мужчиной, чем женщиной.
—Что ты хочешь этим сказать?
—Что думала исключительно тем, что ниже пояса.
—Очень смешно!
–В четверг эти милые старички, кстати, они чудесные люди, а она готовит божественно, уедут обратно в свою родную Корсику, и мы сможем заселиться.
—Ты попросила у нее несколько рецептов?