— Не знаю… — неуверенно проговорила Леночка. — Вот ей-богу не знаю. Разве что родительский участок все тот же? А знаешь, — она вдруг оживилась, — он ведь ездил туда той осенью, если я ничего не путаю! Я еще удивлялась… Понимаешь, дачка там сугубо летняя, поздней осенью делать вообще нечего. Он, конечно, что-то такое говорил… насчет колодца… насос отключить, не помню… но все равно странно. А там, вообще говоря, слона спрятать можно.
— Мы можем туда съездить? — спросила Катя.
— Можем, конечно. Только, Кать, ты, пожалуйста, учти… Там уже довольно давно никто жил. Мы эту дачку как склад используем. Знаешь — все, что здесь не нужно, а выбрасывать жалко… Так что спрятать-то слона можно, а вот найти-то — не особенно. Такие мелкие штучки ни за что не отыщешь.
— Ты опять о гильзах, — сказала Катя. — А я на них и не рассчитываю. Было бы здорово их найти, конечно, но это — дохлый номер, я понимаю. Я о бумагах. Какая-то папка… так я это себе представляю. Тоже, конечно… папку искать — та еще задачка… Но попробовать-то мы можем?
— Давай попробуем, конечно. Ты когда хочешь ехать?
— Чем скорее, тем лучше. Слушай, — вдруг спохватилась Катя, — а мы там проедем? Машина проедет?
— Там дорогу проложили, в двух шагах. До самой дачи не доедем. Машину придется на шоссе оставить, а там уж сами как-нибудь доползем… через сугробы. Или знаешь что? У тебя лыжи есть?
— Лыжи? А шут их знает. Где-то были… Я тысячу лет не каталась. Где-то, наверно, на антресолях. Сейчас посмотрю, в крайнем случае одолжу у кого-нибудь. Завтра у нас — суббота. Давай, может, прямо завтра и поедем? Или послезавтра.
— Слушай, Кать… — вдруг осторожно начала Леночка. — А что там такое, с бумагами этими?
— Очень может быть, что в них все дело. Может, его как раз из-за них и… Не спрашивай пока, ладно?
Все-таки что-то в ней осталось от былой кротости, в этой Леночке. Катя, например, была совсем не уверена, что сумела бы в такой ситуации смирить любопытство. А Леночка — ничего, не спрашивать — так не спрашивать, покорно умолкла.
— Ты же говорила, что вся в переводе! — Варька с изумлением смотрела на стоявшие в коридоре лыжи.
— В переводе! Но надо же иногда и мозги проветрить. Как раз переводу очень способствует, — Катя натягивала варежки, стараясь на нее не смотреть.
— Тебе виднее, — Варька пожала плечами. — Ты Гришу предупредила?
— М-да… я сказала, что буду занята… до вечера. Ну все, пока!
Варька смотрела с величайшим подозрением.
Катя вышла из подъезда и внимательно огляделась по сторонам — предосторожность, успевшая в последнее время войти в привычку, хотя и не до полного автоматизма. Какая-то часть сознания каждый раз фиксировала это со стороны и даже находила забавным. Было похоже на шпионов: вот шпион пошел на дело, вот убедился, что за ним нет хвоста… Короткая пробежка до машины с лыжами под мышкой… Как же, в сущности, надоело бояться! Если искомое найдется… Если она окажется права, то, по крайней мере, эту проблему можно будет решить. Как говорит Гриша, интегрируем по частям.
За ночь как-то подморозило, подсушило, дороги очистились, машина шла легко. Леночка давала быстрые и толковые указания: где перестроиться, куда повернуть. Катя с удовольствием посматривала в окно: елки под снегом, белое поле, мостик через замерзшую речку, опять елки… Имеет человек право немного отвлечься и не думать, куда и зачем он едет? Тем более что все равно ничего тут заранее не придумаешь.
— Сейчас налево, — сказала Леночка. — И еще раз налево. Теперь чуть-чуть вперед и все, прямо за остановкой съезжай на обочину.
Домики были видны от шоссе, и Катя сначала подумала: что за идиотизм с этими лыжами? Но, надевая их, оступилась и сразу провалилась по колено.
— Видишь? — сказала Леночка. — И это у самой дороги. А дальше будет еще глубже.
Словом, лыжи оказались очень кстати. Катя думала, что совершенно разучилась на них ходить, но нет — видимо, это как с велосипедом или что-то в этом роде, совсем забыть невозможно, руки-ноги сами вспомнят, что делать. Неуклюже, конечно, но как-то передвигаешься. Ноги надо сгибать, вот что. Катя вспомнила, как дед учил ее кататься на лыжах, они тогда ездили в Сокольники. Сокольники неожиданно притянули на прицепе такую картинку из прошлого. Вот она идет по Сивцеву Вражку и видит арбатскую старушку — та мыкается с двумя сумками, остановилась передохнуть. Были тогда на Арбате такие специальные старушки, давным-давно ни одной не осталось… Она предлагает помочь, подхватывает сумки, они идут рядом. Вечер, зима, снег. Старушка смотрит ласково, бормочет слова благодарности. И ни с того ни с сего вдруг останавливается, поднимает лицо к небу, к пушистым хлопьям, и говорит мечтательно: «А в Сокольниках сейчас… отца-мать родную продать!..» Глаза у нее при этом горят, и совершенно ясно, что в ее Сокольниках гимназисты как кружили, так и кружат по льду гимназисточек, а Катя вдруг возьми и приди к выводу, что все непременно будет прекрасно. Да, Сокольники… а впрочем, к черту Сокольники, что это на меня наехало? Вот и Леночкин домик тут как тут, и надо думать, как действовать дальше.
Домик был основательно засыпан снегом и потому снаружи казался еще меньше, чем был на самом деле. Трудно было поверить, что в таком маленьком домике могло уместиться такое количество вещей. Катя окинула взглядом все эти коробки, все эти ящики, громоздившиеся один на другом, и испытала прилив отчаяния. Сколько у меня времени на поиски? Пара часов. Ну может, три. Хорошо бы выехать засветло. И еще хорошо бы не околеть от холода.
— Здесь есть печка, помнишь, я говорила, — Леночка словно подслушала последнюю мысль. — Хочешь, попробуем протопить? Смотри, тут и деревяшки какие-то валяются!
— Да нет, я думаю… не стоит. Или давай, что ли… Вообще, я думаю, мы здесь недолго…
Леночка посмотрела на нее с сочувствием. Нет, так нельзя! Надо взять себя в руки.
— Понимаешь, на что я рассчитываю, — заговорила она с жаром, пытаясь убедить не столько Леночку, сколько себя. — Гильзы он прятал всерьез, от обыска. Мог, например, закопать их где-нибудь. А бумаги эти… совсем другое дело. Они должны быть в каком-то таком месте, куда никто из родственников случайно не полезет, — и всё. И чтобы самому сто лет не рыться. Смотри — где тот культурный слой, который нам нужен? Вот эти все коробки — это ведь уже потом, после Гарика?
Леночка перестала возиться с печкой, вышла на середину комнаты и стала медленно поворачиваться вокруг своей оси, пристально глядя на горы вещей и напряженно размышляя. Она стала как будто меньше ростом, прямо совсем маленькая, — Катя не сразу сообразила, что это из-за плоских лыжных ботинок. Кате казалось, что она возвышается над ней, как пожарная каланча. Такая великанша, Гулливерша, которая нависла над человечком и требует: подавай мне культурный слой! Ей захотелось как-то ссутулиться, стушеваться, чтобы меньше давить на психику.
Леночка вдруг прищелкнула пальцами и воскликнула:
— Ну конечно!
— Что?
— Смотри, Кать… все еще не так плохо! Я вспомнила… Тут культурные слои — не по горизонтали, а по комнатам. Понимаешь? А комнат всего две. В этой все — новое. Пошли в другую.
Другая тоже была завалена предостаточно. Но Леночка, нащупавшая важный принцип, была настроена оптимистически.
— Культурные слои — по комнатам, а в комнатах — по вертикали, по стенкам. Фактически нас интересуют только вон та стена и тот угол… ну может, еще кусок этой… Вон гитара лежит, видишь? Там уж точно его вещи. У нас отродясь никто, кроме него, на гитаре не играл. Вот что под ней, то и надо разбирать в первую очередь.
— Погоди, — сказала Катя. — Погоди. А зачем он вообще сюда гитару привез?
Леночка, уже направившаяся к коробкам, остановилась, словно налетев на невидимое препятствие, и резко обернулась.
— Не знаю… Не помню. И главное — он ведь тогда, у Васи на даче, с гитарой сидел, помнишь? Это что же, Васина гитара была? Или Гарик новую купил? Не помню… Ты думаешь?.. — она на секунду запнулась. — Ну вот, теперь мне начинает казаться, что он тогда что-то такое говорил. Гриф, что ли, отклеился? Что-то в этом роде… Что выбрасывать жалко, может, можно будет починить… когда-нибудь потом. Или я это придумываю?
— Ну проверить-то мы можем, правда? Проверить не мешает.
Гитара? Боже мой, неужели гитара? Неужели так нелепо и так просто? Слишком просто, не может быть… Разумеется, надо проверить, и я сейчас проверю…
Катя потянула футляр за ручку. В носу сразу защипало от пыли. Ну давай, на счет три!
Леночка пристально следила за каждым ее жестом блестящими глазами. Катя распахнула футляр. Нет, внтури были не бумаги — гитара. Катя чуть приподняла ее, внимательно прислушиваясь. Кажется, вот эта часть, которую мне хочется назвать не то задней стенкой, не то спинкой, на самом деле назвается «нижняя дека». Нижняя дека… ну-ка, ну-ка…
— Лена, есть тут какая-нибудь… ну я не знаю… стамеска, что ли… или отвертка?
Хватило, однако, простого кухонного ножа. Катя подцепила эту самую деку, и та с неожиданной легкостью отделилась.
Тонкая канцелярская папочка — с тесемочками, разумеется, неизвестно в каком году произведенная, что за страсть у него была к этим допотопным папочкам?
Катя пару секунд смотрела на нее, собираясь с духом, прежде чем взять в руки. Из мертвой главы гробовая змея… Сейчас р-раз — и ужалит… Ей вдруг пришло в голову, что, пожалуй, не стоило бы открывать ее при Леночке. Но ведь надо же убедиться?..
Катя потянула за тесемку.
«…Настоящим обязуюсь хранить как государственную тайну все разговоры, которые велись со мной сотрудниками КГБ. Об ответственности предупреждена». Подпись, число.
«Донесения буду подписывать псевдонимом “Далила”».
А вот это, пожалуй, слишком, на это она как-то совсем не рассчитывала. Выходит, им навязывали эти кликухи, так, что ли? Попросить другую нельзя было? Кто это в здравом уме и твердой памяти согласился бы на такую кличку? А эти тоже — образованные, суки. Своебразный такой юмор. Или ей самой тоже было смешно? Ну то есть — сначала, потому что потом-то ей уж точно смешно не было. И, боже мой, какое все это имеет значение, о чем я? Далила — так Далила, разве в этом дело? Ну Далила, ну пускай…