Все ложные Железные Руки мертвы. Однако они добились своей истинной цели.
На вершине тонкого белого насеста рушится объятый пламенем астропатический ретранслятор.
Потрясенный этим зрелищем Вра’кеш ослабляет хватку на рукояти булавы, и оружие со стуком падает на пол.
— Я не понимаю, — раздается голос брата Ки’шена.
— Лазутчики, — говорит Да’ив, пиная один из трупов. Похоже, остальные носили настоящие доспехи Железных Рук, но не этот. Броню перекрасили недавно, и там, где во время боя содралась краска, сияет синий цвет Альфа-Легиона.
— Но с чего бы им притворяться Железными Руками, чтобы заставить нас атаковать их же аванпост? — недоверчиво спрашивает Э’неш.
— Похоже, мы не единственные расколотые Легионы, брат, — тихо отвечает Ки’шен.
Вра’кеш качает головой.
— Если они были верны, то почему открыли огонь? Бессмыслица какая-то.
— Он что-то сказал брату Донаку, — произносит Да’ив. — Что именно?
— Я не слышал, брат, — ответил Ки’шен.
Остальные отвечают так же.
— Что он сказал? — спрашивает меня Вра’кеш.
Я не отвечаю. Огненный Змий подходит ко мне вплотную. В своем терминаторском доспехе он гораздо выше и внушительнее меня.
— Что. Он. Сказал? — снова спрашивает избранный.
Но я не могу сказать, и потому эта истина останется нерассказанной.
По крайней мере, пока.
После ещё одной небольшой задержки я, наконец, решаю покрасить второй наплечник. Как только я закончу с ним, моя броня будет полностью соответствовать геральдике Легиона. Этот момент очень важен. Облачившись в доспехи, я вновь стану былым Донаком. Внешне. Но, боюсь, в душе я уже никогда не буду прежним, и потому не трачу время на раздумья или выражение почтения.
Я включаю электрокисть. Поршни в нагнетателе начинают тихо стрекотать. Воздух застилают мелкие зеленые брызги.
Через несколько секунд наплечник, как и положено, покрыт блестящей зеленью Саламандр. Я чувствую, как что-то колыхнулось у меня в груди — может, это зарождающийся оптимизм? Я переключаю кисть на жёлтую краску, жду, пока очистится распылитель, после чего начинаю выводить вдоль нижнего края трафаретные языки пламени.
На это уходит четверть часа. Я с головой погрузился в работу.
Закончив, я замираю. Теперь я должен добавить великую эмблему. Голову дракона.
Но я медлю. Что-то кажется неправильным.
Я кладу электрокисть на стол и беру в руку боевой нож. Стиснув наплечник что есть сил, я вонзаю острие клинка в металл, сдирая краску. Но этого мало — я должен оставить след на металле, заклеймить его, как в свое время клеймили меня. Клинок с визгом скребет по керамитовой коже, покрывающей пласталь. Металл крепок, но я крепче. Я стискиваю зубы и погружаю острие в безупречный сплав, разрушая то, что привел в порядок лишь пару минут назад.
Снимаемая клинком керамитовая стружка скручивается в спираль. Миллиметр за миллиметром я вырезаю голову саламандры прямо в металле. Конечно, я мог бы воспользоваться своими инструментами для гравировки и закончить эмблему за пару минут, но смысл моего труда не в этом.
Смысл в борьбе.
— Брат, что ты делаешь?
Я оборачиваюсь. Позади меня стоят Оск’мани и Э’неш. Кажется, они встревожены тем, что я порчу свое снаряжение, но я игнорирую их и возвращаюсь к работе. Я почти закончил. Мне всё равно, понимают они меня или нет. Они тоже должны это сделать.
На пол падает последний завиток металла. Я поднимаю наплечник. Эмблема получилась немного неровной, но вполне узнаваемой. Грубые царапины бликуют на свету, из-за чего кажется, будто голова двигается.
Так сделал бы Джо’фор, хочу сказать я. На Исстване он вырезал такие же головы саламандр на броне наших врагов, чтобы они знали — те, кто верен Императору, ещё живы, и принесут им возмездие за предательство. Я делаю это в память о нем и нашем деле. Джо’фор был прав. Теперь нас много, и вместе мы сможем закончить то, что начали на Исстване V.
Эта эмблема на наплечнике — подходящая дань уважения. А также обновление клятвы мести.
Но я не могу говорить. Пока ещё не могу.
Я смотрю на своих братьев, моля, чтобы они поняли меня. Э’неш кивает и кладет руку мне на плечо.
— Вулкан жив, — шепчет он.
Я киваю. Правда это или нет, мы выстоим.
Я возвращаюсь к работе.
Я затупил свой нож. Я должен наточить его вновь.
Грэм МакниллДРУГОЙ
I
Согласно бортовым часам с исстванского позора прошло три года. А по ощущениям больше. Намного больше. Три чертовых года охоты за хныкающими осколками Легионов, уничтоженных на черных песках. Долг, который не доставлял ему никакого удовольствия, хоть он и понимал его необходимость.
Три года XVI Легион завоевывал славу без него, сражаясь на передовой новорожденной войны.
Это причиняло боль. Много боли.
Но он был, прежде всего, истинным сыном и понимал важность выполнения приказов. Столь долгая разлука с братьями и Луперкалем была сродни отсечению раскаленным клинком кусочков его души.
Оставляя в ней ту же пустоту, что и после смерти Верулама Моя.
Чувствовали ли воины X Легиона то же самое, узнав о смерти своего генетического владыки? Опустошение и тщетность. Необходимость нового смысла, чтобы заполнить эту пустоту. Это ли заставляло их продолжать сражаться перед лицом неизбежного истребления?
Жажда смысла, когда не было никакого смысла?
Он описал свои чувства лишенному плоти воину Железных Рук, взятому в плен год назад в безвоздушном остове последнего из пустотных ульев Момеда.
Его звали Тарбис из клана Фелг, но кроме этого он больше ничего не сказал им. Допрос Легионес Астартес при помощи пыток был бесполезным занятием. Вдвойне бесполезным, когда речь шла о Железноруком.
Вместо причинения боли он пытался сломать Тарбиса рассказами о Феррусе Манусе.
— Я видел смерть твоего генетического прародителя на Исстване, — сказал он пленнику во время одного из частых визитов в камеру. — Я смотрел, как Фениксиец рыдает, сняв голову с плеч брата-примарха. А знаешь, что еще я увидел, когда пал Горгон? Я увидел, как в еще живых Железноруких гаснет желание сражаться. Они просто сдавались. Один за другим они складывали оружие, и их вырезали словно свиней. Все ради того, чтобы умереть рядом со своим отцом. По-своему вполне благородно.
Конечно же, все это были выдумки — на Исстване он видел только умирающих Саламандр — но они глубоко ранили Тарбиса. Снова и снова он пытался сломать своего пленника при помощи безысходности и отчаяния, но Тарбис сопротивлялся до последнего металлического и насыщенного маслом вдоха.
Последние слова, покинувшие губы Железнорукого, были одновременно проклятьем и угрозой. Имя, которое ему пришлось выучить.
Шадрак Медузон.
Он засмеялся и наклонился поближе к умирающему Тарбису, чтобы последние услышанные Железноруким слова окончательно сломали его.
— Ты разве не слышал? — сказал Тибальт Марр. — Я уже убил Шадрака Медузона.
Небеса над Двеллом ярко пылали пламенем, окрасившим носы входящих в атмосферу кораблей. К магистру войны вернулся Тибальт Марр со своими воинами. Они завершили переход в систему семь дней назад и на полной скорости направились к пятой планете. Тем не менее, остовы многочисленных кораблей, орбитальных батарей и дрейфующих на фиксированных и постоянно уменьшающихся орбитах осадных судов заставляли их проявлять осторожность при подходе к Двеллу.
Море Энны сияло, словно овальное медное зеркало, отражая лучи садившегося солнца и порожденные небесами атомные пожары. Оно напомнило Марру огромное янтарное око в центре нагрудника Луперкаля.
Капитан направил «Грозовую птицу» еще ниже, огибая беспорядочный набор эклектических строений, образующий в неглубокой рифтовой долине город Тижун.
Только огромный бледно-желтого цвета некрополь на вершине плато представлял хоть какую-то гармонию формы. Марр знал, что он назывался Мавзолитикой и был старше Империума на тысячелетия.
То, что его воссоединение с братьями произойдет в тени дома мертвых, было вполне уместно.
Марр пролетел над массивной громадой здания, задрав нос гордой «Грозовой птицы». Демонстрация в честь Луперкаля и заявление о триумфальном возвращении одного из его истинных сынов. Да, можно было совершить обычную посадку, но он и его воины заслужили право на некоторое самодовольство.
Они сразили опасного военачальника и разбили его армию. Это стоило небольшой игры на публику.
В едином строю с кораблем Марра летело десять «Грозовых птиц», раскаленные борта которых отмечали следы победы. Марр сделал еще один круг, прежде чем, наконец, отдал приказ на посадку. Зайдя со своей любимой северной стороны, он перевел штурмовой корабль в вертикальный полет.
А затем резко, по-военному посадил тяжелую машину.
Оставив послепосадочные проверки и протоколы трэллу-сервитору Легиона, Марр отстегнул ремни и прошел в десантный отсек.
Кисен Сибаль с отделениями уже поднялся. Сержант Сибаль был хтонийцем до костей мозга. Воином старой закалки, тем не менее, достаточно разумным, чтобы идти в ногу со временем. Человек с его опытом давно заслуживал звания капитана, но Сибаль хорошо знал, где его место.
Одного взгляда жестких серых глаз, в которых пылало темное пламя Хтонии, было достаточно, чтобы даже капитаны помимо воли уступали ему.
Избранные воины Марра построились, горя желанием воссоединиться с Легионом. Сибаль стал по правую руку Марра, Сион Азедин — по левую. Рука ротного чемпиона никогда не покидала обмотанной кожей рукояти погребального меча. Эфес переделали, чтобы прикрепить посмертную маску, ранее принадлежавшую легионеру Железных Рук.
— Отлично смотримся, не так ли? — спросил Сибаль.
Марр усмехнулся и кивнул сержанту, поместив шлем с поперечным гребнем на сгиб руки. Передняя штурмовая рампа опустилась с визгом пневматики.
Красновато-коричневый свет залил горячий воздушный поток, поднятый выхлопными газами «Грозовой птицы».