— А мы? — спросил я. — Найдем его? Ведь если похитителя не найти, пропажи продолжатся.
Морозов несколько мгновений помолчал. А затем неохотно ответил:
— Нужно обращаться за помощью.
— К кому?
— К хозяину этого леса, — вклинилась в разговор Лада. — К мастеру Иволгину.
Я поморщился.
— Он же…
— Да, — кивнул Морозов. — Но он знает эти леса лучше всех. А если не знает, то чувствует, кто в них чужой. Лада права. Мало ли кто это может быть? И где он может прятаться. А здесь лес на сотни километров вокруг. Так что без помощи Иволгина мы можем искать его десятилетиями.
— А если привлечь к поискам неравнодушных?
— То количество пропавших в этих лесах только увеличится, — саркастически ответил Морозов. — Скорее всего, здесь обитает не одна тварь, которая охотится на людей.
Я только покачал головой:
— И что мы ему скажем? — спросил я. — Особенно после того, как решение территориального спора не было принято.
Воевода пожал плечами:
— Пока не встретимся с ним — не узнаем.
— Ладно, давайте попробуем, мастер Морозов, — согласился я. — Очень надеюсь, что мастер Иволгин не держит на меня зла.
Глава 6Другой лес
Я поправил воротник и шагнул следом за Морозовым. В воздухе пахло свежесрезанным деревом, хвойной стружкой и легкой дымкой от недавнего костра.
— Куда ехать? — спросил я, когда мы подошли к авто.
Воевода ответил не сразу. Он молча открыл водительскую дверь, бросил взгляд через плечо. Не на меня, а в сторону леса, будто прислушивался к чему-то, невидимому для остальных.
— Он живёт недалеко отсюда, — наконец сказал мужчина. Голос прозвучал спокойно, почти обыденно. — Хотя слово «живёт»… не совсем подходит.
Я на секунду замер, облокотившись рукой о дверцу.
— И какое же слово будет уместным? — уточнил я, глядя на него поверх крыши машины.
Морозов опустил глаза на капот, провёл пальцем по пыли, как будто взвешивал ответ. Потом коротко взглянул на меня и спокойно произнёс:
— Обитает.
Он сделал едва заметную паузу, а затем добавил:
— Его обитель находится в глубине леса. Мы не сумеем найти туда пути, если Иволгин сам не пожелает нас пропустить.
От этих слов на мгновение похолодело в груди. Этот лес был другой, не тот, которым управлял Митрич. И я понимал, что нас тут могут принять без особого тепла.
— Вот оно как, — пробормотал я, усаживаясь на заднее сиденье. — Надеюсь, нам повезёт.
Воевода завел двигатель, и машина мягко тронулась с места.
— Ну, приказчик с лесопилки говорит, что Иволгин до сих пор снабжает их травами для чая, — произнёс Морозов, глядя вперёд, не отвлекаясь от дороги. — Значит, к местным работягам он лоялен. А это хороший знак.
— Мне показалось, что людей он не жалует, — отозвался я.
— С лешими не бывает просто, — сказал он и чуть сбавил скорость, когда дорога стала уже. — Они могут одного человека заблудить между тремя соснами и не выпустить, пока тот не околеет. А другого провести за мгновение через весь лес и отправить домой с полным лукошком ягод или грибов.
Он помолчал, будто прикидывая, как сказать дальше, потом продолжил:
— Причина, почему одного они щадят, а другого губят… может быть всякой. Порой им по нраву, что грибник напевает колыбельную. Порой им приглянется мальчишка, который не помял одуванчик. А кто-то просто понравится — и всё. Без причины. Старики говорят, лешие любят, когда в зелёном ходят.
— А мне дед говорил, что они не различают цветов, — хмыкнула Лада, сидевшая рядом. Она выпрямилась и поправила капюшон, словно вспомнила что-то из детства. — И уверял, что нельзя лешему в глаза смотреть, чтобы не обидеть. Иначе он разозлится… и навек твои веки прикроет.
Морозов чуть усмехнулся, не отрывая рук от руля:
— Деды много чего говорили. Но в одном они правы: если уж повстречал лешего — не шуми, не злись и не будь глупцом. Тогда, глядишь, и вернёшься обратно. А то и не с пустыми руками.
Я молча кивнул, рассеянно глядя в окно. Лес за обочиной был тёмным, густом, будто затаившимся. И казалось, он тоже нас слушает, внимательно не перебивая. Как хмурый леший.
— Всякое бывает, — продолжил Морозов. — Митрич к людям зачастую по-доброму относится. Много раз он к поместью детей выводил, которые за ягодами ходили да заплутали. Сам во двор не заглядывал, но у калитки оставлял. Тихо, без шума. И никто из малышни не был ни напуган, ни тем более ранен.
— Все знают истории про старого лешего, что смотрит за лесом, и не пускает беду туда, где живёт человек с душой, — тихо произнесла Лада.
— Иволгин другой, — сказал я.
— Он моложе, — согласился Морозов. — Злее. Острее на ответ. Хотя… детей и он, и его клан не обижают. Не до такой степени он жестокий. Понимает, где грань. Но всё равно с ним труднее. Было бы славно, если бы удалось с ним установить хоть какой-никакой мир.
Я помолчал. Потом покачал головой:
— Но не отдавать же ему земли Митрича, в самом деле.
Морозов тяжело выдохнул. Пальцы крепче сжали руль.
— Митрича тоже обижать нельзя. — В его голосе не было сомнений. — Он мягкий, но не глупый. И его доброта тоже имеет границы. И проходят они как раз по той тропе, где начинаются нынешние владения Иволгина.
Я нахмурился. А затем тихо спросил:
— И как быть?
В салоне повисла тишина. Такая, в которой иногда и рождаются настоящие решения. Если повезёт.
— Лада, посмотри, остались ли эти гостевые штуки? — велел Морозов, не отрывая взгляда от дороги. Сказал это буднично, будто речь шла не о магических дарах, а о бутербродах к чаю.
Девушка послушно потянулась к бардачку, открыла его с лёгким скрипом и начала рыться среди бумажек, сложенных салфеток и каких-то подозрительно блестящих баночек, назначение которых лучше не уточнять.
— Гостевые штуки? — переспросил я, приподняв бровь.
— Дары для лешего, — пояснил Морозов, всё так же глядя вперёд. — Каждый представитель старшего народа имеет свои слабости. За годы соседства люди выяснили, что и кому можно принести в дар, чтобы расположить к себе. Ну, или попытаться расположить.
Он пожал плечами, будто заранее отказывался от ответственности за результат.
— Потому как ни один подарок не купит лояльность нечисти. Но, скажем, лоскуток яркой ткани может усмирить недовольную кикимору. По крайней мере, она не будет пытаться сжечь дом. Первые три дня так точно.
— А яблочная пастила смягчит злое сердце ведьмы, — подала голос Лада, всё ещё не выныривая из бардачка. Судя по стуку, она уже дошла до нижнего яруса каких-то коробочек.
— Не встречал подобной пастилы, которая бы помогала против этих… — проворчал Морозов, скривившись. — Разве что если ведьма ею подавится.
Лада бросила на меня быстрый, чуть заговорщический взгляд через зеркало заднего вида — с тем самым выражением: «Вы же понимаете, да?» Похоже, что неприязнь Морозова к ведьмам была не просто черта характера, а почти официально признанный факт в их кругу. И, судя по всему, в дружине это давно знали и, может, даже одобряли. Или, по крайней мере, регулярно обсуждали на кухне за крепким чаем.
— У леших тоже есть свои тайные страсти, — заметила она с невинной интонацией. — Может быть, гостевушка сможет его слегка задобрить. Не настолько, чтобы он забыл о своих притязаниях, конечно. Но хотя бы немного…
Я кивнул с сомнением. В этой местной системе координат принципы у леших, как и у домовых, работали как-то особенно непредсказуемо. Сегодня он припугнул, завтра — спас, а послезавтра тюкнул топором, закидал ветками и сказал, что так и было.
— Нашла, — вдруг объявила Лада и вынырнула из бардачка с таинственным видом.
В руках у неё оказался аккуратный свёрток из серой крафтовой бумаги. Тот самый тип упаковки, которым обычно пользуются на деревенских ярмарках или в лавках, где тебе могут продать и мыло ручной работы, и сушеные яблоки, и кроличью лапку наудачу. В такой же бумаге мне передали подарок от Альбины Васильевны. Гостевушка была перевязана тонкой зелёной лентой. И выглядело всё это сдержанно, даже достойно. Почти дипломатично.
— Отлично, — коротко заключил Морозов.
— А что там? — полюбопытствовал я, кивнув на свёрток. — В этом, так сказать, стратегическом пакете?
— То, что лешие любят, — загадочно ответил воевода, как будто речь шла о каком-нибудь древнем артефакте.
Я собирался было уточнить, но в этот момент машина оказалась в темноте деревьев и говорить расхотелось.
Трава вдоль узкой колеи была чересчур высокой, будто никто тут не проезжал с прошлой весны. Или с прошлой эпохи. Ветви деревьев нависали над дорогой так низко, что скреблись по крыше, оставляя за собой еле слышный шорох — как если бы сам лес ворчал: «Опять эти люди с железом своим…»
Морозов свернул на едва заметную просеку. Она была настолько заросшей, что если бы не колёса, упрямо пробирающиеся сквозь траву, мы бы и сами усомнились, дорога ли это вообще. Машина нехотя качнулась, как будто ей самой не хотелось ехать дальше.
Воевода притормозил. Секунда, и двигатель затих, словно с облегчением.
— Теперь пешком, — сказал он. — Иначе машину мы тут и оставим навсегда. Как памятник человеческой глупости.
— А с ней ничего не случится? — уточнил я, припоминая его прошлые байки про транспорт, который лесовики оставляли без колес или вообще разбирали на части.
— Никто не тронет княжеский автомобиль, ежели мы оставим его, где положено, — уверенно отозвался Морозов.
Я выбрался из машины, потянулся, поправил воротник и осмотрелся. Лес стоял впереди плотной, молчаливой стеной — почти живой, сдержанный, как человек, который тебя пока терпит, но уже слегка устал от твоего присутствия. Воздух был влажным, с пряным привкусом мха, старой коры и чего-то прелого, что пряталось в глубине под опавшей листвой.
Лада осталась в машине. Она сидела в пассажирском кресле, чуть откинувшись назад, с закрытыми глазами. Как будто просто отдыхала. А может, и не хотела смотреть, куда мы собираемся