шагать.
— Ей с нами идти не стоит, — загадочно сообщил Морозов, глядя на неё как-то снисходительно. Или благодарно. — Лишнее присутствие может только помешать. Особенно если леший решит, что нас слишком много.
Я ничего не сказал. Морозов между тем открыл багажник и с хозяйской основательностью извлёк оттуда пару сапог. Крепкие, из яловой кожи, местами с потёртостями, но по-своему достойные. Он поставил их передо мной, как будто вручал награду.
— Иначе испортите свои туфли, — пояснил он, без тени насмешки. — А у нас тут, сами понимаете, не прогулка по парку. Мхи, корни, грибные аномалии…
Он замолчал, словно последнее сказал всерьёз. Хотя с Морозовым так и было — не всегда можно понять, шутит ли воевода или просто излагает факт, к которому стоит относиться с должным почтением.
Пока я обувался, он порылся в багажнике ещё немного, и с победным видом извлёк потрепанную клетчатую кепку-восьмиклинку с козырьком.
— Все иволгинские в таких ходят, — сказал Владимир, протягивая головной убор. — Быть может, он оценит, что и князь пользуется полезной вещью.
Я мельком глянул на кепку, потом на Морозова, потом снова на кепку. Спорить не стал. В конце концов, это всего лишь одежда. И я наверняка не встречу никого из высшего света, кто станет меня высмеивать.
Я надел её и надвинул почти до самых бровей. Вид у меня, наверное, был… своеобразный. Но, с другой стороны, в этом лесу — это даже плюс. Тут, чем страннее ты выглядишь, тем больше шансов, что тебя сочтут «своим». Или хотя бы не слишком раздражающим.
Морозов пошёл первым. Я шагал за ним, стараясь ступать точно по его следам. Тропа была узкая, едва различимая, словно её знали только птицы и старые звери. Местами путь терялся вовсе, и мне приходилось угадывать направление по движению плеч воеводы и лёгкому шелесту веток, которые он раздвигал перед собой.
Лес вокруг постепенно менялся. Сначала едва заметно — будто просто настроение стало другим. Стволы редели, но при этом казались выше и ровнее, как колонны в старом храме. Мох под ногами стал гуще, упругий, мягкий. Каждый шаг словно напоминал прикосновение к живому, чуть настороженному существу.
В прохладном воздухе пахло елью, сырой корой и чем-то древним — как будто лес помнил всё, даже то, что и помнить не должен был.
И вдруг Морозов остановился. Поднял руку, подавая короткий, но однозначный знак: замереть.
Я послушно застыл, стараясь даже не дышать шумно. Мы стояли среди деревьев, словно в зале, где вот-вот начнётся нечто важное.
Из чащи донёсся скрип. Протяжный, с надрывом — как будто кто-то тяжёлый перешагнул через поваленный ствол.
— Он уже знает, что мы пришли, — не оборачиваясь, тихо сказал Морозов.
Я кивнул, хотя воевода меня и не видел. Через несколько секунд на тропе впереди, будто по команде, из воздуха и тени возник десяток хмурых, коротко стриженных людей в неброском, выцветшем камуфляже. Они вышли бесшумно, почти беззвучно — ни хруста ветки, ни шелеста. Просто появились. Как будто были тут всё время, просто не желали показываться.
Лесовики остановились в нескольких метрах от нас, преградив путь без слов и жестов. Смотрели внимательно, но без угрозы — скорее, как сторожевые псы. Один из них слегка покачал головой, будто намекая: «Ну-ну, пришли, значит. А кто звал?»
А через мгновение лесовики расступились, и между ними шагнул вперёд сам Иволгин.
Он, как и в прошлую нашу встречу, выглядел напряженным и готовым ко всему. Леший поправил на голове кепку, очень похожей на мою собственную.
— Что привело вас в мои земли, князь? — сухо спросил хозяин этого леса.
Морозов уважительно склонил голову.
— Здравы будьте, мастер Иволгин, — сказал он. — Мы пришли за помощью.
Я сделал шаг вперёд, стараясь говорить ровно, хотя внутри уже начинало тянуть под рёбрами. То ли от сырости леса, то ли от взгляда десятка пар глаз, что не моргая следили за каждым нашим движением.
— Один из людей пропал, — начал я. — Он работал на лесопилке неподалёку. Следы оборвались в лесу, за тем участком, где заканчиваются вырубки.
Иволгин не дал мне закончить. Слова мои он прервал быстро, как топором по сухой ветке:
— Я с людьми с этой лесопилки не ссорился, — отрезал он. — Они неплохие. Забирают деревьев в меру, не жадничают. Их природники сажают лес обратно, где вырубают. В общем, почти не вредят.
Он чуть приподнял подбородок и продолжил.
— Так что мы тут ни при чём.
Молчание повисло над тропой. Лес вокруг будто тоже замер — даже птицы не отзывались.
Я сделал вдох, сдержанный, чтобы голос не дрогнул:
— Мы пришли просить вашей помощи в поисках пропавшего, — произнёс я.
Леший пристально, не мигая, посмотрел на меня. Глаза у него были темные, глубокие, смотрящие не на тебя, а сквозь.
Я вспомнил, что говорила Лада: не смотреть в глаза лесному духу, чтобы не злить и не провоцировать хозяина леса. Но с этим лешим у нас были свои порядки. После прошлой встречи я что-то понял. Или решил. Не знаю, правильно ли. Но отводить глаза не стал.
Мы смотрели друг на друга. Лес шумел где-то за спиной, но всё звучало будто вдалеке. А я стоял на влажной тропе, в кепке с козырьком, обутый в сапоги с потертыми носами, и ощущал, как тревога медленно, но уверенно поднимается из груди в горло, застревает под ключицами.
— Лес большой, мастер-князь, — с кривой, почти лукавой усмешкой ответил Иволгин. — За всем уследить сложно.
Голос его прозвучал спокойно, но от этого становилось не легче. Он не оправдывался, не объяснялся — просто утверждал. И под этим невесомым тоном чувствовалась небрежность того, кто не считает нужным доказывать свою невиновность. Да и власть свою доказывать ему не надо. Она и так у него здесь была.
— Мы принесли вам кое-что, — вмешался Морозов, шагнув вперёд. Воевода вытянул руку, протягивая лешему свёрток, обёрнутый в серую крафтовую бумагу, перевязанный зелёной лентой. Её концы развевались на ветру.
Глаза Иволгина на миг блеснули тем особым интересом, каким ребёнок смотрит на пряник, которого вроде бы не ждал. Он чуть подался вперёд, будто в первый раз за всю встречу действительно заинтересовался происходящим. Легкий наклон головы, напряжение в плечах — и даже лесовики, стоявшие за его спиной, как по команде вытянули шеи, стараясь разглядеть, что именно передаёт их старшему человек в форме.
Иволгин закусил губу — быстро, мимолётно, будто сам себя одёрнул. Потом сунул пальцы под петли ремня, крепко, до белых костяшек, сжал кулаки. Будто связал себя этим жестом, чтобы не сорваться, не сделать чего-то опрометчивого. Перевёл вес с пятки на носки, как человек, которому неуютно на месте. Дернул головой, словно пытался стряхнуть соблазн, что уже потянулся к подарку.
Напряжение в воздухе стало почти осязаемым. Казалось, что даже лес замер, затаил дыхание, следя за тем, что решит его хозяин. Что бы там ни было в бумаге — оно цепляло. Оно было выбрано верно. Даже слишком.
Но Иволгин не притронулся к свёртку.
— Эти лесорубы… неплохие люди, — протянул он наконец. Голос его стал чуть тише, мягче. — Даже в какой-то мере… забавные.
Леший чуть откинулся назад, будто дистанцируясь от подношения, и быстро добавил:
— Мы подумаем, как поступить. И, может быть… поможем.
Резко, почти отрывисто он развернулся, не дожидаясь ни ответа, ни реакции. Его шаги были широкими, решительными. И в следующую секунду лесовики, словно по команде, двинулись за ним. Не шумно, не торопясь, но исчезая из поля зрения с такой скоростью, будто их втянула сама чаща.
Всё стихло. Только ветка над тропой чуть покачивалась, словно маятник.
Иволгин, леший, который злой)
Глава 7Дела насущные
— Вот и поговорили, — пробормотал я, глядя туда, где всего несколько секунд назад стояли лесовики. Сейчас там не было даже легкой вмятины в мху. Будто вся сцена мне привиделась.
Морозов натянуто улыбнулся, краешками губ, словно думал, что встреча должна была закончиться иначе. Комментировать он ничего не стал. И, если честно, я был этому благодарен. Какие еще нужны слова? Все и без них было ясно.
— Идёмте, князь. Пора восвояси, — сказал он и первым шагнул на дорожку, туда, откуда мы пришли.
Я двинулся следом по извилистой тропинке. Только теперь все ощущалось иначе. Словно лес стал гораздо тише.
Под ногами мягко хрустели утонувшие в мху сухие сучья. Иногда этот звук в тишине был громким. Так, что сердце на миг сбивалось с ритма. Я старался не думать об этом, но каждый шаг отзывался в ушах, как удар по струне.
Дважды или трижды я замечал движение между деревьями. Что-то тёмное, почти бесшумное скользило меж стволов, параллельно нашему курсу. Как будто лес не хотел нас отпускать.
Но стоило повернуть голову в поисках этого провожатого, как всё замирало. Лишь листья колыхались от ветра, которого вроде бы и не было. И я ускорил шаг, стараясь не думать и не озираться.
Лада по-прежнему была на пассажирском сиденье, будто и не двигалась с тех пор, как мы ушли в лес. Руки лежали на коленях, глаза были закрыты, лицо девушки было почти спокойным, если не считать лёгкой напряжённости в уголках губ. Казалось, она просто дремала… или делала вид, что лес ей неинтересен, ну а мы — тем более.
Едва мы с Морозовым уселись в салон, хлопнув дверцами, Лада открыла глаза. Буднично, как человек, который прекрасно знал, когда мы вернёмся.
— Принял? — спросила она спокойно.
— Нет, — отозвался Морозов, хмуро, не глядя ни на неё, ни на меня. Он провернул ключ, и двигатель заурчал. — Но сказал, что поищут.
Поищут. Хорошее слово. Лес большой, возможностей — масса. Вот только будут ли они искать? Или просто постоят, послушают, а потом скажут, что «не нашёлся»?
— А если не найдут? — спросил я, стараясь держать голос ровным.
Морозов пожал плечами. Без драматизма, почти философски. Словно отвечал не мне, а самому себе.
— Тогда будем искать похитителя при помощи дружины и синодников. Других вариантов у нас нет.