— Почему забросили? — спросил я, хотя ответ был почти очевиден.
Морозов пожал плечами:
— Старый князь пытался восстановить его. Даже смету составляли, письма в канцелярию отправляли. А потом совет начал проталкивать проект дороги в обход реки. И всё затихло.
Я кивнул и сухо произнес:
— Значит, без водяного порт не запустить.
Морозов не сразу ответил. Он тоже подошёл к краю причала, глянул вниз.
— Не запустить, — подтвердил воевода. — Уж кто-кто, а он хозяин здешней воды.
— Обиделся? — спросил я, скептически поднимая бровь.
— Возможно, — негромко отозвался Морозов. — У них это бывает. Особенно если считают, что с ними не считаются. А Совет, как водится, на людское то мнение не особо оглядывается.
Я поднялся на ноги, отошел от воды, отряхнул пальцы. Уточнил:
— Думаешь, если я поговорю с ним, он перестанет вредничать?
Морозов усмехнулся:
— Если только правильно попросите.
Я развернулся, снова осмотрел порт. Каждое здание здесь замерло в ожидании не то разрушения, не то чуда. Пристани смотрели в реку, словно вспоминали другое, более счастливое время. Под ногами ветром гнался обрывок бирки с чьей-то фамилией, по краю которой ещё можно было разобрать «Отправка — Северск».
— Что ж, — наконец произнес я. — тогда поехали.
И мы зашагал к машине.
Морозов выехал из города со стороны причала. Сперва вдоль дороги тянулись заброшенные склады, которые, очевидно, раньше принадлежали порту. Потом за окнами раскинулся поросший травой пустырь. Асфальт быстро закончился, будто его никогда и не было, оставив после себя только щебень, который тоже скоро исчез. И авто въехало в лес.
— Здесь раньше разные грузы возили, — хмуро сказал Морозов, вглядываясь в лобовое стекло, заляпанное пыльцой и влажным песком — А потом баржи ушли, вот дорогу и забросили.
Ветки скребли по бокам и крыше авто, будто лес пытался узнать, к кому именно впервые за долгие годы приехали гости. Сквозь окна видно было, как по обе стороны от дороги деревья сдвигаются ближе друг к другу, образуя почти арочный свод. И от солнца, которое пробивалось сквозь листья, свет в салоне становился зеленоватым, как под водой.
Машина въехала в низину. Я открыл окно, впуская в салон воздух с запахом озёрной жижи, водяной мяты и старого камыша. Где-то в стороне раздался тяжелый всплеск. Как если бы кто-то с разбегу прыгнул в воду в полный рост.
— Он знает, что мы едем? — спросил я.
Морозов пожал плечами:
— Скоро выясним.
Деревья расступились, и впереди, за поворотом, открылся пруд, на берегу которого стояла старая купальня.
Морозов притормозил чуть поодаль у постройки, заглушил двигатель и повернулся ко мне:
— Дальше пешком.
Я только кивнул и открыл дверь авто. Подобные прогулки по лесам уже перестали меня удивлять.
Вышел из салона, почти не глядя снял ботинки и натянул сапоги, которые мне выдал воевода. Подошвы погрузились в мох, в котором захрустели старые ветки. Взглянул в сторону купели. А затем зашагал к ней. За спиной послышался звук захлопнувшейся крышки багажника, а потом воевода молча обогнал меня и зашагал впереди, внимательно выбирая, куда ставить ногу. Я следовал за ним.
Слева потянулся свежий штакетник, на который кто-то давным-давно, словно в шутку, повесил перевернутую табличку «Купаться запрещено». К забору была прислонена часть старой деревянной лодки с облупившейся краской. Когда-то на ней было написано «Труд», но теперь буквы облезли, остались только две — «ру». Слева же от купели виднелась река, которая казалась широкой и медленной. Она извивалась зеркальной поверхностью. Только редкие круги расходились от невидимых движений под водой. Морозов жестом предложил остановиться.
— Он бывает здесь, — не оборачиваясь, тихо сказал воевода. — Иногда. Но только когда тишина.
Тишина, действительно, была абсолютной. Даже птицы не звенели. Только изредка в стороне от реки слышались такие звуки, будто кто-то невидимый шлёпал по воде руками.
Под подошвой хрустнула гниющая доска, которая когда-то была мостиком. В воздухе запахло тиной и кувшинками.
Мы подошли к приземистому деревянному зданию, на склоне, с крышей из ржавого железа и вывеской, на которой осталась только одна буква: «У». Остальные давно уплыли, видимо, вместе с прежними владельцами.
— Готовы, князь? — спросил воевода, когда я мы остановились у двери.
— Относительно, — честно ответил я, и Морозов кивнул.
— Это уже больше, чем обычно.
Владимир глубоко вздохнул, трижды постучал в дверь. Затем потянул на себя заскрипевшую створку. И мы оказались в небольшом полутемном помещении, свет в которое пробивался через единственное небольшое окошко. Половину помещения занимал большой огороженный бассейн, в который спускались ступени. Вторая же часть комнаты, была застлана толстыми досками. В углу стояло запотевшее зеркало, которое смотрелось здесь очень уж неестественно. Словно кто-то украл или выменял его и потом принес сюда. Рядом расположился грубый стол и несколько стульев. Потолок скрипел. Воздух сгустился, будто втягивал всё вокруг в себя. Тени двигались медленно, будто вода пробовала их на вкус.
Хозяин купели сидел в воде, облокотившись на край. Высокий, крепкий, голый по пояс, с каплями на плечах. Длинные, мокрые тёмно-зелёные волосы, цвета речной травы. Они плавно стекали по плечам, как водоросли по валуну. Кожа у водяного была чуть сероватой.
По левую руку от него в воде плескались две зеленоволосые девушки, лет двадцати. Они были похожи друг на друга. Разными были только глаза. У одной они были серыми, у другой изумрудными. Они что-то шептали водяному.
Но едва мы вошли, как разговоры мигом смолкли. Девицы уставились на меня с недовольством. А затем быстро скрылись в воде по самую шею. Я успел заметить, как на поверхности показались большие хвостовые плавники.
— Доброго денечка, — откашлявшись, начал я.
Водяной прищурился, неспешно осмотрел меня и усмехнулся:
— Да какой же он добрый, раз сам князь в гости пожаловал?
Голос у собеседника был глухим, обволакивающим. И в нем чувствовалась власть, которая была ему дана самой природой.
Водяной пристально смотрел на меня. Лицо у него было угловатое, выразительное. Как у тех, кто с рождения привык смотреть вдаль, поверх волн. На скулах были следы зелёного налёта, будто у камня, что долго простоял в воде. Глубоко посаженные глаза, были серыми, с отблеском зелени в них не было ни радости, ни ярости. Только глубина. Такая, что появляется с возрастом и опытом. Водяной был стар. Как река, на которой он жил. А спустя мгновение, я смог разглядеть его истинную личину. Он был плотным, с серебрянными волосами, и глазами цвета весенней тины. На нём был короткий жилет, украшенный пуговицами из ракушек, и свободные штаны, мокрые по колено. Хотя в наличии ног я засомневался, уж больно они походили на хвост, прячущийся под водой. Он держал в руке тростник, словно это была трость. А на голове красовалась небольшая шляпа-котелок, которая, впрочем, важно квакнула и спрыгнула в темный угол.
— Князь, — повторил водяной, будто пробовал слово на вкус.
— Да, — ответил я. — Николай Арсентьевич Медведев. Приехал вот познакомиться.
Водяной некоторое время молчал, пристально рассматривая меня. А затем протянул:
— Слыхал, как же. Тот, что в Совете не орёт, а думает. Такое здесь редкость.
Я кивнул:
— Стараюсь ради княжества.
Хозяин купели еще раз усмехнулся. Только в этот раз, улыбка была не совсем доброй. Наружу показались тонкие иглоподобные зубы, с человеческими не имеющие ничего общего.
— Княжества? — протянул он. — Я уж думал, что тот рыбак нажаловался, что я ему сети порвал.
Русалки захихикали. Видимо, они уже неоднократно слушали эту историю. А может быть, и сами принимали участи в шалости.
Морозов молчал. Он стоял чуть сзади, но напряжение в его плечах выдавало.
— Разве? — я сделал удивленный вид. — А я слышал, что тот рыбак сам в коряге запутался.
Водяной запрокинул голову и расхохотался.
— Все так, князь, — ответил он спустя несколько мгновений. — Ну, раз причина визита не жалоба — то присаживайтесь. В ногах правды нет. Она всегда в хвосте.
Он указал на лавку у стены, где плескалась лужица. А затем добавил:
— Ну или прыгай к нам. Вода чудо как хороша. Даже человеку придется по нраву.
— Простите, я не захватил с собой плавки, — ответил я.
Русалки переглянулись:
— Что такое «плавки»? — удивленно уточнила одна у другой. Но та только пожала плечами.
Я прошел к стене и сел, почувствовав, что доска подо мной была тёплая, как будто на ней только что кто-то сидел.
Водяной прищурился.
— Меня Ильей кличут. И ты можешь так меня звать, коль пожелаешь. Или зови как другие… — он сделал страшные глаза и протянул тонким голосом, — «Мамочка, помогите». Хотя, какая я мамочка? Я ведь батя, причем в самом расцвете лет.
Девицы захихикали, раскрывая по краю нижней челюсти широкие жабры.
— Итак, князь, зачем прибыл? Да еще и воеводу с собой привел, — уточнил Илья.
— Я хочу возродить порт, — начал я. — Сделать его живым.
Водяной поморщился:
— Какая же это жизнь? — уточнил он. — Лодки большие ходят, шумят, рыбу пугают… Да и я думал порт княжеству не интересен. Я хоть и в глуши живу, но до меня тоже слухи доходят. Как промышленники хотят фабрик на берегу настроить.
Я кивнул:
— Все так. И чтобы их не настроили, княжеству нужно хоть какое-то самостоятельное производство. Под которое можно взять в столице денег, и которое обеспечит княжеству рабочие места…
— Это я слышал. Уже лет десять болтают, как порт восстановят, — махнув широкой, как лопата, рукой, грубовато перебил меня водяной. — Сначала старый князь хотел. Потом Совет шептался. Затем купцы приходили. Всё просили. Но все они это дело бросали. И ты бросишь.
— Не брошу, — горячо возразил я. — У людей появится работа. Да и должность начальника порта пока свободная. Возможность быть рядом с людьми, решать, с кем грузиться, кому давать разрешение. Никто лучше тебя не справится.