— Ещё чего не хватало, — фыркнул Морозов, отводя взгляд. — Чтобы я боялся эту пигалицу? Да вы что. Вот мать у нее, та да, была жуткая. Могла одним взглядом в комнате температуру опустить. Стужу навести, чтоб кости ломило. Такая, что и во сне не приснится. А эта…
Он осёкся, потому что я, не говоря ни слова, аккуратно и молча поставил сумку ему на колени.
Морозов посмотрел на неё так, будто я передал ему коробку с ядовитой змеёй. Он уставился на нее осторожно, не шевелясь, словно она могла вот-вот зашипеть.
— Надо уметь признавать ошибки, — спокойно сказал я. — Недаром в народе говорят: повинную голову и меч не сечёт.
Воевода прищурился, и произнес с раздражённой убеждённостью:
— Это говорят те, кто ведьм не знал.
Он сжал ручку сумки, но держал её, как человек, которому поручили доставить хрупкое и опасное. Как минимум ртуть. Или завёрнутое в кожу проклятье.
— Проще будет сумку эту сжечь, — добавил воевода.
Я усмехнулся, спокойно глядя на него. Он мог ворчать, но сумку держал крепко и не отбросил в сторону. А значит, уже взял на себя ответственность. Просто ещё не признал этого вслух. Но я и не торопил. Главное, что путь начался.
— Мы поступим по совести, — заключил я.
Морозов буркнул, не глядя на меня:
— Потом не жалуйтесь, что я вас не предупреждал.
— Лучше бы вы меня вчера так предупредили, — парировал я. Не сердито, но с нажимом.
Он на миг замер. Потом отвёл глаза, будто вглядывался в огонь в камине, которого там не было, и мрачно выдал:
— Не мог я этого сделать.
— Это ещё почему? — удивился я.
Морозов сгрузил сумку на пол, аккуратно, почти с облегчением, и взял со стола чашку с остывающим чаем. Сделал глоток, только после этого ответил:
— Потому как вы не спросили.
Владимир поднял на меня взгляд — прямой, спокойный.
— Вы у нас князь. Вы главный. По закону, я не должен вам перечить. Вернее могу, но только если вы рискуете жизнью. А если просто идёте в неизвестность, да к тому же с уверенностью в голосе — значит, я иду рядом. Молча.
Я посмотрел на него с неожиданным для себя уважением. Он говорил не как подчинённый и не как друг. Как тот, кто взял на себя незаметную, но тяжёлую часть службы. Держать удар, даже если его не просят.
— А вдруг бы водяной меня решил убить? — уточнил я.
Морозов поставил чашку обратно на стол. Затем усмехнулся. Криво, без веселья, но честно.
— Сначала бы ему пришлось обойти меня, — сказал он просто. — А я, княже, не самый удобный противник. Пока бы он со мной разбирался — вы бы успели отскочить. А может, и сбежать.
Сказал это и пожал плечами, будто речь шла о самой обычной вещи.
— Так, — я помассировал виски пальцами, пытаясь упорядочить мысли. — Я-то считал, что вы меня из уважения не отчитываете.
— Да как я могу вас отчитывать? — искренне удивился Морозов, вскинув брови. — Вы же по своей княжеской мудрости принимаете важные решения, которые полезны для нашей земли.
Я прищурился, ловя в его голосе хоть тень насмешки, искал подвох в словах. Но лицо у Морозова было спокойное, открытое, даже с какой-то старомодной серьёзностью. Не было к нем ни иронии, ни игры.
— Князя ведёт сила его крови, — пояснил воевода ровно, почти торжественно.
Но легче от этого не стало. Слова повисли в воздухе, как фраза из книги, смысл которой ускользает.
— И что это значит? — спросил я, не скрывая скепсиса.
Морозов посмотрел на меня с лёгким наклоном головы, как человек, уверенный в том, что говорит очевидное.
— Вам помогает провидение, — произнёс он почти нараспев, как утверждение, не требующее доказательств.
Я вздохнул и кивнул:
— Это хорошо… Потому что, если и вправду помогает — пусть не перестаёт.
Я сел в свободное кресло, устроился поудобнее и, немного помедлив, подбирая нужный тон, сказал:
— Давайте с вами договоримся. Вы мне всё же подсказывайте — про особенности общения с нашими соседями. А то, не ровен час, наломаю дров… И ведь наломаю с лучшими намерениями.
Морозов кивнул, и в его виде не было даже тени иронии:
— Как скажете.
Я перевёл взгляд на столик. На нём, рядом с посудой, лежала газета. Бумага чуть желтоватая, заголовки — крупные, со старомодной версткой. Простая, но цепляющая взгляд.
Морозов заметил, куда я смотрю, и усмехнулся уголком губ:
— Местная пресса, — пояснил он. — Утром с продуктами привезли.
Я кивнул, взял газету и развернул её аккуратно, стараясь не порвать хрупкие сгибы. Бумага была тонкая, шершавая, чуть влажная на ощупь. Будто хранилась где-то рядом с мешками картошки. А на первой странице был изображен молодой князь Северска. То есть, я.
Удивлённо приподнял бровь.
Газета называлась «Вести Северска». Толкая, всего четыре листа. Похоже, местных событий хватало ровно на то, чтобы заполнить такую скромную площадь — или же лишнего просто не печатали.
На первой полосе крупным планом была моя фотография. Я с серьезным лицом стоял на фоне здания Совета, в полупрофиль. Вид у меня был сосредоточенный, почти сосредоточенно-героический, если бы не знал, что в тот момент я просто щурился от резкого ветра, когда вышел из здания после официального признания моих притязаний на титул.
Под снимком жирной строкой красовалась подпись:
«Лесопилку, на которой периодически пропадают люди, посетил с инспекцией Великий князь Северска».
Я невольно хмыкнул. Формулировка получилась крепкая. Словно не инспекцией, а крестовым походом отметился.
Перелистнул страницу, нашёл нужную колонку. Текст был крупный, с отступами, почти без канцелярщины. Видно — писали, чтобы читали. Не анализировали, не критиковали — именно читали.
В статье с изрядным воодушевлением рассказывалось о «молодом князе», который, толком не успев вступить в должность, уже сумел лично вмешаться в сложную ситуацию и выехать на место. Репортёр с явным восторгом писал о том, как «новый князь работает на земле», как «внимательно выслушал рабочих», как «не побрезговал пройтись по территории, не отстраняясь от людей». И завершалось всё вдохновлённой строкой:
«С таким правителем княжество далеко пойдёт».
Я дочитал, сложил газету пополам и вернул на стол. Сидел с лёгкой полуулыбкой, думая о том, как странно видеть себя глазами чужого человека — пусть даже доброжелательного.
В тексте чувствовалась искренняя вера в то, что всё налаживается. Что приехал не временный чиновник, не смотрящий с печатью, а кто-то, кому не всё равно. Кто увидел — и остался. И это обязывало больше, чем любой указ.
— Выходит, сработал ваш замысел, — сказал Морозов.
— Только теперь у народа появились большие надежды, — ответил я. — На то, что княжество всенепременно воспрянет из пепла. А мне придется всеми силами стараться не подвести этих ожиданий.
Морозов пожал плечами. Движение было чуть задержанное, будто он сам до конца не решил, соглашаться ли или просто отмахнуться. Получилось небрежно, но в то же время обдуманно. Как будто и да, и нет.
Я посмотрел на него внимательнее. Он сидел спокойно, с чашкой остывающего чая в руке, с задумчивым взглядом. И в нем не было ни простого уставшего солдата, ни старого служаки, который всё видел и уже ничему не удивляется. Было в воеводе что-то еще. Куда глубже.
Отчего-то именно сейчас мне показалось: передо мной не просто воин, всю жизнь учившийся убивать упырей и воевавший с водянниками. Не только человек с крепкими руками и верным глазом.
Передо мной сидел мужчина, который всё это время… наблюдал за людьми. Смотрел, взвешивал, делал выводы. И, быть может, знал об этом крае куда больше, чем говорил.
Не только о границах, но и о боли, страхах и надежде. И, возможно, именно поэтому он до сих пор здесь.
— О чём задумались, князь? — уточнил Морозов, приподняв бровь и чуть склонив голову набок.
— Да так, — отмахнулся я, не желая разворачивать свои мысли вслух. Взял чайник, налил в чашку тёплого отвара. Потом осмотрелся и, понизив голос, спросил:
— Мурзик так и не объявился?
Морозов тут же резко обернулся, будто проверяя, не прячется ли Никифор за портьерой или, чего доброго, под табуретом. Убедившись, что поблизости никого нет, он склонился ко мне, и заговорил почти шёпотом:
— Мелкий никогда так надолго не пропадал. А тут даже печенье не тронул. Ведь специально положили такое, как он любит. С маком. У него повсюду заначки, я в курсе. И под лестницей, и за каминой, и в кладовке, где коробка с сушеными яблоками и травами. Но от свежей выпечки он никогда не отказывался.
Воевода вздохнул и покачал головой.
— Никифор ужасно переживает. Ходит по дому, ворчит под нос, подушку его трогал — смотрит, не примята ли. Вчера даже на чердак лазил. Молчит, делает вид, что всё под контролем… но я его знаю. Нервничает.
Морозов снова бросил взгляд в сторону двери, как будто надеялся, что сейчас тихонько скрипнет пол, и шерстяной воришка сам вылезет, потягиваясь всем своим гибким телом.
Но скрип не раздался. И дом по-прежнему оставался чуть тише, чем обычно.
Я допил чай, потом перевернул чашку на блюдце и встал из-за стола.
— Надо купить орехов, — сказал я, поправляя рукав. — И вернуть Мурзика в семью.
Морозов кивнул с неожиданной серьёзностью:
— Согласен.
Он говорил так, будто речь шла не о зверьке, а о потерянном бойце.
— А пока едем в Совет… — заявил он бодро, уже двигаясь к двери.
— Сначала заглянем к Вере, — напомнил я, и голос у меня был спокойный, но твёрдый.
Морозов остановился, словно наткнулся на невидимую преграду. Нахмурился. На миг в его лице мелькнуло что-то между досадой и тревогой.
— Хорошо, — буркнул он наконец, не споря, но и не скрывая, что охоты у него к этой затее немного.
Он наклонился, поднял с пола сумку и молча зашагал к выходу.
Я пошёл следом, догадываясь, что день будет интересным.
Глава 13Работный дом
Я вышел на крыльцо как раз в тот момент, когда Морозов заканчивал разговор с Пахомом. Дружинник стоял по стойке, руки за спиной, взгляд прямой. Он докладывал, без лишних слов. Я лишь успел заметить, что у него в кармане лежало надкусанное яблоко.