— Имеет право, — просто сказал Морозов, не вдаваясь в подробности. Голос был ровный, чуть глуховатый. — Где комендант?
— Так, у себя… — тут же ответил дежурный, но затем спохватился и поправился: — В столовой. Завтрак у них.
— Ясно.
— Проводить? — угодливо предложил он, шагнув чуть в сторону, будто уже готов был выйти из будки.
— Оставайтесь на месте, — сказал я строго. — Пост покидать не стоит. Глядите в оба.
Старик осенил себя священным знаком и быстро снова опустился на продавленный стул. Книжка осталась валяться под ногами.
— Неужто беда пришла?.. — проблеял он, почти шёпотом.
— Никакой беды нет, — уверил я и шагнул за Морозовым в коридор. Воздух внутри был тёплый, с ароматом варёных круп и чего-то кислого.
Столовую мы нашли не по запаху, а по звону посуды и тихому гулу голосов. В коридоре стояла длинная вереница людей. Некоторые вполголоса переговаривались, другие просто ждали, молча глядя перед собой. Тут были самые разные: поджарые работяги с натруженными руками, обрюзгшие мужики с мутным взглядами и сизыми лицами, женщины с пустыми кастрюлями в руках и бигуди на головах, словно прерванные прямо во время утренней возни.
У самой двери, чуть в стороне от общей очереди, я заметил знакомое лицо — Борис. Тот, что недавно приезжал в поместье и уверял нас в своей порядочности. Теперь он выглядел иначе. Стоял у окна, облокотившись на стену с ленцой, что трудно было не заметить. Говорил вполголоса, но с нажимом, обращаясь к хмурому мальчишке лет пятнадцати, одетому в пиджак на вырост, который топорщился в плечах.
Борис был облачён в белоснежную майку, шёлковые пижамные штаны в синюю полоску и кепку с золотым кантом и значком якоря над козырьком. Вид у него был холёный, хоть и чуть потрёпанный. Говорил он уверенно, будто продолжал ту же речь, что начал ещё в нашем кабинете.
— Ты держись меня, малец. Не пожалеешь, — уговаривал он, слегка наклоняясь к парню. — Я тебя научу, как выбраться из этой…
Он не договорил и осёкся.
В этот момент люди в коридоре, будто по команде, начали расступаться перед Морозовым. Те, кто стоял ближе к дверям, шагнули в стороны, освобождая проход.
Он увидел хмурого воеводу, и этого хватило. Лицо его вытянулось, губы на секунду дрогнули. А когда взгляд его метнулся ко мне, в глазах мелькнуло настоящее паническое замешательство. Не сказав ни слова, он сжался и попятился, словно надеялся исчезнуть с места просто усилием воли. А потом резко развернулся и бросился прочь, цепляя плечом стену.
— Там же выхода нет, — флегматично пробормотал кто-то справа.
— Этот таракан найдёт, — отозвался другой голос, насмешливо, почти с уважением.
Мы с Морозовым не торопились за ним. Не для того пришли. Хотя я подумал, что ложки в доме на всякий случай стоит пересчитать. Неспроста этот хлыщ сбежал.
В столовую нас пропустили без лишних вопросов. Люди молча, без возмущений уступили дорогу. Поняли сразу, что мы пришли не за едой.
Посреди столовой возвышался особенный стол, накрытый чистой скатертью, с аккуратной вышивкой по краям, будто его готовили не к завтраку, а к визиту делегации из столицы. На фоне облезлых лавок и алюминиевых подносов выглядел он почти парадно.
За этим торжественным островом комфорта восседала дородная женщина лет под шестьдесят, с руками, какими принято месить тесто и ставить людей на место. Лицо у неё было серьёзное, с плотным подбородком и глазами, в которых ясно читалось: шуточки не пройдут. Платок на голове туго завязан, темно-синий фартук, без излишеств, зато выглажен как знамя на построении.
Перед ней стоял внушительный арсенал съестного: тарелки с кашой, украшенной бльши брикетом сливочного масла, наваристой похлебкой, пара мисок с салатом, куски белого хлеба, колбаса, варенье и несколько зажаристых сырников, ещё исходящих паром. Видимо, комендантша считала, что день без трёх первых блюд — не день, а недоразумение.
Повариха в белом халате и колпаке стояла напротив, вытянувшись, как на параде. По виду это была простая женщина, но сейчас напоминала кадета перед суровой наставницей.
Комендантша не обратила на нас ни малейшего внимания. Вместо приветствия она ловко ухватила один из румяных сырников, обмакнула в соус и закинула в рот с тем выражением, с каким решают вопросы на совещании. Затем, не смутившись, сунула пальцы в миску со сметаной, зачерпнула ещё, причмокнула, облизала и только после этого удостоила нас взглядом.
Коротким, внимательным, без особых сантиментов. Как будто проверяла, стоит ли ради нас откладывать завтрак.
— Жирновата сметанка-то, — пробурчала управляющая, давясь сырником, но не прекращая жевать. — Могла бы и разбавить, не в княжеской же трапезной сидим.
— После вашего завтрака так и сделаю, Параскева Ильинишна, — подобострастно пообещала повариха, чуть кивнув. Голос у неё дрогнул то ли от страха, то ли от желания поскорее уйти с линии огня.
Морозов осмотрелся, глянул на тарелки, потом на подчинённую комендантши, выпрямившуюся ещё больше, и негромко, но так, что услышали все, спросил:
— Это что за свинья на выпасе?
Голос его прозвучал спокойно, но достаточно отчётливо, чтобы по столовой пробежала волна напряжения. Люди замерли, ложки застучали реже, кто-то повернулся через плечо, пытаясь понять, про кого именно воевода выдал реплику.
Комендантша, наконец, подняла глаза и подслеповато уставилась на Морозова — без испуга, скорее с раздражённым любопытством. Сырник в её руке остановился на полпути ко рту.
— Кто пустил в здание посторонних? — осведомилась Параскева. — Ась?
— Ну ты еще хрюкни для порядка, — брезгливо отозвался Морозов и осмотрел притихших людей, которые ютились перед узкими столами вдоль стен.
— Кто таков? Как смеешь… — мигом завелась начальница.
— Что у вас тут происходит? — уточнил я у поварихи, шагая ближе.
— Завтрак, — испуганно пояснила женщина.
— Пошли вон! — взвизгнула Параскева и попыталась встать на ноги. Но зацепилась животом за край стола и едва не опрокинула его на пол.
Все тарелки сдвинулись, на скатерть потекла жирная сметана, чай, варенье.
Я невольно осмотрел столы остальных трапезничающих. В их тарелках была лишь постная каша, а рядом лежал ломоть серого хлеба, больше напоминающий глину.
— А в Северске есть острог? — тихо осведомился я. — По выходным казни устраивают? Я бы предложил Совету начать со следующей недели.
Параскева, наконец, смогла рассмотреть герб на моем пиджаке и тихо хрюкнула. А потом свалилась на пол без чувств.
— Надо снять шкуру пока теплая, — предложил кто-то из коридора. Раздался нервный боязливый смех. И мы с Морозовым переглянулись:
— Вызывать жандармов? — уточнил воевода, и я кивнул:
— Кажется, в этом работном доме скоро поменяется руководство.
Глава 14Выборы
Я прижал кулак к переносице, стараясь удержать внутри рвущуюся наружу злость. Горло перехватило, дыхание стало резким, как будто кто-то невидимый надавил на грудь. В голове стучало, мир вокруг словно подёрнулся лёгкой дымкой, расплываясь в границах.
Где-то вдали, за пределами помещения, жалобно вскрикнула птица. А затем послышался голос:
— Княже?.. — донеслось до меня сквозь гул в ушах, словно из-под воды.
Я моргнул, чуть дёрнул подбородком и тряхнул головой. Всё будто вернулось на место, стало чётче. Первым, кого я увидел был Морозов. Он стоял чуть ближе, чем раньше, с хмурым, встревоженным взглядом. Вероятно, звал меня уже не в первый раз.
— Всё в порядке, — хрипло ответил я и выпрямился. Голос был чуть ниже обычного, с хрипотцой, но звучал уверенно.
Я медленно оглядел столовую.
Присутствующие смотрели на меня с тревогой. Кто-то настороженно, кто-то с откровенным испугом. Взгляды метались, будто люди пытались понять, стоит ли ждать беды или лучше тихо отодвинуться к стенке и затаиться.
— Кто живёт здесь дольше всех? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Кто знаком со всеми местными правилами?
Сразу несколько голов обернулись в одну сторону. Там у дальней скамьи, поднялся крепкий мужчина с широкими плечами и заросшим подбородком. Не глядя по сторонам, он медленно шагнул вперёд, припадая на правую ногу, и поднял руку, обозначая себя.
Морозов тут же двинулся чуть в сторону, как бы невзначай, но так, чтобы встать между нами. Не враждебно, а как привычная предосторожность.
— Кто таков? — спокойно спросил воевода у мужчины.
— Темка Рябой, — ответил тот, осторожно глядя на нас обоих. Голос у него был простуженный, но не дрожащий.
— За какие заслуги тут обитаешь? — без всякой издёвки поинтересовался воевода, будто продолжая обычный разговор.
— Работал в доках, — сказал Темка, опуская глаза. — Управлял бригадами по ремонту лодок. Потом сократили. Дом сгорел. Обратился в управу, чтобы помогли отстроиться.
— И? — уточнил Морозов.
— Вот уж почитай пять годков как длится это самое «и», — хмыкнул Темка. В голосе у него не было ни злобы, ни обиды. Только усталость. — Тут таких хватает. Конечно, есть и пришлые, кто временно. Кто на неделю, а кто на месяц. А есть и такие, кого супружница из дома выперла. Или те, кого батька с мамкой погнали со двора.
Он пожал плечами, будто хотел сказать, что тут нет ничего особенного. Всё как везде.
— И давно ваша Параскева лютует? — спросил я, глядя на Темку.
Он вздохнул, провёл ладонью по затылку, словно собираясь с мыслями. Покосился на лежавшую на полу без сознания женщину. А затем ответил:
— Так она вроде бы непло…
— Давайте честно, — перебил его я. — Ничего тебе за честность не будет. Потому что руководитель этого заведения уже сегодня уедет в острог. Это я вам обещаю.
Темка вздохнул:
— Ну, коли честно… Она по-другому себя никогда не вела. Всегда была грымзой. Глаз острый, язык острее. А как старый князь почил, так и вовсе страх потеряла. Словно с поводка сорвалась. Чуть что не по её, не по правилам её личным, сразу грозит выгнать взашей. Могла от питания отлучить на неделю-другую без объяснений и без разговоров.