Женщина с бигудями на голове, та самая, что стояла в очереди у двери, потёрла ладонью живот и деловито осведомилась:
— А кормить нас сегодня будут? Пусть и каша постная, но всё же пузо набить надобно.
Повариха, стоявшая у стола, оглядела собравшихся, кивнула и выкрикнула, уже без робости:
— Проходите, сдвигайте столы к центру. И лавки вторым рядом ставьте. Еды всем достанется.
В её голосе чувствовалась не только хозяйская хватка, но и заметное облегчение. Словно ей самой стало свободнее дышать без надзирательского взгляда Параскевы за спиной. Она принялась разливать по мискам кашу с каким-то особым старанием, будто хотела показать: теперь всё будет по-другому. Пусть не сразу, но будет.
Я поманил к себе Тимофея лёгким жестом. Он подошёл без суеты, понимая, что к нему теперь обращаются не просто так.
— А не подскажешь, добрый человек, — тихо спросил я, — тут две недели как Вера Соколова поселилась…
— Вера Романовна, — быстро поправил меня Рябов, и взгляд его на мгновение потеплел. Словно имя это он произнёс не просто как формальность, а с уважением. Потом будто спохватился, слегка поёжился и добавил, чуть смущённо: — Порядочная девица. Спокойная. Не скандальная, не громкая. Живёт сама по себе, никому на глаза не лезет.
Он замолчал на миг вспоминая.
— Комнату ей дали в самом углу восточного крыла, на втором этаже. Там потише, стены толстые. Она там себе и обустроилась. Малышню, которая в семейном крыле обитает, угощала леденцами. За это дети к ней потянулись.
Тимофей нахмурился, потом добавил:
— А на прошлой неделе с Параськой сцепилась. Вера Романовна ей в лицо всю правду резанула. Про то, что воду горячую перекрыла, что углы плесенью заросли, что не по-людски жрать из общей кастюли грязной ложкою. Параська аж позеленела от злости. Но выгнать не смогла, потому как у Соколовой есть право тут обитать до вступление в наследство. Всамделешное, В Совете выписанное. Но нашла она на чем отыграться. Приказала не столовать. В списках её, выходит, с начала месяца не было. Значит — не положено. А сама заявила: «За счёт заведения ведьм не поим и кормим.»
— Вот оно как… — тихо проговорил я и нахмурился. В груди холодком кольнуло — от несправедливости, оттого, как легко одному человеку испортить жизнь другому, просто щёлкнув пальцами.
— Мы ей хлеба приносили, — тихо сказал кто-то из ближайших, — но она гордая… отказалась. Она ответила, что не голодает.
— Правда не голодает? — строго осведомился Морозов, глядя не на говорившего, а на Тимофея.
— Её не определили на административные работы, — ответил Рябов, чуть подумав. — Девка она… видно сразу — образованная. Интеллигентная. Не в том смысле, чтоб высокомерная, а в том, что держится с достоинством. В карты не играет, матом не выражается. Даже когда с Параскевой сцепилась — утюжила красиво, хоть и словами, которые не всем тут понятны.
Он сделал паузу и добавил:
— Вера Романовна нашла себе место в ресторане. В городе. Я как-то видел, как она передник стирала. Белый, с бордовым кантом. Значит, не голодает. В таких заведениях своим работникам еду не жалеют.
— Она сегодня на смене? — спросил я, глядя Тимофею прямо в глаза.
Тот прикусил губу, отвёл взгляд на секунду, потом поднял снова и честно сказал:
— Кабы знать… — и тут же, будто опасаясь, что подумаем лишнего, добавил: — Я не следил. Вера Романовна перед уходом поставила на общей кухне непочатую пачку соды. Я велел не воровать. Потому и запомнил, что она утром отправилась на работу с сумкой, из которой форма торчала.
— Спасибо за неравнодушие, Тимофей. Работайте по совести. Бумаги о приеме на должность вышлем с курьером, — сказал я.
Рябов вздрогнул от неожиданности. Было заметно, что успел отвыкнуть, что с ним считаются важные люди. Потом судорожно кивнул и хрипло выдавил:
— Как скажете.
Он быстро отвернулся, пряча заблестевшие глаза. И мы с воеводой пошли прочь.
— Ждите новой статьи в газете, — пробормотал Владимир, когда мы отошли подальше от тех, кто мог нас услышать.
— Так уж вышло, — только усмехнулся я в ответ. — И еще: кажется мне пришла идея, как можно бороться с такими вот… общежитиями.
Глава 15Неисповедимы пути
Мы вышли из работного дома, остановились на крыльце. Солнце уже поднялось повыше, и утренняя прохлада отступила. Воздух стал мягче, пахло нагретой пылью и далёкой кухней.
Во дворе стояла жандармская машина — припаркована аккуратно, как по линеечке рядом с нашей. И в нее уже успели затолкать Бориса. Тот находился на заднем сиденье, скукожившись, как варёная капуста, и жалобно увещевал офицера, будто надеялся переубедить его чистосердечной истерикой.
— Господин хороший, я ни в чём не виноват, — тянул он голосом, в котором попеременно звучали жалоба, возмущение и лёгкая обида на судьбу. По щекам текли слёзы.
— А зачем побежал? — сурово уточнил жандарм, не особенно впечатлённый речью задержанного.
— Так… — Борис судорожно вскинул глаза, — от неожиданности. Подумал, что беда случилась, и текать надобно.
— А когда я потребовал остановиться? — прищурился офицер, чуть склонив голову набок, с тем видом, как будто сам себя развлекал.
— Так я подумал — это не ко мне, — торопливо и с внутренним убеждением пояснил Борис. — А к какому лиходею. Я ж не лиходей. Я — пострадавший.
Он состроил до того жалобное лицо, что и у камня, казалось бы, сердце дрогнуло бы. Губы поджаты, глаза полные страдания, плечи ссутулились так, будто за спиной у него не грех, а целый мешок кирпичей. Но у Морозова, как выяснилось, нервы были куда крепче, чем у камня. Он на представление не купился.
Воевода подошёл к машине и громко, с расстановкой спросил:
— Ты чего ж это удумал из княжеского дома воровать?
Голос его звучал так грозно.
Борис вздрогнул, съёжился так, будто сейчас по нему пройдётся вся княжеская рать. А потом затараторил, спотыкаясь на каждом слове:
— Я ту ложку проклятую… ну, вы понимаете… машинально! Взял — и в карман сунул. Не подумавши. Суета была, нервы, торопился… Да и что вам от такой потери? Я в ломбард заглянул, так мне там сказали — фиг вам, а не плата. Не серебро, мол, и не винтаж. Так… хохлома из нержавейки.
Он замолчал, переводя дух, надеясь, что его искреннее и с оттенком бытовой драмы признание произведёт должный эффект.
Морозов стоял молча, только бровь чуть приподнял. Этого было вполне достаточно, чтобы Борис понял: сочувствия тут не будет.
— Правильно, — кивнул Владимир, скрестив руки на груди. — На ней ведь клеймо княжеское. Кто ж такую вещицу возьмёт? Даже самый отчаянный барыга откажется.
Он говорил спокойно, без нажима, но в голосе читалась ирония.
— Но странно, — добавил воевода, — что лавочник тебя не сдал в жандармерию.
— Но он ту ложку и не смотрел толком, в руке взвесил и сказал, чтобы я шел куда подальше, — насупился Борис и на миг опустил глаза, будто обиделся на весь свет. Но тут же лицо его озарилось надеждой, и он выпрямился:
— Я там ещё пару людей видел! Точно, сбывали ворованное. Могу рассказать. Всё как было. Прямо по памяти!
— Расскажешь, — флегматично подтвердил офицер. — Всё расскажешь. Но не здесь.
Борис задышал чаще, будто собирался ещё что-то выкрикнуть, и наконец произнёс громко, почти с надрывом:
— Князь, не вели казнить! — голос у него дрогнул, в нём прозвучал явный намёк на театр. Не хватало только занавеса и аплодисментов.
— Как дело пойдет, — ответил я и пожал плечами, а потом обратился к жандарму, — Мы заедем в участок чуть позже.
— Хорошо, — кивнул офицер.
Морозов сел в машину, завел двигатель, и когда я забрался в салон. Автомобиль выехал на дорогу.
— Про ложку вы наобум сказали? — спросил я.
— Не просто так он рванул при виде нас, — хмыкнул воевода.
— Не самое приятное место это общежитие, — сменил я тему.
Морозов только пожал плечами:
— Такие в каждом городе имеются. И предназначены они для людей, которые оказались в трудной ситуации.
— Как я понял из беседы, предназначены на определенное время, — ответил я. — Пока не разрешатся тяжелые жизненные обстоятельства.
Воевода вздохнул и уточнил:
— В управу?
— В нее самую, — ответил я и откинулся на спинку сиденья. — Но в работный дом мы съездили не зря, — довольно продолжил я. — Определенно не зря.
Морозов повернулся, взглянул на меня, ожидая пояснения:
— Ну, во-первых, теперь я понял, где закрыть возможные вакансии на строительство порта, — начал перечислять я, загибая пальцы. — Во-вторых — где набрать людей на работы в этом самом порту. И главное…
Я наставительно поднял указательный палец и продолжил:
— Где взять часть денег на начало строительства порта.
Морозов усмехнулся и внезапно уточнил:
— И где же?
— Если эту Параскеву признают виновной, прокуратура может требовать конфискации всего имущества, нажитого преступным путем. И мы сможем вложить её активы в восстановление. А я думаю, там очень много всякого добра.
Воевода покачал головой:
— И то верно. Только вот Параскеву не завтра признают виновной.
Я кивнул:
— Так и порт будет нужен не только Северску. Но и гильдии купцов. Если взять у них часть денег на первый этап строительства…
— Эх, князь, купцы на то и купцы, чтобы капиталы приумножать, — перебил меня воевода. — Раздавать деньги они не шибко-то любят.
— Ну, купцам тоже нужен порт, чтобы упростить логистику. Ну и плюс часть денег, которые дадут на строительство купцы, они смогут вернуть за счет налогового вычета. Главное — красиво им это преподнести.
— Хитро, — оценил воевода.
Машина свернула на главную улицу. Впереди уже маячила управа. Я внезапно задумался, глядя в боковое стекло. А затем произнес:
— Плюс можно избавиться от жилого фонда, который висит на княжестве.
— Зачем? — не понял Морозов.
— Затем, что бюджет не потянет содержание десятков пустующих домов. Их можно передать в социальную аренду. И у рабочих появится жилье, которое будет для них бесплатным. Пусть маленькое, зато свое.