— Так кроме порта работы пока и нет, — возразил Морозов.
— Всему свое время, — ответил я. — Очень надеюсь, что удастся многое поменять.
Машина плавно остановилась у здания управы. Морозов заглушил двигатель, но не стал выходить. Я кивнул ему:
— Вы найдете чем заняться? Я бы хотел провести встречу сам.
— Найду, не извольте беспокоиться, — усмехнулся воевода.
Я открыл дверь. Теплый, летний воздух ворвался внутрь салона сырой, пахнущий мокрой плиткой, пылью и чем-то сладким, будто бы выпечкой. Взглянул на часы. До встречи оставалось десять минут.
Я зашагал к зданию управы. Фасад был покрыт свежими пятнами росы. Старые камни впитывали влагу медленно, будто неохотно. Поднялся по ступеням крыльца и остановился. Потому что за спиной послышались шелест шин и тихий рокот мотора.
Обернулся как раз в тот момент, когда парковке остановилась роскошная машина. Синий цвет с серебристым отливом. Решётка радиатора сверкала, эмблема на капоте выглядела как печать самого Синода.
Авто остановилось ровно, без рывка — с достоинством и пониманием своего положения. Из неё вышел старший жрец. Белая ряса под поясом струилась почти до самой земли, на рукаве шла тонкая вышивка старого догмата. В правой руке синодник сжимал дорогой кожаный портфель. Феоктист ступил на мостовую, заметил меня, и лицо его расплылось в улыбке. Он уже пошел к крыльцу, как у него в кармане зазвонил телефон. Феоктист глухо чертыхнулся, привычным движением осенил себя прощающим знаком, с которым жрецы отпускали грехи прихожанам, и принялся неуклюже поспешно хлопать себя по карманам в поисках аппарата. Наконец, вытащил его, взглянул на экран, поднес телефон к уху:
— Слушаю. Не тараторь. Что там с Пар… — он вдруг замер, оборвав себя на полуслове и уставившись на меня.
Речи в динамике, я не различил. Но лицо жреца в один момент стало бледным. Мужчина коротко кивнул, даже не прощаясь, завершил вызов и убрал телефон обратно. Направился ко мне, но теперь походка сменилась на неуверенную. Будто у Феоктиста перестали гнуться ноги.
Я подождал его у дверей.
— Что-то случилось? — спросил спокойно, когда старший жрец поравнялся со мной.
— Что? Почему? — растерянно проблеял тот. Взглянул на меня, и в его взгляде я заметил страх, который Феоктист очень тщательно пытался скрывать.
— Вы какой-то бледный, — ответил я, стараясь вложить в голос как можно больше участливого беспокойства.
— А, нет, — махнул рукой старший жрец, и я почуял отголоски активируемой силы. Словно бы Феоктист пытался незаметно применить какую-то способность. Типа «Спокойствия», которое могло бы уменьшать страх.
Я оказался прав, потому что бледность на лице высшего жреца мигом пропала, а боязливость из взгляда улетучился. И Феоктист улыбнулся:
— Просто пустяки. Идемте.
Я только пожал плечами, потянул на себя тяжелую створку и вошел в здание. Феоктист последовал за мной, но я заметил, как он на мгновение остановился на пороге и глубоко вздохнул, словно отгоняя мандраж.
Дружинник, который сидел на вахте, вскочил, приветствуя нас, но я только махнул рукой и пересек холл. Поднялся по лестнице на второй этаж.
Кабинет князя встретил нас прохладой. Я открыл дверь, прошел к столу и сел в кресло. Указал гостю на свободное место и произнес:
— Прошу, присаживайтесь. Я еще не успел нанять секретаря, так что чаю нам подать некому.
Старший жрец с едва заметной брезгливостью осмотрел кабинет и опустился в кресло с видом мученика, готового вынести любые испытания:
— Всевышний учит нас терпеть тяготы и лишения мужественно, — вздохнув, произнес он. — Посему, обойдёмся без чая.
Я едва сдержал усмешку и кивнул:
— Тогда к сути.
Жрец сцепил пальцы и, с выражением страдальческой вежливости, начал:
— Как вы знаете, нашему ведомству поручена великая миссия — поддерживать духовное равновесие и следить за границами дозволенного. Без нас общество скатится в хаос и безнравственность. Но, увы, финансирование из казны всё меньше. А на балансе Синода помимо храмов, в котором денно и нощно несут Слово жрецы, есть еще государственные лекарни и приюты Нам катастрофически не хватает денег. У нас нет средств даже на обновление печатных молитвенников. А уж о полевых капелланах и речи нет. Я даже составил смету, где указаны все расходы и количества средств, которых нам так не хватает.
Он поставил на стол портфель, и начал было его открывать, бормоча:
— Бедным сироткам-детишкам не хватает учебников, да и робы у приютских уже давно не менялись. А здания приютов не первый годок не знают ремонта…
— Я понимаю, — прервал я. — Но ситуация с казной княжества… непростая. Доходы падают, а расходы растут. Ведомств на содержании много, и у каждого из них своя задача. А не так давно, после посещения Синода, я решил о необходимости создания нового ведомства. Которое будет курировать все дела, касающиеся нечисти.
Жрец оживился:
— Мы полностью поддерживаем эту инициативу. Разумеется, оно должно быть под прямым подчинением Синода.
Я покачал головой:
— Нет. Ведомство будет подчиняться как Синоду, так и жандармерии.
Старший жрец нахмурился. Сдвинул пальцы:
— К сожалению, с силовыми структурами у нас… разное понимание, как нужно правильно действовать. У Синода есть духовный опыт. А жандармерия руководствуется только дубинками и составлением протоколов. Мы лучше знаем, как общаться с нечистью. При всем уважении к мастеру Зубову и его ведомству.
— Это ведомство будет не только регистрировать нечисть, — твёрдо сказал я. — Оно будет наделено следственными полномочия. А в случае серьезных инцидентов и правом проводить ликвидационные операции. Против тех из нечисти, кто не подчиняется или ведёт себя агрессивно. Боюсь, в расследованиях у жандармерии куда больший опыт, чем у ваших подопечных. Задача жрецов нести слово, исцелять тела и души, а не искать тех, кто причастен к пропажам или убийствам законопослушных граждан Империи.
Жрец замер. На лице его проступило откровенное неудовольствие. Но спорить открыто он не стал. Только произнёс:
— Такая структура будет довольно дорогой.
— Да, — подтвердил я. — Поэтому я хотел бы попросить вас о том, чтобы первые три месяца Синод профинансировал расходы по созданию такого ведомства.
Жрец застыл, пораженно глядя на меня. Поднял брови так высоко, что они почти сошлись с залысинами:
— Простите, мы? — пролепетал он. — Это много… рублей. Это найм людей, закупка всего необходимого для ведомства, от машин до канцелярии. За эти деньги можно построить не один храм. У нас не хватает средств даже на содержание семинарий. А вы хотите, чтобы мы кормили еще и жандармов, и…
— Не всех жандармов, а только тех, кто перейдет в новое ведомство, — поправил я Феоктиста
— Это абсурд, мастер регент. — произнес старший жрец. — У нас нет таких денег.
Я несколько мгновений смотрел на него. Скорее всего, тем коротким звонком на парковке кто-то сообщил Феоктисту о том, что комендант работного дома уже отправилась в острог. Но увы, решить вопрос с ним также как с Параскевой я не мог. Жрец был слишком важной фигурой. Хотя бы потому что курировал крыло Синода, которое занималось работой с нечистью. Да, занималось и из рук вон плохо, но занималось. К тому же посади я Феоктиста, на его место придет человек, который не будет воровать хотя бы первые несколько месяцев. И давить на него будет нечем. Так что денег на ведомство он не даст, и ищи потом к нему подход. В очередной раз я поблагодарил всех богов за то, что начал утро с визита в работный дом. Северск маленький, и слухи здесь распространяются очень быстро. Теперь у меня есть козырь, которым можно было надавить на старшего жреца. И я медленно произнес, стараясь говорить спокойно и взвешивая каждое слово:
— Княжество переживает не самые легкие времена, мастер старший жрец. И я, как правитель этого княжества, должен навести здесь хотя бы относительный порядок. Сегодня, например, мне пришлось отправить в острог некую Параскеву, которая проворовалась в работном доме. Если жандармерия докажет ее вину, все, чем она обладает, будет конфисковано в пользу Северской казны как нажитое преступным путем. И направлены на покрытие расходов княжества. На благо для людей, мастер Феоктист.
Жрец снова побледнел. Он смотрел на меня, беззвучно открывал и закрывал рот, не в силах вымолвить ни слова. Его губы предательски тряслись.
— Если даже она решит переписать все имущество на родню или продать, прокуратура обжалует эти сделки за последние три года. И все равно вернет все в казну до последнего рубля. Увы, мне приходится действовать жестко, чтобы найти средства для покрытия дыр в бюджете. Чтобы это княжество наконец заработало. И я очень не хотел бы дотошно проверять все ведомства, чтобы понять, где именно пропадают государевы деньги.
Некоторое время он молчал. Затем медленно произнес:
— Мы подумаем, где найти деньги. Возможно, что-то пересмотрим. Но!
Феоктист наставительно поднял к потолку толстенький палей и добавил:
— Только ради общего блага, мастер-регент.
Я кивнул:
— Конечно, мастер старший жрец. Только ради всеобщего блага. Завтра мы начнём собирать состав комиссии. И определим, кто будет координировать ведомство с вашей стороны.
Жрец поднялся. Глаза у него были холодными, но голос — по-прежнему ровным:
— Я, конечно, не стану препятствовать тому, что вы называете реформами. Но если ведомство обернётся охотой на ведьм — вы будете отвечать не только перед Синодом. Но и перед Всевышним.
Жрец осенил себя мудреным священным знаком и испуганно вскинул на меня взгляд, видимо вспомнив, как я принуждал его повторять этот жест.
— Примем к сведению, — ответил я. — Мы ведь все под Его взором. Я же, в свою очередь, хочу напомнить вам, о заповедях, которые завещал нам Всевышний…
Феоктист, как заведенная игрушка, повторил охранный знак. И я продолжил:
— И о смертных грехах. Таких как чревоугодие и алчность. Несение слова, оно в простоте. А за растраты существует не только божий суд, но и человеческий. И длительные сроки на каторге. Особенно когда дело касается государевых денег и государевых людей.