Я в очередной раз убедился, что в Северске слухи не просто ходят быстро — они, похоже, стартуют раньше событий.
— Значит, последняя комната в восточном крыле второго этажа? — уточнил Морозов деловито, уже на ходу собирая маршрут в голове.
— Откуда… — начал было Тимофей, но тут же хлопнул себя по лбу. — Я ж сам вам это и говорил… А вы, выходит, всё запомнили.
Он посмотрел на воеводу с уважением, почти с восхищением, будто тот продемонстрировал не просто хорошую память, а что-то сродни волшебству.
— Работа у меня такая, — сдержанно отозвался Владимир, — Вы не станете возражать, если мы пройдём к Соколовой, чтобы передать ей находку?
Новый комендант на секунду замер. Вид у него стал чуть растерянным — заметно было, что не привык ещё, что к нему обращаются за разрешением. Прочистил горло, но голос всё равно прозвучал сипло:
— Конечно же, люди добрые… Проходите, если сами найдёте…
Он отвернулся, будто что-то попало в глаз, а может, чтобы дать себе секунду. И почти сразу прикрикнул на пробегающего мимо мальчишку:
— Осторожно, Кирюшка, пол скользкий! Тока помыли!
Морозов пошёл первым. Я следовал за ним, не торопясь, с сумкой в руке. Внутри всё было тихо, только где-то вдалеке раздавался стук — то ли молотка, то ли чьей-то метлы.
Мы поднялись по лестнице, обитой потертым до дыр линолеумом, и свернули в восточное крыло. Лампы под потолком горели через две, экономия чувствовалась в каждом метре. Окна были затянуты фанерой как щитами.
— Вот эта, — сказал Морозов, останавливаясь у последней двери.
Створка отличалась от остальных. Не облупленная, не покрытая пылью, а чистая, будто кто-то каждый день протирал её тряпочкой. Ручка блестела, отполированная до зеркала. Под косяком аккуратно лежал лист бумаги с детским рисунком — человечек, чуть кривенький, но весёлый, и бабочка на плече.
— Зачаровала малышню, — проворчал Морозов, глядя на рисунок. В голосе его не было ни укора, ни раздражения.
Мы переглянулись. Я коротко кивнул. Морозов глубоко вдохнул, будто готовился не к разговору, а к чему-то большему — может, к встрече, от которой заранее не знаешь, что ожидать. Затем постучал три раза.
За дверью послышался едва уловимый шорох. Будто кто-то встал, но не сразу решился подойти. Несколько секунд — тишина. Морозов уже поднял руку, чтобы постучать повторно, но в тот момент из-за двери донёсся голос:
— Сейчас… войдите…
Воевода открыл дверь и первым переступил порог. Я шагнул следом, сжимая в руке сумку.
Комната была небольшой и скромной. Узкая панцирная кровать у стены, покрытая выцветшим, но аккуратно заправленным одеялом. Рядом — тумбочка, с обшарпанными краями и вмятиной на углу. У окна стоял старый шкаф, дверца которого чуть приоткрывалась. На подоконнике стояла тарелка с голубой каемкой и перевёрнутая чайная чашка. Блюдце под ней было чистым, без следов недавнего чая.
Вера стояла у шкафа, слегка прикрывая его плечом, будто не хотела, чтобы мы заглянули внутрь. Волосы были собраны в простую косу, из-под которой выбивалась прядь. На плечах была выцветшая, но тёплая шаль, с распустившейся петлёй у воротника. Она смотрела на нас настороженно, взгляд — быстрый, чуть растерянный. Как у зверя, которого разбудили не по расписанию, и он ещё не понял, опасность ли перед ним, или просто шум.
Морозов на миг замялся, будто обдумывал, стоит ли начинать разговор первым. Потом решительно взял из моих рук сумку, шагнул вперёд и протянул её:
— Мы нашли это сегодня утром, неподалёку от поместья, — произнёс он ровно, без нажима. — И хотели вернуть вам.
Вера не двинулась с места. Лишь взглянула на сумку, потом на воеводу. В глазах — напряжённое ожидание.
— Надеюсь, вы её не открывали? — напяряженно спросила она. — Не копались в содержимом?
— Нет, — отозвался Морозов чуть резче, чем нужно было. — Мы уважаем чужое. Даже если оно оставлено под кустами.
— А как же поняли, что она моя? — нахмурилась девушка.
— Не ваша? Значит, и рассуждать не о чем, — спокойно бросил Владимир, уже начиная разворачиваться, словно разговор можно было считать оконченным.
Но не успел. Вера молниеносно шагнула вперёд, вырвала сумку из его рук и крепко прижала к себе, отступая к шкафу.
— Моя, — коротко бросила она.
Наступила короткая пауза. Мы не двигались, не спрашивали. Она тоже молчала, стоя с сумкой у груди, словно сомневалась, что делать дальше. Потом бросила на нас взгляд — настороженный, но уже без испуга. Скорее — выжидающий.
— Мы не проверяли вашу сумку. Но полагаю, что в ней есть документы, — сказал я спокойно, без нажима.
— Конечно, — кивнула Вера.
Она открыла клапан, достала небольшую папку — неформальную, похожую на косметичку с рисунком в горошек. Цветная, с ручкой на молнии. Морозов сразу сглотнул и метнул в мою сторону взгляд, в котором ясно читалось: «я же говорил». Не слишком радостный взгляд, надо сказать.
Вера, будто не замечая, вынула из папки аккуратную стопку бумаг и протянула мне.
— Если вы желаете убедиться, что я не проходимка, то прошу, — сказала она сдержанно. — Тут диплом, трудовая книжка, рекомендательное письмо с последнего места работы. Есть и контакты, можете позвонить, проверить. Всё настоящее.
— Я не для того упомянул документы, — пояснил я, возвращая ей папку. — Понимаю, что место для жизни выбрано, мягко говоря, не самое удачное. Но мы пришли не только из-за сумки.
Морозов резко поднял бровь. Я видел, как он напрягся, но вслух ничего не сказал. Вопросы он отложил на потом. Я тоже не оборачивался — просто держал взгляд на Вере.
— У меня есть предложение, — сказал я, чуть пожав плечами. — Хотел бы, чтобы вы вернулись в поместье.
Девушка вскинула бровь. В уголках губ промелькнула тень полуулыбки:
— Вы решили спасти меня, как девицу из заточения?
— Увы, я не рыцарь, — возразил я, сохраняя ровный тон.
— Да и вы не принцесса, — вставил своё веское слово Морозов, хмыкнув где-то сбоку.
Вера даже не повернулась к нему. Продолжала смотреть на меня, слегка прищурившись.
— Тогда в качестве кого вы зовёте меня в свой дом, князь?
Она аккуратно поставила сумку на подоконник, не отводя взгляда.
— Секретарём, — спокойно ответил я.
— С испытательным сроком, — тут же вступил в переговоры Морозов, как будто не мог упустить момент. — На полгода.
— Почему так долго? — удивилась Вера.
— Потому как ты всё равно через полгода отсюда уберёшься, сверкая пятками, — отрезал Владимир. — А выплачивать вам отходные — это, прости, слишком жирно будет.
— Месяц, — спокойно парировала она. — С полным окладом. С доплатами за переработку.
Она говорила чётко, с холодной вежливостью, как человек, который своё достоинство привык отстаивать без крика. Морозов на мгновение застыл, словно не ожидал, что его продавят в первом же раунде.
— И через полгода я возьму отпуск как положено, — добавила Вера. — Князь оплатит. Не обеднеет. А если я заболею…
— Началось… — пробормотал Морозов, закатывая глаза к потолку.
— … лекарь за ваш счёт, — спокойно закончила она, будто перечитывала пункты договора.
— Хорошо, — ответил я.
— И у меня есть особое условие, — перебила Вера без нажима.
— А я говорил, — мрачно процедил воевода, будто это было всего лишь вопросом времени.
— Я пойду если мастер Морозов передо мной извинится, — добавила она.
В голосе её не было ни вызова, ни наигранности, а только спокойное требование, от которого не отмахнуться.
Воевода замер. Челюсть сжалась, взгляд стал холодным, как лёд на весеннем ручье. Я мельком глянул на него, без особой надежды. Почти был уверен, что он сейчас выложит Вере всё, что думает — с подробностями, без прикрас. Но Владимир не сказал ни одного дурного слова.
Он только чуть склонил голову к плечу и произнёс:
— Прошу прощения.
Сухо. Как будто выдал команду. Искренности в голосе было не больше, чем тепла в мартовском ветре, но слова прозвучали. А значит — счёт закрыт. Или почти.
Вера криво усмехнулась, уголок губ дернулся вверх — чуть иронично, но без злости.
— Принято, — сказала она. — Поскольку вы признали, что повёли себя недостойно, я готова закрыть на это глаза. Один раз…
— Договорились, — вмешался я, не позволяя Морозову разогнаться. — Если удобно, можем уехать прямо сейчас.
— Хорошо.
Мы развернулись, чтобы дать ей возможность собраться. Но не успели сделать и пары шагов, как за спиной прозвучало:
— И ещё кое-что…
Морозов тут же растянул губы в снисходительной улыбке, едва заметной, больше для себя.
— Я говорил, — пробормотал он тихо, будто только для моих ушей. — Таким нельзя палец в рот класть. Они оттяпают по самое горло. Она ведь сейчас начнёт требовать себе опочивальню с сорока перинами. И…
Он замолчал. Девушка стояла у шкафа, руки скрещены на груди, взгляд прямой. Она слышала каждое слово. Но не перебивала. Не бросалась в ответ. Просто смотрела — спокойно, долго, с лёгкой укоризной. Так глядят на человека, который вроде бы взрослый, но только что сказал что-то откровенно глупое.
— Ну так чего вы там ещё удумали? — с лёгким раздражением бросил Морозов, скрестив руки.
— Я не одна, — спокойно ответила Вера. — Я хочу взять с собой питомца. Обещаю, что буду следить за ним и не…
— Погодите… — я вскинул руку, останавливая воеводу, прежде чем он успел вставить своё веское слово.
Меня вдруг кольнуло — не сразу, но уверенно. Что-то в комнате показалось слишком знакомым. Перевёрнутая чашка на подоконнике. Именно она.
— Уж не тот ли это питомец, из-за которого ресторан закрыли на обработку? — спросил я с лёгкой усмешкой, чувствуя, как в душе поднимается вполне узнаваемое предчувствие.
— Они решили, что он крыса, — вздохнула Вера и отошла от шкафа.
Дверца отворилась легко, держась на одной-единственной петле, будто и не думала сопротивляться. Со средней полки аккуратно спрыгнул… растрёпанный Мурзик. Никаких сомнений.