Морозов тоже зашёл в магазин, но у входа надолго не задержался. Почти сразу вернулся с веником в руках. Он держал его аккуратно, с видом знатока. Веник и правда был хорош — собран из жёлтых, сухих, но ещё живых на вид веточек. Будто их сушили под солнцем, а не в тени.
— Зёрнышек полно, — довольно протянул Владимир, указав на просяные семена, крепко сидевшие в метёлке. — Осталось только обвязать.
— Зелёной ленточкой? — уточнил я, вспомнив, как упаковывали подарок для лешего.
— Никифору понравилась бы жёлтая, — как само собой разумеющееся, ответил он. — Он же не из леса. Ему ближе солнечное, домовое. Но и бечёвка подойдёт. Лишь бы с уважением.
Воевода подошёл к кассе и, не торопясь, положил веник на прилавок. Продавщица, женщина в вязаном жилете с облезшей биркой на вороте, подняла на нас взгляд. Смотрела с любопытством, которое появляется у людей, которые давно не видели ничего нового.
— Оберните в серую бумагу и замотайте бечёвкой, — распорядился Морозов, кивнув в сторону прилавка. Потом шагнул к полке, взял моток крепкой верёвки и, вернувшись, добавил: — Всю эту оберните вокруг веника.
— Конечно, — спокойно кивнула женщина, словно к ней каждый день приходили с просьбой упаковать хозяйственный предмет таким чудным способом.
Она вынула рулон бумаги, и стало ясно, что обернёт, как просили.
В этот момент к кассе подошла Вера Романовна. На прилавок она положила небольшую коробочку из прозрачного пластика — дорожный швейный набор. Такие часто встречаются в гостиницах или поездах, но этот был заметно больше обычного. Внутри хранилось с десяток катушек с нитками разных цветов, аккуратно уложенные, как на выставке. Практичная вещь, и при этом какая-то по-женски тёплая.
Следом она положила на кассу мешочек грецких орехов в серой упаковке с зелёной печатью. А потом расплатилась точно, монета к монете, не заглядывая в кошелёк. Видно было — готовилась заранее и всё просчитала.
— У вас есть пустые коробки из картона? — поинтересовалась Вера.
Продавщица сразу закивала, нагнулась под прилавок и достала упаковку от небольшого фонарика.
— Подойдёт? — уточнила она.
— Сколько…
— Возьмите бесплатно, — отмахнулась женщина. — Всё равно выбрасывать.
Вера кивнула, поблагодарила коротко, и уже у выхода аккуратно сложила покупки в сумку.
Морозов, чуть наклонившись ко мне, произнёс негромко, но с усмешкой в голосе:
— Хитрая ведьма. С таким набором любой домовой сразу на лад пойдёт.
Я промолчал. Потому что воевода, как водится, мог и шутить, а мог и говорить вполне серьёзно. Вера, похоже, ничего не услышала. Или сделала вид, что не разобрала слов. Она просто вышла наружу и пошла к машине.
Домой мы ехали молча. Морозов мне казался немного напряженным. Но только потому, что я уже успел привыкнуть к его обычному спокойствию. Вера тихо перешептывалась в Мурзиком, который едва слышно фыркал что-то на своем беличьем.
Особняк встретил нас тишиной и распахнутыми окнами на первом этаже.
Во дворе Мурзик, устав от дороги, забрался обратно за ворот пальто Веры. Там и остался — комком тёплого недовольства. Слишком много впечатлений для одного маленького зверя. Особенно если его обижали. А Мурзик, судя по выражению глаз, именно так это и воспринял.
Морозов вынул чемодан с саквояжем и первым вошёл в дом. Он не сказал ни слова, но по походке было видно, что воевода напряжён. Он двигался чуть медленнее, чуть настороженнее, чем обычно. Я понимал, что он не боялся, а просто ожидал любой каверзы от ведьмы.
Вера вошла следом. Шла уверенно, будто вернулась туда, где ей и место.
Мы с Морозовым переглянулись, и он только едва заметно пожал плечами. Мол «вы сами все это затеяли».
Никифор появился в гостиной и выглядел при этом опустошенным.
— Пропал, — сразу произнёс он, даже не поздоровавшись. — Куда ни сунусь, везде пусто. Все заначки нетронуты, и тишина. Это ведь не мышь. Он бы подал знак.
Голос домового дрожал от напряжения. Он смотрел на меня — обвиняюще, на Морозова — с надеждой, а потом заметил Веру.
— Здравы будьте, Вера Романовна. А у меня беда. Пропал мой товарищ. Мурзик… Вы вряд ли поймете…
Та молча подошла и аккуратно достала Мурзика из-за воротника. Некоторое время подержала дремлющего питомца на ладонях, как хрупкий подарок. А потом протянула прямо Никифору.
Домовой буквально на секунду замер. Потом выдохнул, резко, будто очнулся от долгого сна.
— Малыш… — прошептал он и взял бельчонка в руки. — Малыш мой…
Он прижал зверька к груди, аккуратно, двумя руками, как драгоценность. В голосе прорезалась такая благодарность, что я на мгновение почувствовал себя лишним в этом доме. Никифор нежно покачал белку на руках, а у самого в глазах стояло что-то вроде слёз. Или это просто так лег свет. Или пыль…
Мурзик застрекотал с новой интонацией, словно превратился в певчую птицу. Он ластился к Никифору, всем видом показывая, что скучал и очень стремился вернуться.
Вера стояла спокойно.
— Это моя вина, — сказала она. — Я увезла его без разрешения. Подумала, что спасаю. Он показался мне испуганным и обиженным. Я не знала, что он домашний.
Домовой вскинул глаза на гостью. Он долго молчал. Воздух сгустился. Я уже напрягся — готов был ловить упрёки и выпроваживать Соколову восвояси.
Но домовой вдруг кивнул.
— Благородно, — сказал тихо. — Поступила по-своему, но не со зла. Добра Мурзику хотела.
Пауза длилась недолго, но ощущалась, как взвешивание хороший дел на старых весах.
— А ты, княже, как всегда, — повернулся он ко мне. — Не досмотрел. Надо было сразу Веру Романовну в доме оставить. И всё было бы по-другому. И я бы не мучился переживаниями.
Я только развёл руками, не зная, что ответить. Вера при этом не смутилась. Лишь слегка склонила голову, будто соглашаясь: да, все было бы лучше, если бы я осталась.
Морозов, до сих пор молчавший, вдруг хмыкнул.
— А я предупреждал, — сказал, воевода не глядя ни на меня, ни на Веру. — От ведьмы добра не жди.
Он говорил с обыденностью. Как человек, который не питает иллюзий. И не ищет врагов, но, если что, будет первым на стене.
Вера посмотрела на него с легким непониманием. А потом вынула из сумки пакет с орехами, спрятанный в коробку.
— Это домик для малыша. Вдруг ему захочется немного уединения. И орехи, тоже ему.
— Да вы просто святая, — счастливо улыбнулся Никифор, и на мгновение его взгляд задержался на сумке Веры. Был в этом взгляде скользнул почти детский интерес, такой, что не спрячешь — да он и не пытался.
— Вы в прошлый раз помогли починить мне пиджак, — спокойно продолжила Вера. — И я посчитала правильным подарить вам наборчик. Вы извините, что скромный…
Она вежливо протянула ему коробку с нитками. Никифор в этот момент напоминал Иволгина, когда Морозов вручал тому гостевушку. Он тоже на мгновение показался восторженным ребенком.
Глаза его засветились. Домовой провёл пальцами по крышке коробки, словно ощущая каждую катушку сквозь пластик. А потом бережно спрятал её в карман жилета. Чтобы тут же, не медля, протянуть руку к Мурзику и погладить его по загривку. Бельчонок довольно заурчал, и в этой тишине казалось, что дом на миг стал ещё немного теплее.
А потом всё будто отпустило. Никифор, прижимая Мурзика к себе, уже бурчал что-то под нос о глупых людях, о компоте с мёдом и необходимости испечь ореховые печенья. Дом оживал. Морозов прошел вдоль стены, прикрыв окна.
Я всё ещё стоял на пороге, когда понял, что стал частью этой странной, ворчливой, но живой и в чём-то даже родной.
Морозов всё это время стоял у стены, опираясь на нее плечом, словно просто наблюдал за игрой, правила которой знал наизусть.
— Гости гостями, но нам надо выяснить, кто воет у болот, — сказал он хмурясь. — Люди жалуются, и надо этим заняться. Если надумаете поехать…
— Конечно, — сразу же отозвался я. — Без меня не уезжайте. Я переоденусь и выйду.
— Вам нужна моя помощь? — встревоженно спросила Соколова, поправляя воротник.
— Устраивайтесь в своих покоях, — спокойно ответил я. — Потом я покажу вам кабинет. Вы составите список канцтоваров, которые вам нужны… Но это все после. А сейчас отдыхайте.
Я повернулся к домовому:
— Никифор, ты сможешь устроить нашего секретаря?
— Ну а кто же ещё это сделает, коли не я? — улыбнулся старик приосанившись. И тут же вернулся к своему занятию, бормоча что-то ласковое белке, которая, кажется, окончательно разомлела от внимания.
Я направился к себе, чтобы переодеться. Хотелось поскорее сбросить с себя весь этот официальный вид: пиджак, туфли, застёгнутую на все пуговицы рубашку, и натянуть что-то попроще. Тренировочный костюм лежал на краю кресла, ждал своего часа. Скорее всего, как и в прошлый раз, придётся лезть по щиколотку, а то и по колено в болотную грязь, поэтому я заранее решил, что сапоги из багажника снова пригодятся. Заодно прихватил вторую пару носков. На всякий случай. Промочить ноги — дело нехитрое, а ходить потом с лужей внутри обуви — удовольствие на любителя.
Я уже подошёл к двери в свои покои, как вдруг услышал шаги. Мимо проходили Никифор и Соколова. Они не спешили — шли так, будто гуляли по знакомому дому, а не осматривали новое жильё. Я взялся за ручку, но остановился, услышав голоса.
— Сюда не сверните. Это княжеские покои, — наставительно сказал Никифор. — Тут временно живёт регент.
— Николай Арсентьевич? А почему временно? — поинтересовалась Вера. Видимо, не знала, что дверь в мою комнату прикрыта неплотно. А может, и знала — но не придала значения.
— Потому что вам, молодым, — начал домовой, с лёгким вздохом, — всегда хочется в столицу. Словно вам там мёдом намазано. А ведь тут у нас лучше.
Я невольно улыбнулся. Голос у Никифора был строгий, но с тёплой ноткой, как у старого учителя, который уже сто раз объяснял, но всё равно объяснит сто первый. И ведь не поспоришь.