— Но ты его оставил, — сказал я. — Не добил. Не стёр с лица земли. Я не знаю, почему ты оставил его в живых. Но знаю, что ты не дал ему уйти к людям. Он мог бы по старой памяти прийти на свою прежнюю работу, или же в свой дом. И он убил бы там всех — друзей, семью.
Если бы я стоял чуть дальше, то наверняка не увидел бы, как его зрачки расширились при упоминании семьи. На короткое мгновенье маска на лице лешего дрогнула, и я увидел что-то похожее на старую боль.
— Ты дал ему шанс выжить, — продолжил я. — Если он останется диким, то пусть так и будет. Но если есть хоть один шанс, что он сможет вернуться в человека — то я хочу… Нет, я прошу помочь ему с этим.
— Просишь? — удивленно спросил Иволгин. — Меня?
— Да, — подтвердил я. — Помоги продержать его в яме. Позволь нам его кормить, пока не станет ясно дикий он или нет.
Иволгин медленно выдохнул. Затем его лицо скривилось, словно ему стало дурно. Мне вдруг подумалось, что он делает это нарочно, чтобы никто не подозревал, что Иволгин способен на хорошие поступки.
— И если он станет диким, ты убьешь его? — равнодушно осведомился Иволгин.
— Я не хочу его смерти. Пусть живет тем, кем ему суждено — человеком со зверем внутри, или зверем без человека в сердце. Мне важно, чтобы у него был шанс.
Леший молчал. И я повторил вопрос:
— Поможешь?
— Будешь должен, — сказал он. — Мне.
Я кивнул.
Но прежде, чем между нами свершилась сделка, я поднял глаза и уточнил:
— Должен как человек. Не как князь.
Иволгин замолчал. На его лице ничего не дрогнуло, но в глубине глаз что-то вспыхнуло. Будто ожидал, что я выберу расплатиться по-другому, за счет своей власти.
Он смотрел на меня долго, словно давая возможность передумать. Но затем выдохнул и, кажется, даже остался доволен.
— Так и запишем, — сказал он наконец. — Но только мы сами будем его кормить. Не надо нам тут человечьего присутствия. Дружинники твои здесь натопчут. Еще и привлекут внимание кого не следует. Тут ведь не только перевертыши обитают. Не хочу еще и за твоими людьми присматривать. Слишком много мороки.
— Хорошо, — кивнул я.
— Когда все станет ясно, то приведем получеловека к лесопилке. Или оставим знак, что он никогда не вернется к людям.
— Какой? — уточнил я.
— Ты поймешь, князь.
С этими словами он повернулся к лесу и направился прочь, давая понять, что разговор окончен.
Я вынул из кармана два печенья, которые взял из дома, когда уходил, вложил их в шапку и бросил ее в яму. Там все замерло, только раздавалось надсадное дыхание.
— Держись, парень, — тихо произнес я. — Тебя ждут дома. Но если теперь здесь твой дом… то пусть так и будет.
Мне показалось, что кончик уха лешего дернулся. Но он не обернулся. Двое лесовиков остались стоять неподалеку от ямы, давая понять, что позаботятся о перевертышах.
— Мы закончили здесь все свои дела, — тихо произнес я, обращаясь к Морозову. — Пора домой.
Глава 21Ужин
Мы возвращались домой в тишине. Никаких разговоров, ни шуток. Только шелест шин и негромкое поскрипывание снаряжения, которое никто не торопился снимать. Каждый думал о своём. И у каждого это было нечто весомое, с чем не спешат делиться.
Морозов сидел впереди, напряженно уставившись в лобовое стекло, будто вглядывался в завтрашний день. Он казался спокойным, но по тому, как мужчина держался за ручку двери, было видно: его все еще не отпустило напряжение.
Я поймал на себе взгляд Лады. Всю дорогу она сидела молча, почти неподвижно, как вдруг повернулась ко мне и просто внимательно посмотрела. Как будто пыталась понять, о чем я думаю.
Ее глаза были светлые, ясные, как у ребенка. Я спокойно выдержал ее взгляд, улыбнулся, заставив отвернуться.
Мы свернули на подъездную дорогу уже в полной темноте. Окна дома светились жёлтым, отчего на траве гуляли блики. Где-то в саду мелькнула тень — может, ветер, а может, дворовой проверял, все ли на месте.
Когда мы остановились, дружинники вышли из салона «буханки» и без команды стали в ряд. Спокойно, по-военному, в ожидании дальнейших приказов.
Воевода промолчал. И я понял, что это мой разговор.
— Вы считаете, — начал я, — что я напрасно оставил перевёртыша в живых?
Некоторые головы чуть дрогнули. Кто-то напряг плечи. Кто-то опустил глаза. Никто не торопился отвечать. Но было понятно: вопрос угодил точно в цель.
— Нет, — глухо сказала Лада и мотнула головой. Резко, будто отсекала лишние мысли. — Я как раз считаю, что каждый имеет право на жизнь. Даже… такой как он.
Слова повисли в воздухе. Не торопясь я перевёл взгляд на остальных, пытаясь понять, что у каждого на сердце. И не потому, что боялся их осуждения, а потому что они теперь часть моего решения. Хотят они того или нет.
— Никто не станет осуждать ваш выбор, княже, — произнёс Морозов. — Раз вы так решили — значит, так распорядилась судьба.
— Тот перевёртыш… — начал я, с трудом подбирая слова. — Ещё вчера был человеком. Может, испуганным, может, слабым, может, не самым достойным. Но человеком. С ним случилась беда. Он стал другим. Но это не значит, что в нём ничего не осталось хорошего.
Я замолчал, снова вспомнив взгляд человека на морде зверя.
— В нём всё ещё живёт часть того, кем он был, — продолжил я тише. — И если Всевышний позволит…
Рука сама поднялась, творя старый священный знак, который мать показывала мне ещё до того, как я умел молиться.
— Если судьба будет добра, то он сможет вернуться в человека.
— И, может… — я выдохнул. — Может, однажды он снова станет одним из жителей Северска. Как и мы все.
— Он ещё долго будет опасен, — подал голос парень, стоящий ближе к машине. Он говорил негромко, не поднимая головы, сцепив руки в замок, будто держал себя изнутри. — Но оно того стоит.
Я обернулся к нему. Свет от окна ложился косо, цепляя его плечо. Он почти сливался с тенью, но голос был ясный, уверенный, хоть и тихий.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я, не настаивая, просто желая понять, о чем речь.
Дружинник пожал плечами, чуть ссутулился, но продолжил:
— Если перевертыш придет в себя и вернётся в город, — начал он, — то за ним будут присматривать. Его не бросят. Не дадут навредить ни себе, ни другим. И если ему повезёт… если хватит воли, то он научится. Сможет держать себя… Даже если шанс совсем крохотный… его нельзя упускать.
Он выдохнул носом, но потом всё же закончил:
— Потому что… каждый из нас может оказаться в такой ситуации.
Другой дружинник дернул плечом и произнес:
— И я бы хотел… если вдруг со мной случится такая же беда… чтобы мне позволили пройти через линьку. Чтобы поддержали, а не бросили на произвол судьбы.
Он замолчал. Опустил голову, делая вид, что рассматривает землю. Но я заметил, как он сжал ладонь на рукояти ножа. Так сильно, что пальцы побелели от напряжения. Может, он уже жалел, что сказал подобное вслух, или боялся, что не поймут.
Морозов шагнул ближе и без слов положил ладонь на плечо парня.
— Мы своих не бросаем, — сказал он. — Тот перевертыш выл. Звал нас. Знал, что кто-то должен услышать. Может зверь в ней и не понимал, для чего он воет. А человек наверняка ждал. И мы пришли.
— Пришли, — кивнул я.
— Потому что в городе все наши, — заключил воевода.
— Даже ведьмы? — хитро осведомилась Лада, склонив голову набок, будто невзначай, но глаза прищурила внимательно.
Морозов, стоявший вполоборота к ней, едва заметно вздрогнул, но тут же выпрямился. Глянул на неё через плечо, как на озорного воробья, который влетел на веранду во время чаепития.
— Ну… если одну из них наш князь поселил в доме, — протянул он с подчеркнутой вежливостью, — то что уж теперь.
Он развёл руки, будто показывая, что у него нет ответа, и не будет. Пусть каждый сам делает выводы.
— Но я, — добавил он с нажимом, — всегда буду против этих бестий. Так и знайте.
Владимир сказал это без злобы. С привычной осторожностью человека, который слишком много видел, чтобы забывать, с кем имеет дело.
Я перевёл взгляд на Ладу. Та только фыркнула, но больше ничего не сказала. И правильно — огонь раздувать не стоило. День был длинный, и мы все устали.
— Если поторопимся, то, может, ещё успеем на ужин, — заметил я с лёгкой улыбкой, просто чтобы сменить тему.
— А если нет, — хмыкнул Владимир, — то ребята поделятся с нами солянкой. Или тем, что у них сегодня вместо неё.
Он повернулся ко мне.
— Мы в вас не сомневаемся, Николай Арсентьевич, — сказал он тихо. — Потому как присягали. И верим вашему чутью. Раз вы решили чего, то так тому и быть.
Я кивнул, чувствуя, как в груди что-то дрогнуло.
— Спасибо, — сказал я, обращаясь ко всем. — За то, что были рядом. За отвагу. За поддержку.
И чуть склонил голову.
— Служим князю и княжеству! — хором ответила дружина.
Я развернулся и медленно зашагал к дому. Морозов догнал меня у крыльца. Не спеша, бесшумно, как всегда. Его голос был тихий, почти неслышный — как разговор с самим собой, только произносимый вслух.
— Я в вас не сомневаюсь, княже. Но разумно ли было просить об одолжении Иволгина?
Я не сразу отозвался. Потому как сам не знал правильного ответа.
— Он мог убить парня, — заговорил я спокойно. — Но сохранил ему жизнь. А значит… значит, там, в нём, ещё что-то есть. Думается мне, что это уже само по себе дорого стоит.
Морозов коротко фыркнул.
— Или он просто воспользовался моментом. Загнал вас в долги, — заметил он.
Я кивнул не поворачиваясь:
— Значит, мне предстоит выплатить этот долг. По-другому было нельзя.
Мы оба молчали пару секунд. Ночь стала ещё тише.
Воевода не взялся спорить. Тяжело вздохнул, пожал плечами, будто сбрасывал с них лишнее, и поднялся за мной на крыльцо.
— На всё воля богов, — произнёс он, остановившись на последней ступени, глядя в сторону, словно раздумывая, стоит ли говорить дальше. — Но если леший с вас спросит больше, чем вы сможете ему дать… — Он чуть наклонил голову. — Я его убью. И возьму ваш долг на себя.