Он на секунду задумался. Взглянул на меня, и я отметил, что в глазах Зубова видится усталость. Жандарм же чуть прищурившись, добавил, уже тише:
— Кажется, Иволгин решил меня в глубину не пускать. Не понравилось ему, видно, что я туда один и без приглашения. Обычно мы с ним ладим. Он хоть и не любит людей, но нарочно не вредит. Особенно детям и тем, кто ходит по грибы с одной корзинкой.
Мужчина помолчал, провёл ладонью по лицу, будто хотел стереть остатки сна и лесного дурмана.
— Я свернул одежду и оставил привязанной к ветке и сменил ипостась. Но даже таким меня не пустило. В нос ударило чем-то хмельным да кислым. Ну, я и не стал упираться. Повернул обратно, пока с рассветом не затянуло меня в чащу. Зверь в лесу куда сильнее человека. Потому я едва сумел вернуться в человека. Давно меня так не лихорадило. Щетина на ладонь отросла. Насилу удалось сбрить. С тех пор вот сижу, как выжатый… и бумагу в «очень срочно» перекладываю.
Улыбнулся криво, но без горечи. Как человек, который принял: даже если ты глава жандармерии, лес всё равно играет по своим правилам.
Я сел в кресло напротив. Устроился поудобнее, закинул ногу на ногу, чувствуя, как мягкая обивка чуть проседает под весом. За окном где-то гудела машина, в углу тиканье часов вплелось в общий ритм. В кабинете было тепло и чуть душновато, как всегда, когда солнечный свет стоит в воздухе, а не просто льётся в окно.
— Мы тоже вчера с дружиной зашли в лес, — начал я, глядя на Зубова.
Он чуть приподнял бровь, но не стал перебивать.
— Проверяли, кто воет у самой границы с болотом. Сначала думали, может зверь, или нечисть. Местные жаловались, да и слухи пошли. Слишком громко там кто-то выл.
Зубов напрягся. Руки перестали перебирать бумаги, взгляд стал острее. Он чуть подался вперёд, и в этот момент локтем сдвинул стопку дел. Та легко, без сопротивления, упала на пол, разлетевшись бумагами, как птицами, вырвавшимися из клетки. Но жандарм не обратил на это ни малейшего внимания.
— Нашли тело парня? — спросил он, и голос его вдруг стал хриплым, резким, с низким ворчанием в груди.
В эту секунду в нём проскользнула звериная суть: кожа на черепе натянулась, в глазах полыхнули янтарные искры.
Я покачал головой.
— Нет. Не тело. Мы нашли молодого перевёртыша. Только-только соскользнувшего с человеческой шкуры. Он был на грани, уже почти зверь, но… там что-то ещё держалось. Как будто не до конца ушёл.
— Кто-то из браконьеров получил рану… — начал уточнять Зубов.
— Он и есть Власов, — спокойно ответил я.
Жандарм не пошевелился, но всё тело его было напряжено, как натянутая струна. Лицо заострилось. Глаза потемнели, будто кто-то задул лампу изнутри.
— Мы его оставили, — продолжил я спокойно. — В лесу на попечении Иволгина.
Я видел, как у Зубова дрогнула скула. Только на мгновение. Но это было заметно.
— Леший сам вышел к нам, — продолжил я. — Сказал, что знал об этом парне, что нашёл его раньше. И нарочно запер его в лесу, чтобы перевертыш никого не убил.
— Это многое объясняет, — произнес жандарм.
— Иволгин пообещал, что будет кормить его дальше, пока не станет ясно — вернётся он в человека или нет.
— Чем же вы его подкупили, князь, что он вам такое пообещал, — пробормотал Зубов, впрочем не ожидая от меня ответа.
В комнате стало тише, чем нужно. За окном кто-то хлопнул дверью машины, но звук прозвучал приглушённо — как сквозь воду. Зубов сидел не шевелясь. В его взгляде не было ни благодарности ни злости.
Потом жандарм медленно выдохнул. Так, как выдыхает не человек в мундире, а живой уставший мужчина, на чью спину легло чуть больше, чем он рассчитывал. Он отвернулся, поднялся с кресла и подошёл к окну.
Свет лег ему на лицо полосой, подчеркнув усталость, высветив в глазах беспокойство. Плечи чуть опустились, но спина оставалась прямой. Зубов не привык сдаваться, это я уже понял.
— Если парень начнёт возвращаться, — сказал он наконец, не оборачиваясь, — я сам его всему научу. Как держать зверя. Как сохранять в себе человека. Как жить с этим.
Голос был глухой, с хрипотцой, но в нём чувствовалась решимость. Не театральная, а простая, мужская, когда знаешь, что выбора нет, и всё равно идёшь.
— А если сорвётся… если зверь в нём победит, — продолжил он, глядя на улицу, — то может ведь, по памяти, вернуться в город. Диким зверем выйти к людям. К тем, кто знал его мальчишкой. Кто пироги с ним делил и по спине хлопал.
Он замолчал, опёрся ладонью на подоконник.
— Я таких уже убивал, — сказал Зубов тихо. — Перевёртышей, что сорвались. Что приходили охотиться на вчерашних соседей. Потому что память — это запах. И если прошлое манит теплом, зверь придет. Только не для того чтобы согреться. А за кровью.
Он отвернулся от окна, медленно подошел к столу, но не сел. Стоял, глядя в пол, будто сам перед собой давал обещание.
— И если понадобится — я снова это сделаю. Не потому что хочу. Потому что другого выхода не будет.
Взгляд его поднялся на меня. В глазах не было жестокости. Только груз ответственности и звериная тоска.
— Хорошо, что он остался жив. Потому что даже после такого… после изменения сути он все еще может быть человеком. Митька был хорошим парнем. Может и перевертышем будет неплохим.
Я кивнул:
— Тоже хочу в это верить. Он сохранил шапку в своем гнезде…
— Жена его вязала, — усмехнулся Зубов. — Хорошая девка, строгая, но добрая. Я сам с ней поговорю как все решится. Если надо будет, то скажу как есть. Сам.
Я кивнул, а потом вспомнил о цели своего визита и откашлялся, меняя тему разговора.
— Я к вам пришел с доброй вестью.
Зубов мрачно ухмыльнулся.
— Это с которой? — уточнил он. — Неужто для жандармерии надбавки для княжества будут?
— Всему свое время, — ушел я от прямого ответа. — Сейчас же могу с уверенностью сказать, что Синод готов профинансировать новое ведомство по регистрации не… старшего народа.
На лице Зубова на секунду мелькнуло недоверие. Жандарм откинулся в кресле, посмотрел на меня, а затем перевел взгляд, куда-то в сторону стены, где висела карта города, в которую были воткнуты красные флажки:
— Вот как, — задумчиво протянул он. — Что же, это и правда хорошая новость.
— И я хотел бы попросить вас возглавить следственный отдел нового ведомства.
Зубов медлил с ответом. Вновь взял в руки карандаш, чтобы вертеть его в пальцах. Он старался принять как можно более равнодушный вид, но я заметил блеснувший в глазах жандарма искорки интереса.
— Просто у вас очень большой опыт работы со старшим народом, — продолжил я. — Так кто, если не вы, сможет обучить молодых, как раскрывать преступления, совершенные старшим народом? И уж тем более, как их задерживать.
— Я нужен княжеству здесь… — начал было начальник жандармов, но я живо его перебил:
— Нужны, мастер Зубов. Вы незаменимы в следствии. Но в новом отделе вы принесете куда больше пользы для нашего княжества.
Жандарм еще немного помедлил, а затем кивнул:
— Это предложение стоит обдумать.
— Подумайте, — не стал спорить я — Закрывайте все текущие дела, передавайте их в суд, думайте и готовьтесь к новому назначению.
Зубов удивленно поднял бровь:
— Это вот все? — он указал на оставшиеся на столе папки.
Я поспешно покачал головой:
— Нет, только самые важные. Например, дело Параскевы. Вы же уже установили жилье, которое принадлежит этой даме? И даже провели обыски…
Зубов нахмурился. Склонил голову, прищурился, а потом уточнил:
— А вам уже откуда известно, что мы провели следственные действия?
— Свежие газеты, — просто сказал я. — Уже с утра все репортеры твердят, что вы уже всё раскопали. И даже называют суммы, которые были изъяты.
Жандарм скривился, словно проглотил целиком лимон, и всем своим видом показывая, что считает репортеров чем-то навроде тараканов. Отбросил карандаш в сторону и с раздражением произнес:
— Ах, да. Репортеры. Эти газетчики скоро будут знать, что на завтрак я предпочитаю овсянку гречке. Хотя, они наверное уже это знают, просто такие заголовки тираж не продадут. Доказательств по делу Параскевы достаточно. Передавать дело в суд, конечно, рано, но в целом эта взяточница уже вряд ли отвертится.
Я довольно улыбнулся:
— Вот и отлично. Тогда буду ждать от вас новостей.
Протянул Зубову ладонь, и он ответил на рукопожатие.
— До встречи, — произнес я, жандарм кивнул, и я покинул кабинет.
В коридоре пахло влажной ветошью и сладковатым чаем. Дежурный поднял глаза, снова встал, но я махнул: не надо, сидите. Не хватало, чтобы люди вздрагивали от каждого моего вдоха. Толкнул дверь и вышел на крыльцо.
Воздух снаружи почему-то показался свежее, чем пятнадцать минут назад. Жандармов в зоне для курения уже не было. Видимо, они отбыли по своим делам. Вместо них на лавке сидела большая рыжая кошка. Она щурилась на солнце и при моем появлении наклонила голову, словно рассматривая меня внимательнее. Я одернул лацканы пиджака, спустился по ступеням крыльца и вышел из арки к припаркованной у тротуара машине.
Глава 24Новые договоренности
Я вынул телефон, набрал домашний номер. Гудки даже не успели толком разогнаться, как трубку сняли.
— Резиденция князя Медведева. Чем могу быть вам полезен? — раздался чопорный, почти театрально-важный голос.
Я моргнул и прислушался. Это был Никифор. Но тоном он сейчас больше смахивал на дворецкого из высшего света, чем на нашего домашнего ворчуна.
— А хозяин ваш где? — решил я подыграть, с лёгкой усмешкой.
— Занят делами княжескими, как водится, — продолжил он с тем же налётом официальной торжественности. А потом уже подозрительно уточнил: — Вы по какому вопросу? Как вас представить Николаю Арсентьевичу? Он человек занятой, но я ему передам всё важное. Вы же не просто так звоните? Не просто хотите самого князя отвлечь от забот?
Я тихо хмыкнул и решил раскрыть себя: